— О'кей, Джек, я согласен.
Когда он ушел, я позвонил в буфет и попросил их принести мне дежурное блюдо. Метрдотель ответил мне слащавым голосом, что я теперь числюсь на службе и если хочу есть, то должен сам идти в ресторан.
Тогда я пошел к управляющему. Он приветствовал меня чрезвычайно любезно, но тем не менее сразу попросил отдать все пропуска, которые давал мне, и потом заполнил на меня карточку. Как только я расписался, он заявил, что плата будет перечисляться во Флоридский банк и что пользоваться машиной мне больше нельзя. Виса Джексона, конечно, в конторе не было.
Я сходил в ресторан, пообедал и вернулся к себе в домик. Немного спустя появился Берни с фотографиями.
— Вы говорили с Гарри? — спросил я.
— Да. Он полностью согласен с нашим разделом денег. — Он задумчиво посмотрел на меня. — Кажется, вы нашли с ним общий язык.
— Знаете, Берни, я уже ни пользуюсь правами хозяйского гостя и мне нужна машина.
— Возьмите мой «бьюик». Я могу воспользоваться джипом. — Он двинулся к двери и задержался. — Мне сейчас предстоит уйма работы, Джек. Мы завтра улетаем. Чем вы будете заниматься, Джек?
— Увижусь с Кендриком, потом слетаю в Мехико и оформлю документы на компанию и пару недель побуду дома с отцом.
— Вы можете связаться со мной через фирму «Эвон Айр Корпорейшн» в Техасе, начиная с десятого сентября. Мы с Гарри будем работать там.
— О'кей. Во всяком случае, мы встретимся здесь третьего сентября.
— Да.
Мы попрощались.
Открывая дверь, он взглянул на меня.
— Вы надеетесь, все будет хорошо?
Я улыбнулся ему.
— Должно быть!
***
Луи де Марке, управляющий Кендрика, направился ко мне из глубины галереи, радостно размахивая руками.
— О, как приятно, мистер Крейн! — проговорил он. — Клод только сегодня утром вспоминал о вас. Мы думали, когда же опять увидимся с вами.
Я огляделся. Большой зал был заполнен предметами роскоши.
— Он у себя?
— Конечно. Подождите минутку, я сообщу ему, — и он скользнул вдоль стены и исчез за дверью в конце зала. Через мгновение он появился снова и пригласил меня.
Я прошел через зал и вошел в большую комнату с огромным окном, выходящим на море. Комната была обставлена старинной мебелью, предметами античной культуры и обвешана картинами, которые, наверно, стоили целые состояния.
Кендрик сидел в большом кресле, поставив ноги на скамеечку. Он приподнялся и подал мне руку. Широкое лицо осветило подобие улыбки.
— Я так рад, милый. Садитесь. Немного выпивки? Виски? Шампанского? У нас есть все, только скажите.
— Спасибо, ничего не надо. — Я сел напротив него и закурил. Де Марке отошел в сторону. — Нам нужны фальшивые паспорта. — Я положил фото на стол рядом с ним. — Не сможете это сделать?
— Для кого?
— Для нас всех.
Он внимательно изучал меня, а потом кивнул.
— Вы уже придумали имена?
Я вынул из бумажника лист бумаги и передал ему.
— Это можно организовать, но за это платить надо, милый.
— За все надо платить. Вы финансируете дело, — пояснил я. — Меня не интересует их цена.
— Ладно. — Он взял фото и лист бумаги, нагнулся к де Марке и передал их ему. — Организуйте это, драгоценнейший.
Тот удалился.
Кендрик сдвинул свой ужасный парик и вопросительно взглянул на меня.
— Что еще, милый?
— Мне надо две тысячи долларов.
Он скривился.
— Это будет вычтено из вашей доли.
— Нет, не будет. Это издержки, а издержки должны оплачивать вы.
Он улыбнулся, но глаза его окаменели.
— Согласен. — Он тяжело поднялся, открыл ящик и достал деньги. — Вы не сомневаетесь, что благополучно пригоните самолет?
— Берни пригонит его, не я. Спросите его, — сказал я и положил деньги в карман.
— Вас удовлетворила полоса?
— Да.
— Хорошо. Вам нужно еще что-нибудь?
Я поднялся.
— Не сейчас. Когда будут готовы паспорта?
— Завтра вечером.
— Я приду за ними.
Когда я двинулся к двери, он спросил:
— Вы не предвидите затруднений?
— От нас — нет. Вы приготовили деньги? Полтора миллиона долларов?
— Деньги будут готовы к концу недели.
— Тогда я сообщу, куда их перевести. Мы немного изменили свои планы насчет оплаты. Мы организуем компанию в Мексике. Я позже подробно объясню.
— Это умно, организовать компанию, — сказал он и сощурился.
— Да. — Я твердо взглянул на него. — Самолет не взлетит, пока не придет сообщение об уплате денег.
— Я понял. — Он помолчал, раздумывая, и продолжал:
— Если вам нужен юрист в Мексике…
— Я сам все сделаю, — прервал я его. — До скорого.
Я поехал в агентство аэрофлота и взял билет на рейс в Мехико на десять часов шестого сентября. Потом от нечего делать поехал на пляж и провалялся там весь день, болтая с девочкой с хорошей фигурой, а с мозгами, как у курицы. Во всяком случае, она меня развлекла своей глупостью, а когда солнце стало садиться, она заявила, что возвращается домой готовить еду своему мужу. Мы мирно расстались.
Я решил, что должен напоследок выпить с Тимом, но нашел его уже пьяного. Он принес свои извинения мне и объяснил:
— Я улетаю завтра утром. Мне предложили хорошую работу в Родезии.
— Вы, строители аэродромов, ездите по всему свету.
Мы напоследок выпили вместе, попрощались, и я ушел. Мне не хотелось ехать в город одному, и я пошел в местный ресторан, немного поел и, вернувшись в домик, включил телевизор.
Около 22 часов раздался телефонный звонок, и женский голос спросил:
— Мистер Крейн?
Я вздрогнул. Мне не надо было вспоминать, кто звонит. Голос миссис Эссекс был особого тембра и не забывался.
— Привет, — ответил я.
— Я буду в своем домике с 24 сентября пять дней, — сказала она. — Вы приглашаетесь туда. — И она повесила трубку.
Я тоже положил трубку, выключил телевизор и, откинувшись в кресле, закурил. С той самой встречи я часто думал о ней, предполагая будет ли продолжение… Теперь я знал, что будет. Я приглашен на пять дней! Пять дней один в укромном домике! Но ждать надо целых восемнадцать дней! В эту ночь мне было не до сна.
На следующий день я получил паспорта. Кендрика не было и де Марке отдал их мне. Паспорта были вполне приличные, меня звали Джек Мортон.
— Вы удовлетворены? — спросил он.
— Да. Передайте толстяку мой поцелуй, — ответил я и удалился.
***
Мой старик приехал на станцию встретить меня. Он оказался еще выше, тоньше и еще более постаревшим, чем раньше.
Мы поздоровались и направились к его потрепанному «шевроле».
— Ну как дела, Джек? — спросил он, направляясь в сторону дома.
— Хорошо. А как дела у тебя?
— Обычно. В моем возрасте уже не ожидаешь чего-то нового и необычного. В банке дела идут хорошо, на этой неделе у нас появилось еще четыре новых вкладчика.
«Какой прогресс!» — подумал я, вспомнив о миллионе с четвертью, которым я вскоре буду обладать.
— Это здорово, папа.
— Да, неплохо. У меня на ужин сегодня превосходное мясо, тебе понравится, сынок.
— Конечно.
— Ты хорошо выглядишь.
— Этого у меня не отнимешь.
Потом мы помолчали. Он вел машину, а я смотрел на улицы, на маленькие магазинчики и редких прохожих. Некоторые из них приветствовали старика. Я уже начал сожалеть, что приехал сюда, но ведь это в последний раз я его вижу. Через тридцать дней я для него умру и должен буду остаться навсегда мертвым.
Когда мы приехали домой, я поднялся в свою маленькую спальню — какой контраст с домиком на аэродроме Эссекса — и распаковал вещи. Затем я спустился вниз в гостиную, и старик вытащил откуда-то виски.
— Наливай, Джек, сам, — сказал он. — Я уже не пью. В моем возрасте виски уже не стоит пить.
Я искоса посмотрел на него.
— Ты здоров, папа?
Он слабо улыбнулся в ответ.
— Мне шестьдесят девять лет. Для моего возраста я чувствую себя хорошо. Ты присаживайся за стол и выпей.
— Когда ты собираешься уйти в отставку?
— Я хотел уже уходить, но мои клиенты не хотят, чтобы я уходил, и я решил работать, пока могу ходить. — Он опять улыбнулся. — А пока я ходить могу.
Я налил себе немного виски, разбавил водой, положил льда и уселся за стол.
— Чем ты сейчас занимаешься? — спросил он. Хотя это было и не так, я сказал, что работаю на Эссекса, что буду обслуживать его новый самолет.
— Лейн Эссекс? — Старик выглядел довольным. — Умный человек… миллионер. Правда говорят, что он действует жестко. — Он пожал плечами. — Но как можно сделать такие деньги, не действуя жестко? — Он печально поглядел на меня. — Значит ты останешься в Парадиз-Сити? Мы будем редко видеться.
— Ты можешь приехать ко мне в свой отпуск, а я к тебе в свой. Не расстраивайся особенно. — Я ненавидел самого себя, зная, что через две недели больше никогда не увижу его.
