– Шехзаде объяснит, почему счел возможным вести переписку с королем Франции за моей спиной? И что за заговор, в котором шехзаде и его сообщники просят французского короля помочь?
Селим опустил голову еще ниже. Что он мог сказать в свое оправдание, что не хотел ничего дурного для самого султана? Но вот стоит Кубат, который опровергнет эти слова, ведь главным условием участия янычар было свержение Абдул-Хамида.
И что переписка велась без его ведома, тоже сказать не может – тогда возразит великий визирь.
Но, даже имея такую возможность, Селим не стал бы лгать, это недостойно. Если сделал – умей ответить за свой поступок. Сожалел ли он? Нет. Боялся? Тоже нет, потому что бояться, когда над твоей головой занесен меч (и справедливо занесен), бессмысленно.
– Мы виноваты перед вами, Повелитель, но у нас не было дурных мыслей о нашей родине.
– А я, значит, для этой родины не гожусь? Что не так, а, Хамид-паша? Волей Аллаха я провел столько лет в Клетке, а потом его же волей стал султаном Османов. Вы оспариваете волю Всевышнего?
– Повелитель, единственным нашим желанием было…
Но что сказать дальше, визирь просто не знал, а потому замялся. Султан ждал, насмешливо глядя на своего ставленника. Так и не дождавшись, повернулся к Кубату:
– А янычары чем недовольны?
– Нарушением наших традиций, Повелитель. – В отличие от Хамида-паши, Кубат не боялся смерти и чувствовал себя уверенно.
– Каких традиций? Идти в бой с саблями против ружей? Носить неудобную для нынешних походов форму? Проигрывать одно сражение за другим и терпеть поражение в каждом походе никогда не было традицией Османов! Вы требуете подарки, но при этом не можете выстоять против русских. Не потому, что слабы или никчемны, а потому, что не хотите воевать по-новому. Янычарское войско, не желая меняться, становится небоеспособным и ненужным. Что вам остается – свергать султанов?
Он сделал жест Махмуд-бею, тот повторил жест дильсизам, и через мгновение Кубат уже был в их крепких руках.
– За меня отомстят, Повелитель! Янычары не простят моей казни! – Последнее слово глава янычар выкрикивал уже за дверью, его выволокли в боковой коридор, и почти сразу послышалось хрипение вместо криков.
Абдул-Хамид процедил сквозь зубы: «Увидим…» и повернулся к Халилу Хамиду-паше:
– Хамид-паша, я сделал тебя великим визирем в надежде, что ты будешь моей правой рукой, моим помощником в деле реформ. Но ты использовал данную тебе власть против меня же. Зачем тебе этот мальчик на троне? – султан кивнул на стоявшего молча Селима. – Янычарам он нужен, чтобы сделать игрушкой в своих руках, Михришах Султан – чтобы стать валиде, но тебе зачем? Ты же прекрасно понимаешь, что Селиму не позволили бы совершить и десятой доли того, что мы с тобой задумали, Кубат и его люди попросту прекратили бы все.
Садразем молчал, опустив голову. Ему самому все произошедшее казалось наваждением. Все, что делалось с участием французов, с их помощью, было согласовано, больше того – задумано вместе с султаном. Абдул-Хамид не только не противился, но и всячески участвовал в изменениях, происходивших в стране, приветствовал иностранных специалистов в Стамбуле.
Визирь спрашивал себя, зачем поддался на уговоры Михришах Султан, но ответа не находил.
– Ты не учел одного: у шехзаде Селима, неважно, станет он султаном или нет, не будет детей. Это особенность его здоровья. Да-да, не смотри на меня так, не только у его матери, но и у меня есть свои люди всюду. Так, Селим? Я сказал правду?
Шехзаде кивнул, не в состоянии вымолвить слово. Оказывается, дяде известно и это тоже!
– Сядь он на трон, наследника не осталось бы вообще. Что тогда? Ты этого хотел? Вы твердите о благе страны, но делаете все, чтобы ее развалить! Я сделал тебя великим визирем и доверил тебе государственную печать, но ты, связавшись с французским королем, предал и меня, и государство.
Голос султана уже громыхал. Это было настолько непривычно, что Хамид-паша и Селим, никогда не слышавшие от Повелителя громкого звука, обомлели. А Махмуд-бей снова сделал знак дильсизам, которые шагнули ближе к визирю.
– Повелитель?! – ахнули Хамид-паша и Селим в один голос.
Разумом они понимали, что возможен такой финал, но верить в это не хотелось.
Абдул-Хамид сделал жест, останавливая охранников, те замерли, словно псы, выследившие добычу.
– Я доверился тебе, мне тебя и наказывать.
А дальше произошло то, чего не ожидал даже Махмуд-бей, знавший султана лучше остальных. Абдул-Хамид вдруг вытянул меч из ножен и одним резким ударом… снес голову Хамиду-паше!
Селим стоял, не в силах оторвать глаз от крови, заливающей ковер. Но даже страха перед предстоящей собственной казнью не было, настолько его потрясло собственноручное исполнение приговора дядей.
– Запомни эту сцену, Селим. Единожды предавший предаст снова, такого нужно уничтожить. И сделать это самому. Тот, кто вынес приговор, должен его исполнить. – Абдул-Хамид вытер клинок о полу собственного халата, вложил меч в ножны и бросил так и стоявшему столбом племяннику:
– С тобой разговор будет позже.
Охранники метнулись к двери, чтобы успеть открыть ее перед султаном. Трупом бывшего великого визиря никто не занимался, пока в коридоре была видна спина удалявшегося правителя. Всем показалось, что Абдул-Хамид словно стал выше ростом, а его шаги набатом звучали в тишине дворца. Вот тебе и слабый султан…
Селим позволил увести себя в Клетку, не сопротивляясь. Да и к чему? Теперь он знал, что Абдул-Хамид вовсе не так слаб, как его представляли янычары.
В Тронном зале в крови оказалось все – от ковра до стен.
Вместе со своим агой Кубатом голов лишились самые яростные противники султана. Голову Кубата выставили на пике перед дворцом, а его тело бросили собакам. Голову Халила Хамида-паши захоронили на кладбище Караджаахмед.
Потому и притих Топкапы, притихли Стамбул и вся империя. Лев показал свои зубы, и они оказались вовсе не гнилыми и не слабыми.
Опала
Стоило перебраться из Кючюксу во дворец Михришах Султан в европейской части Стамбула, как все пошло кувырком.
– Ай, вай! Беда…
– Что случилось?! – ахнула Эме, потому что вид у Далал действительно был потрясенный. Старуха частенько ахала и охала, но обычно взгляд не соответствовал словам, и можно было не беспокоиться о притворном испуге или страдании, а сейчас и глаза тоже бегали.
Далал потянула ее в сторону от чужих ушей, зашептала:
– Шехзаде попал в беду.
– Что?!
– Да, валиде впутала его в заговор против султана, а заговор раскрыли, теперь шехзаде ждет суровое наказание.
Эме прижала руку к сердцу!
