— Ты все-таки скажешь когда-нибудь, почему во сне смеешься?
Алексей открыл глаза и в густых сумерках позднего вечера различил силуэт Ксюшки, склонившейся над ним. Еще в полусне, еще с ощущением полного, всепоглощающего счастья он протянул к ней руки, готовый прямо сейчас все и сказать… Она не поняла, ухватилась за его руки своими, потянула изо всех сил, пытаясь помочь ему подняться:
— Подвинься, я тоже покачаться хочу.
Он сел, подвинулся, освобождая ей место рядом с собой, но на это место тут же шустро и деловито влез Буксир, да еще и стал теснить Алексея к краю, отодвигать подальше от Ксюшки. Ревнует, скотина. Ну что ж, я ее тоже ревную. Мы практически на равных. Не считая того, что Ксюшка тебя хоть за ушами чешет.
— Леший, ты, может, на что-нибудь сердишься? — помолчав, неуверенно спросила Ксюшка. — Ты лучше прямо скажи, а то я просто не знаю, что и думать. Ты целый день сегодня весь сам не свой.
«Я уже который день весь сам не свой, — подумал Алексей. — Я который день сам весь твой». И почему-то тут же развеселился от этой мысли. Хотя с чего бы ему веселиться?
— Ксюш, — сказал он вкрадчиво. — А что это у тебя за дела такие секретные появились? И с Ольгой, и с теткой Надькой… Вы там не заговор планируете? Не военный какой-нибудь переворот?
Она услышала улыбку в его голосе, обрадовалась, облегченно вздохнула и ответила тоже с улыбкой:
— Да как сказать… В общем-то, не военный. Я тебе завтра все расскажу, ладно? Не хочу заранее… Сглазить боюсь.
— Это ты такая суеверная? — с упреком сказал Алексей, все так же улыбаясь.
— Ну что ты, — с достоинством возразила Ксюшка. — Совсем не такая суеверная, как ты думаешь. Я гораздо, гораздо суеверней… Качни гамак, а то у меня ноги не достают.
Алексей оттолкнулся пяткой от земли, и они некоторое время молча качались, глядя на ажурный рисунок листвы на фоне чуть светящегося неба и иногда встречаясь пальцами в шерсти Буксира.
— Леший, — помолчав, сказала Ксюшка не очень уверенно. — А ведь у меня и к тебе дело есть. И тоже вроде как секретное.
— Да, да. Слушаю. Очень внимательно, — соврал он. Если бы ему сейчас читали смертный приговор, он бы и его пропустил мимо ушей. Какие тонкие пальчики, какие маленькие руки…
— …Так что если деньги будут лежать на твоем счету, сразу много вопросов решится. Понимаешь?
— Ага, понимаю… — Что она там про деньги? Нет, но до чего же все деловые стали. Счет какой-то… — Ксюш, у меня нет своего счета.
Она выпустила его руку, вздохнула и сердито сказала:
— Кому я все это говорила, Буксиру, да?
— Тихо, тихо, — испугался Алексей. — Просто я чего-то не понял. Это, наверное, спросонья. Я не всегда такой тупой. Вообще-то я даже одаренный.
— Повторяю для особо одаренных. — Голос Ксюшки был подчеркнуто терпелив. — Я хочу положить в Сбербанк на твое имя два миллиона. Ты же согласился мне помочь? Ну вот. Я хочу, чтобы дом построили к осени. Ты же там рядом будешь, надо будет покупать всякие стройматериалы, за работу платить, ну, все такое… Если деньги у тебя будут, все это намного проще. Правильно? Особенно когда меня там не будет.
Ее там не будет… Вот оно. Он будет там, а ее там не будет. Он, значит, будет работать приказчиком на ее стройке, а она, значит, будет здесь… замуж выходить.
— Нет, — сказал Алексей и закашлялся. — Нет. Слишком большие деньги. Такая ответственность. Деду с бабкой отдай свои миллионы. А я растрачу.
— Ты когда-нибудь будешь серьезным или нет? — рассердилась Ксюшка. — Ты же обещал мне помочь! Или нет? К тому же, если я отдам все бабушке и дедушке, не видать нам нового дома никогда! Они тут же зажмутся, не то, что на дом — на коробку спичек ничего не потратят! Чтобы все мне по наследству осталось… Знаю я их. Я ведь до сих пор не сказала, сколько выиграла. Тем более — сколько процентов уже набежало. А то заявят, что никакого дома им не нужно, придумают, что мне нужно что-нибудь… дурацкое. Квартиру какую-нибудь в Москве, например. Леший, ну пойми, ну, Леший же! Если бы у меня сейчас время было, я бы сама занялась, правда. Но до августа я совсем ничего не успею… И кроме всего, мне ужасно хочется прямо в новый дом приехать. Приезжаю — и прямо в новый дом. Представляешь? И чтобы моя комната была такая же, как твоя. И веранда чтобы такая же была. И гамак…
Так она приедет? Она сказала: приезжаю — и в новый дом… И комната там у нее своя будет!
— А… когда ты приезжаешь? — спросил Алексей, боясь надеяться.
— Месяца через полтора, — помолчав, сказала она. — Я так думаю. Тут еще надо кое-что решить.
— Что? — Алексей так вцепился в загривок Буксира, что пес изумленно тявкнул и замотал башкой, пытаясь высвободиться.
— Да так… оргвопросы… — Ксюшка нашла его руку, разжала ее, освобождая Буксира от его хватки, и устроила свой кулачок в его ладони. — Леший, ты ведь согласен?
— Да, — сказал Алексей, осторожно охватывая ее тонкое запястье. — Согласен. Куда же я денусь? Только я все равно боюсь. Вдруг ты не приедешь?
— Куда же я денусь? — повторила Ксюшка его слова, и прозвучали они почему-то очень печально. — Не бойся, обязательно приеду. Просто у меня здесь еще кое-какие дела остались… не-за-вер-шенные… — Она сладко зевнула и отобрала у него свою руку. — Спать пора. Завтра у меня день сильно загруженный. Не считая того, что послезавтра — защита диплома. Ужас какой-то, да?
— Действительно, — согласился Алексей рассеянно. — Ксюш, а какие это у тебя незавершенные дела остались?
— Да так, по мелочи… — Она выбралась из гамака, пошарила в траве, отыскивая свои шлепанцы, и опять зевнула. — Ты бы тоже ложился. Тетя Надя меня уже ругала, что ты не высыпаешься. Якобы из-за меня.
— Не слушай ты ее, — буркнул он смущенно. — Всегда тетка Надька все опошлит.
— Да ты что? — удивилась Ксюшка. — Тетя Надя хорошая. И тебя очень любит. И никогда она ничего не опошливает… Не опошляет.
— Да это я просто так ляпнул… — Алексей еще больше смутился и совершенно неожиданно для себя грустно добавил: — Маленькая ты очень.
— Ну, вот еще! — возмутилась она вполне всерьез. — Почему это я маленькая? Я уже несколько лет совершенно самостоятельная. И помощи ни у кого не прошу, еще и другим помогаю, да! Между прочим, у меня уже практически высшее образование, и две специальности, и еще знание английского… почти свободное.
Он вздохнул, встал, молча подхватил ее на руки и понес к дому. Она ахнула, обхватила его за плечи и напряженно замерла у него в руках.
— Ты что, испугалась? — Алексей остановился, но ее не отпустил.
— Н-нет, — с запинкой ответила Ксюшка. — Тапки соскочили. Опять потеряются.
— Ничего, Буксир найдет….
Он поднялся на веранду с Ксюшкой на руках, но и тут не отпустил ее сразу, стоял, близко заглядывая в ее немножко испуганное, немножко смущенное лицо.
— Ты чего? — шепотом спросила она и смутилась еще больше.
— Ксюшка! — Алексей закрыл глаза и потерся щекой о ее лохматую голову. — Ксюш, пообещай, что выполнишь одну мою просьбу. Очень большую.
Ее руки на его плечах стали еще напряженней, а голос — еще неуверенней:
— Какую?
— Разбуди меня завтра утром, а?
— А… да, конечно…
В ее голосе теперь слышалось облегчение, но что-то такое в нем было еще… Неужели разочарование? Да нет, вряд ли. Это он сам себе придумывает. Сам придумывает, сам верит. Ну и сам дурак.
Алексей поставил ее на ноги, сунул руки в карманы и стоял, жадно разглядывая ее лицо — каждую веснушку, каждую черточку, каждую ресничку… Хотя и с закрытыми глазами он уже мог совершенно точно представить, в какую сторону торчит каждая ее выгоревшая на конце ресничка. Ксюшка отступила на шаг, чуть не споткнувшись о крутящегося под ногами Буксира, подняла руку и потерла ладошкой глаза, нос, рот…
— Что-то не так? — неуверенно спросила она. — Я чем-нибудь испачкалась?
Алексей взял ее руку, долго рассматривал узкую розовую ладошку с тонкой белой полоской шрама у запястья, потом наклонился и уткнулся в эту ладошку лицом, жадно вдыхая ее запах и шепча что-то совершенно непонятное даже для себя самого.
— Леш! — Ксюшкин смущенный голос не сразу дошел до его сознания. — Леш, ну что ты… Леш, не надо… Так нельзя!
— Почему? — Алексей с трудом оторвался от ее руки, отвернулся и уставился в темный сад. — Почему так нельзя? А как можно?
Ксюшка молчала, и он замолчал, постепенно приходя в себя и наполняясь раскаянием, грустью и тихой нежностью.
— Знаешь что, — наконец решительно сказал Алексей. — Мне без тебя никак, Ксюш. Ты за меня замуж выходи. Выйдешь, а? А то я не знаю, что сделаю…
И опять было молчание, и он, чувствуя себя полным болваном, смущенно буркнул:
— Могла бы и ответить что-нибудь…
И обернулся.
Ксюшки на веранде не было. Интересно, когда это она успела смыться? Да так тихо… Интересно, слышала она или нет? Наверное, нет. Алексей испытал замечательную по нелепости гамму чувств — облегчение, разочарование, обиду, благодарность и даже смешную детскую радость: его все-таки не послали к черту, что само по себе уже приятно. Это даже хорошо, что она не слышала.
