О вчерашнем ливне не напоминало ничто: ярко светило солнце, в ветвях деревьев гомонили птицы. Правда, гуляющих в парке оказалось, против ожиданий, мало - со своего места Бофранк видел лишь старенького священника, что в одиночестве обретался на каменной скамье у забора, подложив подушечку под седалище, и читал книгу. На соглядатая священник не походил, никакого внимания к Бофранку не проявлял и, похоже, дремал, нежели постигал радость и мудрость печатных слов.
Рос Патс и Гаусберта появились точно в назначенное время. Молодой человек выглядел теперь уже совсем зрелым мужчиной и даже отпустил короткую бородку по моде военных моряков. Гаусберта и сегодня, в лучах солнца, оставалась столь же прекрасной, как подле мрачных пещер, где рассталась с Бофранком, - с пылающим факелом в руке, с упавшей на плечи шалью... Это чудное зрелище длилось лишь несколько мгновений, но чарующий образ часто преследовал Бофранка с тех пор.
Поистине:
Не знающее препон
Желанье сердце томит,
Надежды же скорбен вид,
Столь высоко вознесен
Желанный предмет;
Но разум ставит запрет
Отчаянью - что же, силен
И тот, и этот резон:
Питать я не стал
Надежд, но духом не пал.
- Здравствуйте! Здравствуйте, хире Бофранк! - воскликнул Рос Патс.
- Здравствуйте, хире Патс! Что же, вы так и не стали священником?
- События, известные вам столь же хорошо, сколь и мне, положили иначе, - развел руками молодой человек, садясь подле Бофранка. - Но я о том не жалею. Могу добавить, что вскоре меня вполне могут сделать старостою, ведь старый хире Офлан тяжело болен и, как говорят, вот-вот оставит наш мир.
- Печально, печально слышать... А что фрате Корн? - припомнил субкомиссар еще одного знакомца.
- Его увезли вместе с братией, и с тех пор ничего о нем не известно. Нет оснований думать, что судьба была к нему более благосклонна, нежели к сотням иных священнослужителей, обвиненных в ереси. Теперь в храме устроился фрате Фульде - он ведом вам.
- Как?! - Бофранк был поражен. - Мерзкий сластолюбец, наушник и вор?
- Он было исчез из селенья, но потом, неожиданно для всех, вернулся разбогатевшим и совсем скоро принял сан.
- Я-то, когда продавал его в матросы в Оксенвельде, надеялся, что его к сему времени уже сожрут рыбы и морские раки! Но, видно, ему суждено умереть иначе.
- Раз уж я не стал священником, отчего не стать им кому-то другому?
- Верно, мой дорогой Патс, верно... Но я просил вас о встрече не для расспросов, а для помощи.
И тут Бофранк рассказал супругам обо всем, что случилось с ним в последнее время. Оба внимательно слушали, и особенно огорчило обоих, как показалось субкомиссару, упоминание об убитых девушках, носивших имя царственного цветка.
- Я рассказал вам куда больше, нежели знают мои здешние друзья, коих, признаться, у меня не так много... - сказал в заключение Бофранк. - Понимаю, что не вправе требовать большего. Скажите лишь, что вам ведомо?
- Помните, что искал Марцин Фруде?
- Силу, которая полагает собой середину между богом и дьяволом. И которая то ли добра, то ли зла, то ли и то и другое. Знаю я и о расколе, и о вас, хириэль Гаусберта, и о вашем отце... Все это сообщил мне старый Фог, когда я встречался с ним на Ледяном Пальце.
И здесь Бофранку пришлось поведать о своем путешествии, притом на сей раз и Рос Патс и Гаусберта часто перебивали его, переспрашивали, и когда узнали о смерти старика Фога - Гаусберта заплакала.
- Прошу извинить, если мой рассказ расстроил вас, хириэль Гаусберта, выразил сочувствие Бофранк. - Это был очень хороший человек, мудрый и добрый, и я жалею, что не мог помочь ему.
- Если этот Клааке был тем, кем называл себя, вы бы ничем и не помогли, - сказала Гаусберта. - Что ж, таково было назначение хире Фога. Мы будем помнить о нем так, как он того заслуживал. Но вернемся к вам - вы здесь и живы, а хире Фог уже в лучшем мире. Как я поняла, вы знаете все и не питаете иллюзий, хире Бофранк.
- О чем вы?
- Вы знаете, что люциаты победили? У меня нет точных вестей, что случилось с последним оплотом марцинитов, но вы говорите, что военных отрядов на север не посылали. Что ж, будем надеяться, что ваш доклад произвел нужное впечатление, а Клааке было не суждено вернуться и рассказать то, что от него ожидали. Фарне Фог был одним из Посвященных, Хранителем Духа. Вероятно, он успел ранить Клааке - и рана эта была не телесной, а потому более тяжелой. Кто знает, может быть, он и издох там, среди каменных осыпей и уродливых карликовых сосен. Это было бы лучшим исходом, но не станем возлагать излишних надежд. Тем более эта история о розах...
- О розах?!
- Вы сказали, что убиты две девушки, носившие имя Роза. Вы сказали, что это были распутные девицы, но сейчас не важно их целомудрие. О, будь вы хотя бы Приближенным, насколько все стало бы легче... Но этого нельзя сделать слишком скоро, и не знаю, можно ли сделать в принципе. Но я помогу. Я прочту по памяти несколько строк из Третьей Книги, написанной Фруде в ранние годы. К этой книге относятся по-разному: кто-то считает ее никчемной, кто-то важнейшим трудом Фруде, иные говорят, что помимо явного текста там есть еще скрытый, доступный лишь избранным... Слушайте, и вы поймете.
Гаусберта вздохнула, поправила тяжелую заколку, скреплявшую ее прекрасные густые волосы, и, прикрыв глаза, начала:
- "Всякий хочет блага, хочет славы, хочет силы.
Всякий хочет власти, кто к добру, кто к худу.
Всякий хочет, но не тому быть.
Не напиться из ключа пересохшего,
ибо как сосцы у матери, чье молоко иссякло,
так и земля, а чем земля не мать?
Не отведать колоса, коли ключ пересох,
как сосцы у матери, чье молоко иссякло,
оттого и засуха.
Так и каждый хочет, а не получит.
А получит, кто ведает.
А ведает, кто силу имеет.
Вот убил. А грех, что убил? Грех ли?
Убил жабу, что пожирала цветок.
Убил червя, что грыз плоть.
Убил кровососа, что прободал жалом своим кожу
и сосал соки.
Разве грех?
Убил нетопыря, что посланец дьявола,
незваный ночной гость.
Убил долгоносика, что рылом своим точит древо".
Эти слова показались Бофранку знакомыми. Точно, ведь так и было! Визит его к старому Фогу, тогда еще кладбищенскому смотрителю из далекого поселка, закончился именно этими словами - признаться, старик преизрядно напугал тогда конестабля, забормотав непонятное. Что же хотел сказать Фог? Опознать своего? Узнать врага?
Гаусберта тем временем продолжала: - "Не грех. А то грех, когда кто скажет:
"Ударю я в дверь,
Засов разломаю,
Ударю в косяк,
Повышибу створки,
Подниму я мертвых,
Живых съедят,
Больше живых
Умножатся мертвые".
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});