кажется, себя Елена Блаватская называла?
Мама хмыкнула в трубку.
– Горжусь, что за двадцать лет пребывания вне семейного лона ты ничего не забыла.
– Увы, слишком многое.
– Тогда, может быть…
– Мам, ну ты же знаешь: не может быть.
Понятливая мама сразу сменила тон и тему.
– Как там Бенедикт?
– У него скоро юбилей.
– Я помню.
– Наверняка захочет, чтобы ты приехала.
– Не захочет. Фаина до сих пор не простила ему тот адюльтер.
– Адюльтер? Ты же говорила, что это был лишь невинный флирт.
– Да какая теперь разница! Все равно в постели он был скучным, плоским и зеленым.
– Как крокодил Гена? Мама, ты меня убиваешь! – захохотала Софья. – Такие интимные подробности и через столько лет!
– Вот именно. В моем возрасте можно смело гордиться тем, чего раньше следовало стыдиться.
– Теперь я понимаю бедную Фаину.
Мама пренебрежительно фыркнула.
– Подумаешь! Ну переспали пару-тройку раз, что такого! Он по мне с первого класса сох! Захотелось отблагодарить за верность!
– Мам, я сейчас лопну со смеху! Не могу представить Фомича в роли любовника, хоть тресни!
– Ну… Беня, конечно, на любителя, не спорю, но в молодости в нем что-то было. Такой, знаешь, юноша бледный со взором горящим. Наши девчонки влюблялись.
– А ты?
– Побойся бога, дочь моя! Что ты такое говоришь! У меня в голове тогда была только наука и… наш преподаватель английского. Лорд Байрон, не меньше! До Бенедикта ли мне было?
– Еще и Байрон! Мам, ты не перестаешь меня удивлять!
– Не только тебя. Беня был удивлен не меньше, можешь мне поверить! – весело рассмеялась Алла Николаевна. – Он и надеяться не смел, к тому же была Фаина, а тут такое счастье привалило, я ему отдалась в отеле после конференции. В Гамбурге, кажется. Только не спрашивай, где в это время был твой папа.
– А где в это время был мой папа?
– Твой подлец папаша в то время был счастливо женат на этой прошмандовке Наденьке. Его я приглядела гораздо позже. И вообще, не приставай ко мне! Давай лучше обратим внимание на твой моральный облик.
– Не надо, – сразу испугалась Софья.
– Еще как надо! Неужели этот вымороженный Кирилл отбил у тебя вкус к жизни? Не верю! Ты же моя дочь!
– Просто мне нужно прийти в себя.
– Приходить в себя лучше всего в объятиях.
– Чужого мужа?
– Поверь, ничто так не будоражит кровь!
– Мам, сегодня ты превзошла себя.
– И все из материнской любви! Нет, пожалуй, материнская тут ни при чем. Тогда из женской солидарности! Ты же знаешь, женщина, у которой к сорока годам не было любовника, не состоялась!
– Раньше ты вроде говорила – к тридцати!
– Да! Но тогда тебе было двадцать семь! Еще имелась надежда!
– А теперь? Уже не осталось?
– Наоборот! С тех пор как ты оставила своего карпа, она расцвела с новой силой! А тут еще какой-то просто знакомый нарисовался… Дерзай, моя девочка! А я буду на тебя радоваться!
– Намекаешь, что больше тебе ничего не остается? Не верю! Помнишь, ты рассказывала, как строила глазки какому-то старому бонвивану из Чехии?
– Это на прошлый Новый год? – с удовольствием подхватила Алла Николаевна. – Да, строила! И с большим успехом! После полуночи он сделал мне неприличное предложение!
– Да он к тому времени был пьян!
– Возможно, но не больше твоего папаши, который умудрился заснуть до боя курантов!
– Надеюсь, ты не воспользовалась этим?
– За кого ты меня принимаешь? Я приличная женщина! Профессор! Доктор наук! – вскрикнула Алла Николаевна и тут же расхохоталась. – У меня просто живот ужасно разболелся. Шампанское дурацкое было. Пришлось растолкать твоего отца и поехать домой!
– Мам, честное слово, я уже не могу смеяться, – взмолилась Софья. – Кстати, папа дома?
– Рядом сидит. Чай пьет.
– Так он все слышал?
– Я все слышал, – басом подтвердил папа. – Привет, дочка.
– Вчера только вернулся, – сообщила Алла Николаевна. – Простыл на этом жутком Сахалине.
– И теперь твоя мама лечит меня своими эротическим новеллами.
– Пап, мам, я вас люблю.
– Мы тебя тоже, Сонечка, – ласково произнес отец.
– И помни о том, что я сказала, – добавила мама.
– Помню, мам. Позвони, когда что-нибудь выяснишь.
– Всенепременно, котик!
Иногда полезно ходить пешком и лазать на чердак
Мама, которая славилась своей обязательностью, позвонила через два дня.
– Перелопатила все, что смогла найти, – дивным сопрано заговорила Алла Николаевна. – Разумеется, никаких прямых данных не нашла, но их и быть не могло. Но все же смею выдвинуть две, на мой взгляд, годные версии. Пристанищем камня вполне могла стать квартира родителей Ларисы в Москве, где она жила вплоть до гибели. И эта версия самая реальная. По крайней мере, именно туда пришли те, кто искал «Красное солнце».
– Уже после ее смерти в двадцать шестом году?
Алла Николаевна усмехнулась.
– Разумеется. Рейснер была слишком заметной фигурой. Устраивать налет на квартиру опасно. Кроме того, вся операция должна была остаться тайной, иначе большевики распорядились бы алмазом по-своему. Была придумана комбинация по устранению всех, кто стоял на пути. Прежде всего самой Ларисы.
– Устранению? Но я читала, что Лариса Рейснер умерла естественной смертью… то есть не совсем естественной, а от тифа, выпив сырого молока.
– Так и было. Утром в дом Рейснеров пришла женщина в хиджабе и предложила купить молоко. Детей, мол, надо кормить, бедствуем. Сердобольная кухарка купила. Вечером выпили. А на следующий день мать Ларисы, ее саму и брата Игоря увезли в больницу. И заметь, мать и брат выжили, умерла только Лариса. Даже врачи кремлевской больницы такого не ожидали, ведь были привлечены лучшие силы. Ее любовник Радек из штанов выпрыгивал.
– Ее убили зараженным молоком?
– Возможно, было что-то еще, уж очень все странно. Однако никаких сведений не осталось. Но ужасно интересно другое! Когда мать Ларисы вернулась из больницы, к ней снова пришли. Какой-то человек. А наутро – ты следишь за моей мыслью? – женщину нашли мертвой.
– Убили?
– Если бы! Она покончила с собой. Но если ты меня внимательно слушала…
– Ей помогли.
– И сделали это очень тонко. Совсем не в духе большевистских властей. Не находишь? Наверняка хотели узнать, где спрятан камень, но она не знала.
– Или знала и сказала.
– Если бы камень нашли, мы с тобой не вели бы столь увлекательной беседы.
– Понимаю. Есть другая версия?
– Версия вторая связана с Карлом Радеком. Можно предположить, что камешек был спрятан в его доме. Там жили его жена и дети, поэтому до поры до времени алмаз мог находиться в безопасности. Относительной, разумеется.
– Так он был женат?
– Разумеется. И жена уважала его чувства к Ларисе.
