— Я же говорила, что забор высоковат, — совершенно спокойно сказала Ксюшка. — Зачем вам такой высокий забор, теть Надь? Совершенно неэстетично. И к тому же для Буксира высоковато. Буксир! Хватит, иди сюда…
Пес последний раз гавкнул вслед исчезающей за поворотом машине, постоял минутку у калитки и потрусил к крыльцу, как ни в чем не бывало, — молотя хвостом, кося хитрым веселым глазом и улыбаясь до ушей.
— Ну, актер! — удивился Алексей вслух.
— Тоже мне, собака Баскервилей, — одновременно с ним произнесла Ксюшка.
Алексей обрадовался, услышав ее голос — кажется, она не так расстроена, как ему показалось. Он обернулся, глянул на ее лицо и даже испугался — до того незнакомым было это лицо, белое, как бумага, окаменевшее, с плотно сжатыми губами и неподвижными черными глазами.
— Ксюш, — сказал он только для того, чтобы она посмотрела на него. — Ксюш, что я спросить-то хотел?.. А, вот. Что, если бы Буксир на меня кинулся?
Ксюшка глянула на него невидящими глазами и без выражения спросила:
— С какой стати?
Ну, хоть говорить может. Уже хорошо.
— Ну, как же! — заторопился Алексей. — Ты прямо на меня показывала, когда сказала ему «взять».
Буксир остановился у его ног, поднял нос и с интересом прислушался.
— Он не дурак, — все тем же бесцветным голосом сказала Ксюшка.
Она так и стояла неподвижно, с белым неживым лицом, с черными неживыми глазами, вцепившись в край стола тонкими пальцами. Что же сделать-то, господи? Надо бы Марка прибить, вот что надо сделать. Ладно, это успеется… Сейчас что же сделать-то?
И тут тетя Надя сделала то, что надо было сделать — заревела в голос, шлепнувшись на табуретку, закрывая лицо руками, сквозь слезы неразборчиво выкрикивая что-то в том смысле, что она вовсе и не собиралась руки погреть, и еще о том, что забор и правда высоковат, и еще что-то о милиции, которая обязательно приедет… Она плакала и причитала, а Ксюшка не двигалась и смотрела сквозь нее, и тогда Алексей закричал:
— Ксюш! Найди валерьянку! Водички налей! Скорее!
И кинулся к тете Наде, подчеркнуто озаботившись ее здоровьем, хотя ему почему-то казалось, что тетя Надя прекрасно понимает, что делает.
Ксюшка будто проснулась, неловко зашевелилась, захлопотала, не сразу найдя стоящий прямо перед ней стакан, налила в него воды из кувшина, расплескав больше половины, и стала рыться в бесчисленных ящиках буфета в поисках валерьянки.
— В левом посмотри, — горько рыдая, подсказала тетя Надя. — Во втором снизу… Где перец хранится… Ой-е-ей, что же это делается-а-а-а…
Алексей сам нашел пузырек с каплями, сунул его Ксюшке в руки и озабоченно шепнул:
— Плесни побольше. Что-то побаиваюсь я за тетку Надьку.
Ксюшка с трудом отвинтила крышку и принялась отсчитывать капли в стакан с водой.
— Побольше, побольше, — подсказывал Алексей, делая вид, что не замечает, как трясутся ее руки.
— Что ты считаешь-то? — не переставая рыдать, тетя Надя отобрала у Ксюшки стакан с водой и лекарство, опрокинула пузырек над стаканом, понюхала получившийся коктейль и передернулась от отвращения. Потом решительно отпила почти половину, передохнула и сунула стакан Ксюшке: — На-ка, допей. Для одной многовато получилось. Не пропадать же добру. Лекарства-то нынче почем…
Ксюшка машинально выпила оставшееся, села на табуретку рядом с тетей Надей и прислонилась щекой к ее плечу:
— Теть Надь! Вы не расстраивайтесь… Все будет хорошо. Правда, правда… Не обращайте внимания. Плевать нам на всех, да?
Она что-то еще бессвязно бормотала, закрыв Глава и съежившись под боком у тети Нади, и та, всхлипывая и вздыхая, обхватила Ксюшку за плечи, прижала к себе и выразительно показала Алексею глазами на стол и плиту… Алексей схватил чайник, поставил его на плиту, загрохотал посудой, прибирая на столе, уронил чашку и, хотя она не разбилась, объявил, что это к счастью. Он шумно и избыточно хлопотал, поглядывая на тетю Надю и Ксюшку, и тетя Надя успокаивающе кивала ему, вслух поругивая за неумение накрывать на стол, а Ксюшка сидела молча, с закрытыми глазами, с застывшим лицом, но щеки ее, кажется, уже начинали розоветь.
— Теть Надь, — позвал Алексей, разливая чай. — Ты бы наливочки своей выставила, а? Сегодня у меня такой день, что непременно отметить надо.
Говоря это, он смотрел на Ксюшку, и тетя Надя смотрела на Ксюшку, когда ответила ему:
— Ща найду. У меня сегодня тоже есть что отметить.
Ксюшка открыла глаза, выпрямилась, освобождаясь из объятий тети Нади, глубоко вздохнула и растерянно сказала:
— Я тоже хотела что-то отметить, только забыла что…
— Ничего, по ходу дела вспомнишь, — успокоила тетя Надя, семеня в кладовку за бутылкой домашней черносмородинной наливки собственного производства. — Пока будем пить за трудовые успехи Лешего, да за моего Костика, да за американских знакомых этой Ольги твоей, дай ей Бог здоровья, ты и о своей причине вспомнишь. Ничего, все постепенно образуется.
— Вспомнила, — сказала Ксюшка и неуверенно улыбнулась все еще бледными губами. — Я же сегодня уволилась. Все, совсем. Думала, отрабатывать заставят, у меня договор был аж до августа… А ничего, сразу отпустили, так что теперь меня здесь ничего не держит. Завтра диплом защищу — и все, свободна, как ветер. Имею право напиться?
Глава 13
— Просто не знаю, что и сказать, — начал многозначительно старый мухомор, грозно шевеля мохнатыми пегими бровями.
Алексей заглотнул еще одну таблетку валерьянки. Хорошо, что догадался таблетки купить, капли сейчас воняли бы на весь этаж. Вообще-то он покупал валерьянку для Ксюшки — на всякий случай. Вчера она была весь вечер почти невменяемая, да и ночь, наверное, не спала — он слышал, как она раз пять вставала, выходила на кухню, звякала стаканами, чайник кипятила. И утром была бледненькая, с темными тенями под глазами, неразговорчивая и неулыбчивая. А тут еще эта защита диплома… Уверен был, что Ксюшке валерьянка понадобится, но Ксюшка держалась прекрасно… Не считая того, что была совершенно не похожа на себя: холодная, равнодушная какая-то… На вопросы отвечала терпеливо и даже слегка снисходительно. Ну кто ж так диплом защищает? Ой, Ксюшка, донадменничаешься… Этот старый мухомор уже тридцать лет известен своей свирепостью на защитах…
— Не знаю, что сказать, — еще более угрожающе повторил старый мухомор. — Я оппонент и вообще-то должен спорить… Но не могу. Не с чем тут спорить. Блестящая работа. Давно такого не читал. Поздравляю. Считаю, что нашей выпускнице Оксане Лисковой прямая дорога в аспирантуру. Прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик. Пока семья и дети руки не связали. А то знаем мы вас… Вот вкратце такое мое мнение как оппонента.
Несколько преподавателей, сидящих за столом, засмеялись, зашевелились, заговорили все одновременно, один довольно молодой мужик встал, шагнул к Ксюшке и фамильярно обнял ее за плечи, склонившись к ее уху, что-то ей говоря, улыбаясь и даже вроде бы подмигивая. Это еще что за кот ученый? Кажется, ее руководитель… Руководителей развелось… Больше, чем дипломов нерезаных… Алексей нервно чертыхнулся и опять полез в карман за валерьянкой.
— Что хоть там? — под локоть ему подлезла загорелая белобрысая девица, заглянула в приоткрытую дверь и напряженно прислушалась. — Что хоть они шумят? Ничего не пойму. Ты слышал, что хоть они говорили там? Говорила я Ксюшке: не ломай голову, слепи из первоисточников. Так нет, сильно гордая!
— Все нормально, — небрежным тоном сказал Алексей, отодвигая девицу от двери и сам прилепляясь к щели. — Поздравляют ее. Говорят, блестящий диплом. В аспирантуру зовут. Молодец моя Ксюшка.
— Эй, — девица подергала его за рукав. — А ты кто? Ты Ксюшкин брат, что ли?
— Еще чего, — не отрываясь от щели, возмутился Алексей. — Я Ксюшкин жених…
И тут же прикусил язык, увидев, как Ксюшка со всей толпой преподавателей направилась к двери. Алексей оглянулся на белобрысую девицу, встретил ее удивленный взгляд и свирепо предупредил:
— Смотри Ксюшке не скажи! Убью. Она пока не знает…
Глаза у девицы стали совсем круглыми.
— Чего она не знает?
— Что она моя невеста, — объяснил Алексей, чувствуя себя героем мыльной оперы. Даже хуже — героем пародии на мыльную оперу.
— А Марк куда делся? — неуверенно спросила девица.
— Понятия не имею… — Алексей опять прилип к двери, нетерпеливо ожидая торжественного выхода принцессы и сопровождающих ее лиц. — К стоматологу побежал, наверное. У Маркуши проблемы какие-то с зубами внезапно возникли…
— А ты тоже банкир? — с интересом спросила девица.
— Не, я крестьянин, — совсем уже машинально ответил Алексей. — Животновод и полевод. Охотник и рыболов. Швец, жнец и на дуде игрец. От скуки на все руки.
