живет и работает с удвоенным напряжением, внося свою лепту в оборону страны…»
И сразу деловые соображения, расписанные по пунктам, подкрепленные цифрами:
«Договор на разведку Джездинского месторождения, наверное, уже давно получен вами. Изменения, вернее, небольшие уточнения, которые внесены в первоначальный текст, считаю полностью приемлемыми для нас:
а) 1,5 миллиона тонн руды наберем, быть может, даже с изрядными процентами из залежей № 2 и № 10, не считая даже запаса, подсчитанного раньше в других залежах месторождения».
За пунктом «а» следовали столь же деловые параграфы «б», «в», «г»…
Заканчивалось это большое письмо так:
«Откровенно говоря, несмотря на столичную жизнь и на расширение сферы разбираемых вопросов, продолжаю тосковать по родному Джезказганскому району. Убедительно прошу вас обоих написать мне возможно подробно о ходе ваших работ и их перспективах.
Какие результаты разведок на Джездах. Если Иосиф Николаевич (речь идет о геологе Богданчикове. — А. Б.) закончил свой отчет по Кривому Рогу, прошу прислать мне один экземпляр.
Передайте от меня горячий привет всем дорогим геологоразведчикам… Целую вас крепко. Ваш К. Сатпаев».
В эти дни он изучал материалы геологической экспедиции на юго-западе Казахстана и намечал возможности форсированного освоения месторождения ванадиевых руд, — ванадий стал особенно необходимым для производства ответственных марок сталей, Применяемых в самолетостроении; беседовал с теми, кто работал в Центральном Казахстане и Заилийском Алатау на месторождениях молибдена и вольфрама — металлов, идущих в добавку к сортам стали для изготовления орудийных стволов; собирал ученых-металлургов, чтобы обсудить с ними пути увеличения выплавки меди на Балхашском заводе. Медь, свинец, ванадий, вольфрам, молибден… Но нельзя было забывать и о фосфоритах. Тут же всплывала проблема кендырлыкских сланцев, из которых, как оказалось, можно получать моторное топливо.
В вопросах геологии Сатпаев, понятно, чувствовал себя свободно и уверенно. Но одновременно он вынужден был вникать и в такие далекие от него прежде дела, как, например, рыбный промысел. Едва он успевал получить и прочитать материалы ихтиологов, как возникала потребность найти способ получения дубильных веществ и прочных красок из местного растительного сырья. Как выяснялось, и эта проблема имела прямое отношение к нуждам фронта.
За всеми этими большими и малыми заботами Сатпаев постоянно помнил о Джезды. Ведь он и прощался 22 июня со своими товарищами на берегу той речушки, имя которой получило марганцевое месторождение. Там за скалами и начинались залежи руды.
Когда Каныш Имантаевич писал свое первое письмо Штифанову и Сейфуллину, гитлеровцы еще были далеко от Кривого Рога, от Никополя. Но к середине августа они придвинулись к Криворожью, а вскоре армии Южного фронта отступили за Днепр. Месторождение марганца оказалось в руках врага.
Качественная металлургия, производящая броневой лист, не могла обходиться без марганца. На Магнитогорский металлургический комбинат, где специалисты разработали новую технологию получения особопрочного броневого листа, марганцевая руда поступала теперь только из района реки Полуночной в Свердловской области. Уральский марганец давался трудно, к тому же заедало бездорожье. Страна нуждалась в новых месторождениях марганцевых руд.
Вот почему Каныш Имантаевич пишет своим друзьям:
«15 октября 1941 г. Добрый день, дорогие Саид Нагимович и Василий Иванович!
Ваши письма получил и очень благодарен за них. От души радуюсь успехам родного коллектива джезказганцев и карсакпайцев, вышедших в первую шеренгу предприятий цветной металлопромышленности в республике… Желаю и в дальнейшем такой же образцовой стахановской работы. В этом успехе имеется, конечно, и львиная доля заслуг геологоразведчиков, сумевших выявить и указать наиболее богатые по меди участки руд. Научные учреждения Алма-Аты также живут напряженной военной жизнью.
Казахстанский филиал постепенно становится подлинным центром научно-исследовательской жизни столицы. В его составе организовано еще два новых института. Удалось получить новое хорошее помещение, куда переселены все учреждения филиала. В старом помещении остался один лишь Геологический институт. Создан ряд новых лабораторий. Создается и открывается к октябрьским торжествам геологический музей.
Кроме Геологического института и Президиума филиала Академии наук, на меня возложено и фактическое руководство вновь организованным научно-техническим советом. Работать приходится очень много, но работа интересная, захватывающая, а потому и малоутомительная…»
Так Сатпаев словно отчитывался перед своими товарищами. Сделано было действительно немало. А ведь прошло всего около четырех месяцев со дня его приезда в Алма-Ату. Но, делясь своими заботами, он одновременно ориентировал джезказганцев в главном и, по существу, продолжал руководить геологоразведочными работами.
«…Наиболее актуальным в переживаемый период является использование для нужд страны тех природных ресурсов, освоение которых посильно республике без больших капитальных затрат и сложного оборудования. По нашему Джезказганскому району сюда относятся…»
И дальше шел конкретный перечень разработки сырьевых запасов с особым выделением «марганцевых руд Джезды для транспортировки на Урал». Задача была сформулирована точно, с близкой и ясной производственной перспективой. В этом же письме Каныш Имантаевич просил ускорить присылку ему геологических материалов последних месяцев по разведкам в районе марганцевых залежей.
Выступление Каныша Имантаевича по казахскому радио в канун нового, 1942 года было проникнуто уверенностью в победе и гордостью за работу ученых Казахстана.
«…Особенно энергично и продуктивно потрудились геологи, — говорил он. — Неутомимые разведчики недр выявили в 1941 году много новых месторождений важнейших металлов… На ряде марганцевых месторождений Центрального Казахстана уже начались подготовительные работы для широкой разработки их в 1942 году».
В начале января в Алма-Ату приехал Саид Сейфуллин. В гостиницах города мест не было. А требовалось срочно произвести предварительный подсчет запасов. Сатпаевы переселили детей в комнату к бабушке, Саиду освободили детскую. Сейфуллин завалил ее простынями чертежей, расчетов, карт. Днем Саид Нагимович разбирался в бумагах сам, вечером к нему присоединялся Каныш Имантаевич. Порою они просиживали ночи напролет. Нужно было доказать перспективность и экономичность джездинских разработок.
Когда Сатпаев был уверен в своей правоте, он был решителен и неуступчив. Он умел убеждать других.
— Наш Каныш, — говорил впоследствии Василий Иванович Штифанов, — в отношении Джезды выдал крупный вексель. Ему поверили, и оплачен был вексель с лихвой.
Весь январь из Алма-Аты в Джезказган шли краткие письма Сатпаева — либо с инструкциями, либо с информацией о том, как продвигаются в столице республики джездинские дела.
В феврале Каныш Имантаевич приехал в Джезказган. В единственной юрте на площадке Джезды жили старик со старухой. Заносы были такими, что старики и своих ягнят спасали под ее крышей. Сатпаев приехал не один. С ним был москвич из главка, уже знакомый с подсчетом запасов и данными анализов руды. Не так-то просто оказалось осмотреть площадку будущего рудника. Они с трудом доехали до нее на санях, а к юрте пробирались, проваливаясь по пояс в сугробах.
— Давайте проделаем один эксперимент, — предложил Сатпаев после чая в задымленной юрте. — Для него потребуются некоторые
