– Но, вообще-то говоря, девочку не мешало бы поощрить, – произнес Игорь Сергеевич в тот самый момент, когда Наташа собиралась поздороваться.
– По-моему, мы ее уже поощрили, – заметила Алла Дмитриевна, не поворачиваясь. – Тебе не кажется, что получится перебор с поощрениями?
– Аллочка, ну почему бы и нет? – промурлыкала Елена Семеновна. – Она так хорошо справилась. Можно было бы и еще раз…
Наташа подумала, что нужно выйти из комнаты и снова зайти, но что-то ее удержало. Какое-то непонятное ей самой желание показать Бобровым и их подруге, что она слышала часть разговора, явно не предназначавшегося для чужих ушей. Наташа сделала шаг вперед и громко сказала:
– Добрый вечер. Простите, вы Эдика не видели?
Выражение лиц обернувшейся троицы с лихвой компенсировало Наташе те неприятные ощущения, которые она испытывала, сталкиваясь с Аллой Дмитриевной. Растерянность и… испуг, да, испуг – вот что они выражали. Первой взяла себя в руки Елена Семеновна.
– Здравствуйте, Наташа, – улыбнулась она. – Как вы поживаете?
– Спасибо, хорошо. Игорь Сергеевич, так Эдик не заходил?
– Н-нет, не заходил, – промычал Игорь Сергеевич, вдруг утративший всю свою барственность. – А… а где он?
– Я не знаю, где он, – удивленно отозвалась Наташа. – Поэтому и спрашиваю. Я подумала, может быть, он с вами.
– Нет-нет, его с нами не было, – поспешно сообщил Бобров.
– Ну хорошо, спасибо.
Наташа кивнула головой и собралась выйти, но сзади раздался напряженный голос Аллы Дмитриевны:
– Наташа!
– Да?
– Вы знаете… – Алла Дмитриевна хотела что-то сказать, но внезапно передумала. – Впрочем, нет, ничего. Я хотела сказать, что Эдик может быть с Евгенией Генриховной, но потом поняла, что вряд ли. Она ведь сегодня задерживается.
– Спасибо, я знаю.
Прикрыв за собой дверь, теперь плотно, Наташа остановилась в некоторой растерянности. Происходило что-то непонятное. Сначала скандалистка Илона довела до слез Ольгу Степановну, теперь вот Бобровы с их неприятной подругой продемонстрировали преувеличенную реакцию на Наташино появление. Непонятно, чего они так испугались? Сегодня слишком много непонятного. И в доме, и вообще…
«Когда Евгения Генриховна что-то не понимает, она пользуется Знаками, – вспомнила Наташа, стоя в холле. – Собственно говоря, почему бы и не попробовать? Итак, вопрос: что же означают все эти странные разговоры?»
Она огляделась вокруг в поисках того, что можно было бы истолковать как Знак Судьбы. Ничего. Может быть, белые хризантемы в вазе? Нет, не то. Наташа прислушалась к своим ощущениям. Совершенно, ну совершенно никаких эмоций не вызывали у нее цветы, кроме желания их понюхать – хризантемы Наташа любила. «Ну что ж, значит, сегодня Судьба не хочет со мной общаться», – улыбнулась она, подходя к высокой вазе, стоящей на столике рядом с зеркалом. Хризантемы отражались в нем, и букет казался огромным.
Наклонившись к цветам, Наташа с удовольствием вдохнула нежный осенний запах и прикрыла глаза. Господи, как хорошо, когда ты – состоятельный человек! Ты можешь весь год покупать какие угодно свежие цветы! Вспомнив, что поначалу ее просто шокировало неимоверное количество денег, выкинутых на ерунду, Наташа чуть не рассмеялась. Это не ерунда, вовсе нет! Это – образ жизни. И елочные шарики, купленные ею к Новому году, действительно были безвкусными, сейчас она понимала. Хризантемы, стоящие в воде в конце зимы и пахнущие, как осенью, – просто счастье, и прекрасно, что такое счастье можно купить. Наверное, хризантемы и стоит понимать как Знак Судьбы, а не выискивать всякую ерунду вроде… Хотя, почему бы и не выискать, в конце концов. «Решено, – подумала она, поглаживая пальцами тонкие длинные лепестки, – вот на что сейчас посмотрю, то и будет Знаком. Чем не святочное гадание?»
Наташа подняла голову, собираясь повернуться и как следует поискать что-нибудь подходящее. Но ничего искать не пришлось. Знак отражался в зеркале прямо за ней. Наташа с недоумением смотрела на кровавые пятна, растекавшиеся по какой-то черной тряпке, лежавшей на точно таком же столике за ее спиной. Потом повернулась и разглядела палантин Евгении Генриховны – черный с алыми разводами. Сделав шаг, приподняла край палантина и задумчиво положила обратно. Ерунда какая. Наташа опять повернулась к зеркалу возле хризантем.
В нем отражалась черная тряпка, густо политая кровью.
* * *
К вечеру вышли к селу. Солнце опускалось за лес, подсвечивая золотистым крыши домов. Высокая колокольня церкви Николая-угодника казалась нежно-розовой. По пыльной дороге торопливо шел пастух, покрикивая на небольшое стадо коров цвета топленого молока. Девушка раньше никогда таких не видела и теперь остановилась, рассматривая красивых животных.
– Благодать, правда? – спросил Данила, останавливаясь рядом с ней и обводя взглядом село. – Хорошо дошли – как раз и разместиться успеем с толком, и выспимся. А завтра с утра пойдем к святыне.
Девушка искоса взглянула на него. Как и все паломники, Данила переоделся в обычную одежду – джинсы, майка. Но и в таком виде он отличался от остальных. Сразу было видно, что он особенный, что он… Учитель. Данила повернулся к девушке, и она ощутила какое-то странное чувство. Ласково глядя на нее своими светло-голубыми глазами, он чуть улыбнулся и негромко попросил:
– Когда хозяин нас размещать будет, ты в комнате не оставайся. Хорошо?
– Хорошо, – улыбаясь, кивнула она. – А где?
– На сеновале он тебя положит. Спала раньше на сеновале?
Она помотала головой, так же счастливо улыбаясь.
– Вот и узнаешь, каково это. Давай-ка догонять наших, а то отстали мы с тобой.
Девушка знала, что в селе Кравцево будет их первая ночевка в доме. От других паломников, уже ходивших по избранному Пути, она слышала, что один из сельчан – сам бывший Безымянный, и потому он предоставляет приют всем, кого ведет Данила. Зачем нужно проводить ночь в деревне, она не понимала – ведь они прекрасно ночевали и в палатках, но раз Данила так задумал, значит, все правильно.
Со стороны Безымянные не были похожи на монахов, что было и странно, и одновременно как-то успокаивающе. Просто идут люди, не то туристы, не то паломники, и у каждого за плечами большой рюкзак. А что молчат, и так понятно – вечер уже, а они только дошли. Устали люди, не до разговоров им.
«Интересно, а почему мы так мало общаемся друг с другом? – неожиданно подумала девушка. – Ведь никакого запрета нет. Данила беседует с каждым, а между собой никто, кроме тех двух Безымянных, которые провожали Веру, не разговаривает». Воспоминание о Вере заставило ее поежиться, но девушка заставила себя думать о другом. «Данила мне все объяснил. Данила мне все объяснил…» Повторив фразу несколько раз, как заклинание, она ускорила шаг, догоняя остальных.
Идя рядом с последним Безымянным по песчаной дороге, поросшей на обочинах высоченной, в человеческий рост, крапивой, она осторожно рассматривала каждого из попутчиков и пыталась объяснить самой себе, почему ей даже и не хочется заводить с ними разговоры. «Наверное, дело в том, что наш Путь не должен сопровождаться какой-то болтовней, – наконец решила девушка. – Молчание – как-то более торжественно».
Идущий около нее безымянный повернулся, словно подслушав ее мысли, и со странной усмешкой взглянул девушке в лицо. Это был мужчина лет сорока, сутулый, с сероватым лицом, на которого она никогда не обращала внимания. Он почти всегда шел последним. Девушка первый раз оказалась так близко от него, и до нее донесся запах, исходящий от Безымянного, – кисловато-терпкий запах немытого мужского тела. Она вздрогнула и быстро прошла несколько шагов вперед, но запах остался с ней, и даже пыль, поднявшаяся от остальных паломников, не могла заглушить его. Женщина, с которой поравнялась девушка, тоже бросила на нее косой взгляд, но тут же отвернулась. Высокая, очень худая, с висящими по бокам заостренного лица черными волосами, она напомнила девушке дохлую ворону, которую та как-то в детстве нашла в бабушкином саду и почему-то страшно ее испугалась. Испугалась настолько, что расплакалась, и дед успокаивал ее, гладя маленькой сухой ладонью по спине, пока она не перестала заикаться от слез. Она так и не сказала родным, что перепугало ее, но сейчас, идя рядом с Безымянной, отчетливо вспомнила тот случай.
Подумав об этом, девушка внезапно поняла, почему она не хочет разговаривать ни с кем из своих попутчиков. Дело было вовсе не в торжественности молчания.
Просто они ей не нравились. Никто. Ни один из них.
Изба оказалась очень просторной и чистой. Молчаливый бородатый хозяин, которого Данила назвал Андреем, четверых Безымянных оставил в доме, а остальных отвел в большую пристройку на заднем дворе. Там вдоль стены стояли длинные узкие кровати, видимо, соструганные самим хозяином, и на каждой лежало шерстяное покрывало.
