* * *
Когда дед Никишка услышал глухой треск колющегося льда, а затем, как в немом кино, перед его глазами начал крениться набок и уходить в клокочущую воду бульдозер Попова, он поначалу не поверил глазам. Только что Максим утюжил блестящими от солнца и снега гусеницами будущий зимник и вдруг...
— Макси-и-им-м... Прыгай!
Пронзительный крик рванулся над белоснежной гладью застывшей реки, далеким, неразборчивым эхом затерялся в гранитных отрогах хребта.
Дед Никишка бросился к провалу, завяз в глубоком снегу, упал, а когда поднялся, то не было уже ни бульдозера, ни Максима Попова, и только темная клокочущая вода продолжала бить из чернеющего на белом покрывале реки провала, заливая рыхлый снег и тут же схватываясь на морозе.
А к провалу уже бежали бурильщики, все, кто был на берегу. На ходу сбрасывал с себя тяжелые унты Антонов. Позади всех, спотыкаясь и что-то крича, хромал Потапыч.
— Веревки. Веревки тащи!
Деда Никишку услышали, Потапыч повернул к палатке, но его обогнал кто-то, рванув полог, влетел внутрь.
— Господи! Неужели конец парню?
Ни в черта, ни в бога не верящий дед Никишка размашисто перекрестился, скинул овчинный полушубок, начал стягивать валенки. А мимо него к промоине уже бежали люди, кто-то на ходу связывал поясные ремни.
— Стой, дура! — Дед Никишка схватил бегущего Мамонтова. — Пропадешь без страховки.
Никола отмахнулся было, затем остановился, хватанул ртом обжигающий воздух.
— А как же там?.. — Он показал на провал.
— Вытащим. Главное, чтоб дверцу не заклинило.
Подбежал помбура с двумя мотками капроновой бечевы. А потемневшее озерцо выпирающей из реки воды уже разлилось по осевшему снегу, начало подкрадываться к берегу. У самой кромки воды бурильщики остановились, кто-то сказал безнадежно:
— Кранты парню...
— Не хоронь... Раньше времени не хоронь. — Дед Никишка, оставшийся в одних шерстяных носках, теплых брюках да свитере, обвязал себя бечевой, дернул за конец, проверяя прочность узла, перекинул обе веревки рослому Антонову. — Спускай концы свободно. Когда дерну — вытаскивайте.
— А может, я, Никифор Емельянович?..
Старик мотнул головой.
— Вторым будешь. Если я не справлюсь. — И зашлепал в момент намокшими носками по успевшему схватиться озерку, оставляя за собой глубокие следы, которые тут же заполнялись студеной водой. У рваного края промоины дед Никишка остановился, повернулся к онемевшим в ожидании людям, еще раз проверил прочность узла, зажмурился и нырнул в казавшийся бездонным провал.
* * *
Теперь Максим уже почти плавал в узком пространстве кабины, выжидая, когда грязный от масла и мазута уровень воды закроет всю дверцу. И вдруг глухой удар по крыше кабины заставил его вздрогнуть, онемевшими пальцами схватиться за ручку.
«Неужели?!» — хлестнула в голове догадка.
* * *
В первую секунду ошалевший от студеной воды, которая прошила тело, дед Никишка хотел было вынырнуть и повернуть обратно, но вдруг почувствовал, как ноги ударились обо что-то, и открыл глаза. Тяжелое течение реки сносило его в сторону, и он, быстро перевернувшись, лег на крышу бульдозера, вцепившись в него руками.
«Главное — парня вытащить. Главное — вытащить... — твердил он про себя. — Еще немного...» — Перебирая окоченевшими руками по кромке кабины, он сполз на гусеницу, заглянул через боковое стекло внутрь.
Прижавшись к стеклу лицом, почти сплющив нос, на него смотрел расширенными глазами Максим Попов. Живой! Кажется, он что-то говорил. Дед Никишка прижался ухом к стеклу, прислушался, согласно кивнул головой. Потом, ухватившись за ручку, рванул дверцу на себя.
Ворвавшаяся внутрь вода затопила кабину, дед Никишка увидел, как, в последний раз глотнув воздуха, скрылся под водой Максим, и до конца распахнул дверцу.
Теперь Попов был рядом. Опасаясь, как бы парень не потерял голову от радости и не проскользнул мимо зияющей мутным светом дыры провала, дед Никишка схватил его за полушубок, набросил на него капроновую петлю, затянул у пояса. Три раза дернул свою веревку. Обе бечевы натянулись, дед Никишка оттолкнулся ногами от гусеницы и, не выпуская из онемевших рук полушубка Максима, вынырнул из воды.
Юрий Пересунько
Каменная, поваренная, незаменимая...
Откуда есть-пошло слово «солдат»? Вопрос непростой. Если покопаемся, мы обнаружим, что произвели его на свет древние римляне, найдем даже связь между «солдатом» и «сольдо» — монетой, жалованьем, которое воины получали в обмен за готовность проливать кровь. Ну а «сольдо» откуда? Не в поваренной же соли искать истоки этого слова? Вот именно — в соли!
В Древнем Риме, как и во всем тогдашнем мире, торговле солью придавали огромное значение. Главная торговая дорога империи так и называлась — «Виа Салариа», Соляной путь. Римские солдаты конвоировали драгоценный груз, следуя вниз по Тибру из Остии, где соль добывалась. И тот из них, кто «заслужил свою соль», получал жалование, становился «soldare» — человеком, состоявшим на солевом довольствии, то бишь попросту наемником.
Точно такие же корни и у английского слова «salary», обозначающего, как теперь легко догадаться, опять-таки «жалование». Оно прямой потомок латинского «salarium», а это не что иное, как деньги, которые получали солдаты в Римской империи на покупку соли. Позднее термин приобрел более широкое значение: мол, деньги на бочку, и дело с концом. Как справедливо отмечал римский государственный деятель Кассиодор, соль необходима всем, в то время как без золота многие могут обойтись.
Вообще, в этимологии с солью происходили забавные превращения. Например, кто бы мог подумать, что «сладкий» — то же самое, что «соленый»?! А ведь так и было. Это мы, в наше время, если пища пересолена, морщим нос. В древности же, когда соль ценилась на вес золота, «соленый» означало прежде всего «вкусный». Соленый — солодкий — сладкий — вот такая метаморфоза...
Соперник золота
К употреблению в пищу поваренной соли люди пришли в неолите, когда научились возделывать землю. Новое занятие им нравилось: оно давало постоянный и надежный кусок хлеба — и в прямом, и в переносном смысле. Земледелие начало теснить охоту и собирательство, и углеводная диета не замедлила сказаться на самочувствии первобытного человека: в рационе сократилась доля мяса и рыбы, а ведь это основные поставщики солей для организма. По сей день не знают соли охотники-эскимосы — им вполне достаточно сырого мяса. Нет поныне соляной проблемы и у африканского племени масаев — следствие употребления в пищу крови домашнего скота. Так было до поры у всех народов, но человечество не стояло на месте, и ему все чего-то не хватало.
С огнем — величайшим приобретением разума — тоже были шутки плохи (если иметь в виду гастрономический аспект): при жарении мясо сохраняет соль, но при варке теряет ее. А восполнить этот недостаток никакие злаки не могли. Нужен был заменитель естественных солей. Словом, если тысячелетний процесс выразить несколькими словами, то получается, что желудок обратился к разуму с настоятельным требованием: «Найди мне то, пока еще не знаю что». И мучительные поиски в конце концов дали результаты. Во всяком случае, именно тогда, в эпоху перехода к оседлости, начались разработки месторождений каменной соли.
Но почему все-таки соль — и вдруг на вес золота?! Ведь это один из самых распространенных минералов. Отложения хлористого натрия есть на каждом континенте — и в огромных количествах. Даже в Антарктиде ученые нашли миллионы тонн замерзшей соли. Увы, в древности люди имели весьма ограниченный доступ к богатствам земных недр. Добывая соль, они довольствовались соляными источниками и солончаками, выпаривали на солнце морскую воду. Но океан, наступая, затоплял береговые запруды, губил многолетний труд, поддерживая постоянную нехватку соли. Подземным залежам еще долго предстояло ждать своего часа. Даже тогда, когда орудия труда уже позволяли добывать соль бурением, этот способ не сразу получил признание из-за неприятных сюрпризов. Частенько вместо соляного раствора из-под земли вырывалась резко пахнущая густая черная жижа, которой изыскатели далеко не сразу могли найти практическое применение. То была нефть. Людям же нужна была соль, и они платили за нее золотом: унция за унцию.
Германские язычники, по словам древнеримского историка Тацита, обожествляли соляные источники. Два племени, которые никак не могли поделить такой источник, даже затеяли войну за право молиться в этом освященном богами месте: ведь чудесная соль, считалось, способствовала установлению лучшего взаимопонимания между землей и небом.
