Вот, оказывается, почему комфорт поглотил ключ к нашему счастью – мы забыли, что наша жизнь и все, чем мы ее наполняем, ценны лишь в той мере, в какой они стоят нам усилий, борьбы и труда. Не то, что получаем, действительно дорого для нас, а то, что отдаем! Отнимите у жизни усилие, борьбу и труд, и – как бы вы ни сделали жизнь богатой удобствами и даровыми благами – вы отнимете и весь интерес и всю ценность ее[53].
У комфорта, этого притягательного и коварного спутника современности, есть серьезный враг – воздержание:
Дом бедняка – как детская рука.Что нужно взрослым, ей того не надо.Жучок усатый, веточка из сада,Голышик из ручья, песка прохлада,Певуньи-раковинки – ей услада[54].
Умение довольствоваться малым у всех народов считалось едва ли не главным признаком мудреца. Но в воздержании есть еще одна глубина, и эту глубину знает вера.
Вся трагическая история грехопадения началась именно с невоздержания: в раю было все, что доставляло счастье человеку, но это было «счастье-подусловием»: не нарушай Запрета, не подходи к Древу познания добра и зла. Это и было воздержание как принцип человеческой жизни, принцип подчинения низшего – высшему, материального – духовному, человеческого – Божественному.
Но соблазн победил: стремление испытать неизведанное, стать богами помимо Бога оказалось сильнее доверия и любви к своему Творцу – и Ева ела запретный плод, и дала Адаму, и он ел… Только вот богами не стали, а увидели свою наготу: отныне плоть царствует над духом, отныне богом становится удовольствие.
В религиозной жизни особо выделенным периодом воздержания является время поста. Постящийся воздерживается не только от тяжелой пищи, но и от развлечений, ненужных удовольствий, всего, что тянет душу вниз, к земному.
Пост по-иному организует жизнь человека, освобождает ее от несущественного, лишнего, способствует раскрытию лучших качеств человеческой души.
Протоиерей Павел Великанов
Свобода
«Дорогой сын, я все-таки решил написать тебе это письмо, хотя, знаю, письма давно уже не в моде. Но то, что ты сказал вчера по телефону, меня глубоко задело.
Знаю – ты и не думал меня обижать. Просто эта фраза прозвучала так естественно, так органично из твоих уст, что я, поверь, правда, расстроился. Даже не нашлось слов для ответа. “Если Бог есть, Ему мое раболепство не нужно. И вообще, свобода для меня важнее истины!”
Нет, я не собираюсь снова жаловаться на то, что у нас с тобой разные взгляды на жизнь. Просто мне показалось, что чья-то чужая ложь была тобой усвоена так легко, что, вероятно, ты и сам не заметил, как попался на крючок. Да-да, тот самый крючок свободы, о котором, помнишь, у Юры Кузнецова:
Ты дремала, не зная о близкой беде.Он словечко "свобода" подкинул тебе.Чтобы в тину зазря не забилось оно,Ты поймала словечко – с крючком заодно[55].
Тебя мутит от того, что верующих называют ’’рабами Божиими”? Ты считаешь, что ты господин собственной жизни, что без веры ты только и можешь быть свободным? О, если бы так!.. Я вижу, кому-то надо было в твоей головушке перепутать два разных понятия – свободы и вседозволенности. Ты думаешь, что свободный человек – это тот, кто может делать все, что хочет? Какая глупость! Да все эти ’’хотения” и ’’желания” уже известны наперечет. И что, в этом свобода? Пить, гулять, блудить, а дальше – грабить, насиловать, убивать? А потом с тоски повеситься? Вижу, вижу, как ты морщишься. Но если твоя вздорная свобода встанет на чьем-то пути, такого же ’’свободолюбивого”? И получится, как у Цветаевой:
Из строгого, стройного храмаТы вышла на визг площадей…– Свобода! – Прекрасная ДамаМаркизов и русских князей.Свершается страшная спевка, —Обедня еще впереди!– Свобода! – Гулящая девкаНа шалой солдатской груди![56]
Да, не кривись, милый мой: та, которую ты называешь ’’свободой”, поначалу представляется Благородной Дамой, а оказывается шлюхой. Более того: все больше убеждаюсь, что тот, кто думает, что может все, на самом деле ничего толком делать не будет. В лучшем случае будет играться жизнью, как пультом телевизора, перелистывая удовольствия одни за другими и тем самым убивая – именно убивая! – время. Вместе с жизнью…
Неужели ты не понимаешь, что абсолютно свободным все равно никогда не будешь? Ведь ты не можешь не есть, не пить, не дышать – станет худо, и все твое свободолюбие быстро закончится.
Да, прав был Великий Инквизитор – свобода действительно самое невыносимое бремя для человека! Поэтому так легко и загоняется человеческое стадо в туннель стандартных удовольствий и развлечений: там уже все за тебя решили, где плакать, где смеяться! И эту жизнь в туннеле порока ты называешь свободой?
Нет, милый мой, свобода начинается тогда, когда у тебя появляется настоящая власть. Только не та, о которой ты подумал, – я говорю о власти сказать себе: ’’Нет!”, когда тебе чего-то сильно хочется. Ты попробуй так походить хотя бы один денек, наперекор себе, делать не то, что хочется, а то, что действительно надо. Увидишь, как начнет тебя раздирать во все стороны! Пойми, что ценность внешней свободы, на которой ты просто зациклился, ничто по сравнению с внутренней! Твоего деда как таскали по этапам, как гноили на Беломорканале – и за что? За то, что был кулаком? Работать любил? Так смотри же – он свою веру через весь этот ад пронес! Кем он вышел? Неудачником? Высыльным? Бесперспективным? Победителем! Его ведь так и не сломили! Вот это человек! Вот это настоящая свобода от всего внешнего и мимолетного! Вот это действительно ”раб Божий”! Пойми, быть рабом Божиим – это не раболепствовать и заискивать перед Большим Начальником – Богом, а работать Ему, делать все с поднятой к небу головой, вслушиваясь в голос Того, Кому ты обязан всем, что есть у тебя. В таком ’’рабстве” сияет подлинная, высшая свобода: свобода распоряжаться тем, что тебе дано, распоряжаться по своему усмотрению, творчески, умело. Только не наглеть и не сходить с ума. Для этого и голова – кверху, к Богу, чтобы знал свое место.
Человеческая свобода – это дорога к Богу. И опять: только дорогой свободы идет Бог к человеку. Беда, когда дарованную свободу человек по своей злобе или неразумию превращает в произвол и вседозволенность. Знаешь, на что похоже? Родители отлучились из дома и детям наказали: ’’Смотрите, играйте, но чтобы к нашему приходу был порядок!” А они, глупые, – родителей-то не было – пожар в доме устроили! Вся наша свобода – определиться, слушаться ли Бога, жить ли по-Божиему или стать Ему врагом, делая все, что вздумается. Но ведь и расплата будет!
Прости, что так резко. Тебя, вероятно, захватила какая-то прихоть, вот и захотел свободы от семьи, от заповедей, которые ты называешь ’’дремучими предрассудками”. Поверь – если есть истина, то ты, конечно, можешь сказать ей решительное ’’нет! да здравствует свобода от истины!” – но это-то и будет настоящее рабство греху и служение лжи. Если действительно хочешь свободы, а не просто пытаешься фиговой заплаткой ’’свободы” скрыть наготу своего греха, живи по-Божиему, по заповедям, люби Бога и людей – и вот тогда делай, что хочешь! Не греши, люби истину – и твоя свобода всегда будет с тобой!»
Протоиерей Павел Великанов
Творчество
Я собаку рисовала —Получилась кошка.Потому, что красок малоИ мешал Сережка.
Рисовала крокодила —Кролик получился.Просто места не хватило,Хвост не поместился[57].
Какие это удивительные минуты – тихо стоять и смотреть, как из-под кисточки маленького человечка выплывают облака, кривенькие рожицы с улыбкой, приветливо выскочившей за контуры лица, и, конечно, это бушующее море, неодолимо перетекающее с края альбомного листа на только что вытертый стол… Кому, как не им, этим пришельцам из другого мира, мира чистоты и непосредственности, ведома радость творчества! Разве это не чудо – легким мановение руки, держащей волшебную палочку кисти, рождать целые миры?
И вот уже рука сама тянется к кисти, но быстро возвращается на свое место: рисовать плохо – стыдно, а хорошо все равно не получится. Только почему-то в сердце остается странное щемящее чувство… Как хорошо, что рука вовремя спохватилась! Ведь творить – значит обличать, придавать лик, лицо, тому, что еще не появилось. Но разве искусство не есть обличение прежде всего себя самого – так же, как театральная маска в греческом театре вовсе не скрывала, а, напротив, раскрывала во всей полноте трагическую личность актера, срывая с него приросшую личину обыденности и пошлости? Любое творение есть рождение на свет, отделение от себя самого какой-то части целого. Однако появиться из-под кисти художника, пера писателя или композитора могут не только отзвуки божественных созвучий, но и адская сарабанда!
