– Как вы думаете, Сара, какую цель преследовал человек, повесивший маску? Может быть, это форма угрозы?
– Какой?
– Не знаю! – воскликнула я в отчаянии. – Я все время думаю о Карле. Но получается сущая бессмыслица: она предана своей погибшей хозяйке, она полна решимости найти ее убийцу, но при чем же здесь я?! Карла внушает мне, что дом Мэртсонов проклят и потому я должна уехать как можно скорее, если не хочу повторить судьбу Айды и Роуз. Возможно, она решила, что страшная маска придаст ее словам большую убедительность?
– О Господи, как же негостеприимен к вам этот дом, – грустно покачала головой Сара. – А мне так хотелось надеяться, что в ваших силах вновь вдохнуть в него жизнь! Как было бы прекрасно, если бы в этих стенах, как когда-то, зазвучали смех и радостные голоса!
– Поверьте, я тоже мечтаю об этом. Кстати, будь моя воля, я убрала бы из реки это полузатонувшее судно – оно отнюдь не радует глаз.
– А, этот плавучий дом. Его построил на старой барже отец Тео: он все мечтал отправиться с детьми в грандиозное путешествие по Миссисипи. Но сооружение затонуло раньше, чем они приготовились к отплытию.
– Зачем же его здесь бросили? Пейзаж от этого не выигрывает.
– Он был оставлен здесь намеренно и, кстати, с нашего – моего и брата – одобрения. Посмотрите: баржа перегораживает этот рукав реки, по нему не пройдет ни одно судно, значит, плантация надежно защищена от вторжения. А ведь раньше чего только не бывало.
– Вполне логичное объяснение.
– Ах, если бы все на свете имело логичное объяснение… – вздохнула Сара. – Гибель Айды была для Мэртсонов большим ударом; но когда исчезла Роуз, они отгородились от всего мира – перестали приглашать гостей, сами ни к кому больше не ездили. Мэртсоны стали нелюдимы и мрачны, и война только усугубила их горе. Единственное исключение – Тео, встретивший на войне свою будущую жену. Он изменился, Нэнси, – изменился благодаря вам.
Если бы она знала, как много значило для меня это признание!
Но, боясь показаться нескромной, я вновь поспешно переменила тему:
– Помнится, вы говорили о той странной записке…
– Возможно, я несправедлива к бедной Роуз, но почему бы не предположить, что она подложила записку под дверь? В конце концов, у нее была такая возможность: Эймс высадил Роуз у дома, и, пока он ставил экипаж и лошадей в конюшню, она вполне могла успеть это сделать.
– Но как могла любящая жена поступить так со своим супругом? – возразила я. – Кроме того, единственным мужчиной, с которым она общалась помимо него, был ваш брат, и, насколько я знаю, Эймс этому не противился.
– Надеюсь, вы не подумали, что я была против, – холодком в голосе сказала Сара.
– Разумеется, нет, – поспешила ответить я. – Подобная мысль никогда не пришла бы мне в голову. Просто, когда я думаю о Роуз, невольно возникает столько вопросов…
– Не сомневайтесь: для того, чтобы разыскать Роуз или хотя бы найти ключ к разгадке ее исчезновения, было сделано все возможное, – заверила Сара.
– Я в этом и не сомневалась. Простите, что испытала ваше терпение своими расспросами. А что Марди-грас, в этом году будут его праздновать?
– Ходят такие слухи. Как я понимаю, некоторые приготовления уже были сделаны заранее, – она посмотрела на меня изучающе. – Скажите, Нэнси, если бы вы получили приглашение, вы бы поехали на Бал масок, помня о том, что…
– Если бы пожелал Тео. Но мне кажется, он не захочет ехать. Слишком горькие воспоминания связаны у него с этим праздником.
– Я надеюсь, что эти воспоминания еще не истерлись из его памяти, – твердо произнесла Сара. – Знайте: лично мне не хотелось бы, чтобы вы, Нэнси, там были. Возможно, я излишне суеверна, но мне думается, Марди-грас для жен Мэртсонов – такой день, когда лучше им не покидать дом.
– А я не суеверна, – сказала я с натянутой улыбкой, хотя в душе готова была согласиться с Сарой. – Мне бы очень хотелось увидеть карнавал и стать его участницей. Если, конечно, он состоится.
– Спору нет – это удивительный праздник. Я слышала, со временем его хотят превратить в целый сезон пиршеств и балов, который длился бы с Рождества до Изобильного вторника и венчался бы карнавалом. Пока же это всего несколько дней, но последний из них – это нечто необыкновенное.
– Неужели этот праздник столь великолепен?
– Ах, Нэнси, вы не представляете! Шествие длится несколько часов, а танцы на улицах не прекращаются до самого утра. Маски скрывают лица, и как догадаться, чьи руки, чьи поцелуи… Впрочем, я увлеклась. Поистине Марди-грас невозможно описать словами. Для того чтобы понять, это надо увидеть. И, конечно, предел мечтаний каждого – стать гостем главного бала. Море света – люстры, свечи, тысячи свечей… А что за костюмы! Большинство выписано из Франции; едва успеет закончиться торжество, как в Париж уже идут заказы на туалеты к балу следующего года. Ради одного этого дня можно вынести все тяготы поста.
– Если праздник состоится, я окунусь в эту веселую кутерьму с головой, – мечтательно проговорила я.
– Перед таким соблазном трудно устоять, – согласилась Сара. – Но вам следует помнить: Мэртсоны всегда были ревнивы к своим женам, опасно ревнивы. Что делать, ревность – частая спутница преданности и постоянства.
– Это меня не слишком тревожит. Я никогда не дам Тео ни малейшего повода ревновать меня.
– Даже если рядом будет мой обольстительный братец? – подняла брови Сара. – Он без ума от вашей красоты. Не чувствую себя вправе его осуждать – так что будьте осмотрительны.
Последние слова она произнесла с шутливой многозначительностью, но что-то сказало мне, что смысл их вполне серьезен. «Надо быть с ним начеку, – подумала я. – А еще лучше – всячески его избегать».
– Мне пора, – сказала Сара, поднимаясь со скамьи. – Я провожу вас, если вы не против.
Она отвязала коня, взяла его под уздцы, и мы не спеша пошли по дорожке, ведущей через бельведер к дому. Солнце в этот час было почти в зените, и предметы не отбрасывали теней, способных ввести наблюдателя в заблуждение; поэтому то, что мы увидели, подходя к особняку, никак не могло быть оптической иллюзией. На верхнем этаже дома, под самым фронтоном, было высокое окно; я увидела, как медленно отодвинулась занавеска. Само по себе подобное событие ровным счетом ничего не значило – это могло быть окно комнаты для прислуги; но я внезапно явственно почувствовала, что оттуда за нами кто-то внимательно следит.
– Сара, – тихо позвала я.
– Да, да, я вижу, – взволнованно ответила она. – Там, в окне, чье-то лицо. Такое знакомое лицо… Невероятно. Не может быть!
– Что вас так поразило? – спросила я.
Но Сара словно не слышала моего вопроса. По мере того как мы медленно приближались к дому, черты женского лица в окне становились все более различимы. Очевидно, та, что следила за нами, была уверена, что слепящее солнце делает ее невидимой для нас, но она ошибалась. Женщина была совсем молода. На ней была белая шляпа с голубой отделкой, из-под которой, насколько я могла рассмотреть, выбились светло-каштановые локоны.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
