"Так вот в чем дело? - догадался я. - Они считают, что акция против Хрущева запланирована была заранее, и я один из ее участников. Ну что ж, пусть думают. Ни подтверждать, ни отрицать этого не буду". И я сказал: "Видите ли, кроме медицины и, тем более психиатрии, существует много других наук. В том числе науки об обществе. Именно эти науки позволяют иногда предугадать ход событий. Я эти науки немного знаю. Вы не знаете совсем. Поэтому, боюсь, мне трудно будет объяснить Вам, как можно было в апреле предвидеть октябрьские события.
- Пожалуйста, пожалуйста, Петр Григорьевич, если Вы не можете, не объясняйте, ничего не объясняйте, - и он откланялся.
Я удовлетворенно подумал, что на комиссию он понесет благоприятные для меня ответы. Через несколько минут меня вызвали в кабинет начальника ЛСПБ. В кабинете, кроме его хозяина полковника Блинова П.В., находились - Александр Павлович и незнакомый мне генерал-майор медицинской службы. Последнего Прокофий Васильевич представил мне. Это был главный психиатр Вооруженных сил, начальник кафедры психиатрии военно-медицинской академии Николай Николаевич Тимофеев. Прокофий Васильевич и Александр Павлович вскоре ушли. Мы остались вдвоем. Он очень сочувственно выслушал мой рассказ о происшедшем. Сказал, что о моем деле ничего не знал. Не знал и о моем нахождении в этой больнице, хотя является председателем местной выписной комиссии. Думает, что от него это скрывали умышленно. Этот "лукавый царедворец", как назвал он Блинова, несомненно, получил какие-то указания на сей счет, хотя сейчас изображает это, как случайность. Расстались мы в весьма дружеских чувствах. Перед расставанием Николай Николаевич спросил меня: "Ну, как, будем выписываться? По выздоровлению или по снятию диагноза?"
- А как ближе к дому? - спросил я.
- Безусловно, по выздоровлению. Снять диагноз можно и после выписки, но на это уходит много времени. Лучше ожидать конца этой процедуры дома, чем сидя в этой больнице. Да и мне удобнее решать Ваши пенсионные и другие материальные дела, пока Вы не ушли из моих рук. А решение этих дел - мой долг.
От Тимофеева я узнал также, что его ввела в курс дел моя жена. Блуждая по инстанциям в "поисках правды", она наткнулась на такое должностное лицо, как "главный психиатр Вооруженных сил". Достала телефон. Позвонила. Он согласился встретиться с ней и близко к сердцу принял ее рассказ. После этого активно включился в защиту моих интересов. В плане этой защиты имел и сегодняшнюю встречу со мной. Это он поставил вопрос о моей выписке на сегодняшнюю комиссию. Правда, эта постановка готовилась Зинаидой Михайловной и с другой стороны. Она начала это дело, и она его толкала, включая все новые бюрократические инстанции.
Прекрасно зная нашу бюрократическую систему и особенно боязнь аппаратчиков "высокого начальства", она затеяла кипучую акцию сразу после снятия Хрущева. Она договорилась с рядом наших ближайших друзей, и те начали по несколько раз в день звонить ей: "Зина! Ну, как дела? Теперь должно быть все хорошо. Мы же знаем, что Петро - друг Брежнева. Ты обращалась к нему?"
- Нет! Я не хочу сейчас лезть к нему. Подожду. Я надеюсь, что он сам вспомнит.
Зинаида не сомневалась, что подслушивание, установленное у телефона и во всей нашей квартире "клюнет" на эти разговоры. КГБистское начальство начнет проверять насчет "дружбы", но установит с достоверностью лишь факт нашей совместной службы. Дружба же - проблема. Но если жена говорит о дружбе, значит у нее есть какие-то основания. И вот однажды звонок.
- Зинаида Михайловна! - говорит адъютант генерала Петушкова, первого заместителя министра охраны общественного порядка (ныне министерство Внутренних дел), Вы не могли бы навестить генерала?
- Конечно могу. Сейчас выезжаю!
- Нет, нет! Зачем же Вам по городскому транспорту мотаться. Я пришлю машину.
Через некоторое время звонок в дверь. Шутливо-молодцеватый возглас: "Главный психиатр МООП подполковник Рыбкин Петр Михайлович прибыл в Ваше распоряжение. Где Ваша шубка, Зинаида Михайловна?".
В министерстве - "зеленая улица" от самого входа до кабинета Петушкова. Сам хозяин встречает посетительницу посреди своего огромного кабинета. Приглашает к столу и... сплошная забота... обращается к присутствующим: "Никому не курить. У Зинаиды Михайловны астма". Далее начинает высказывать деланное не то возмущение, не то удивление: "Вы знаете, Зинаида Михайловна, сегодня вдруг узнаю, что в одной из наших больниц содержат генерала. При этом нарушены его права. Вот только сегодня мне это доложили".
- Ай-ай-ай, - насмешливо покачала головой Зинаида. - Какая недисциплинированность.
- Да, да... Но теперь я взял это дело под собственный контроль. Вы теперь никуда не обращайтесь, только к нам, только к нам.
Но Зинаиду Михайловну "только к нам" не устраивало. Рыбкин ей уже сказал, что они не могут поставить вопрос обо мне на декабрьской комиссии из-за того, что нет шести месяцев со времени моего прибытия в ЛСПБ. И тут Зинаида подключила Николая Николаевича. Тот быстро нашел выход. Поставить меня на комиссию, но решать вопрос не о выписке, а о передаче на местную комиссию. Порядок выписки таков: выписывает только центральная (московская) комиссия, но если у них есть какие-то сомнения или, как в моем случае, срок наблюдения меньше установленного минимального, комиссия может передать решение вопроса на местную. Последняя в этом случае имеет право выписать в любой день, по минованию причины, задержавшей выписку. Меня, например, местная комиссия могла выписать 15 февраля, т.е. в день исполнения шестимесячного срока пребывания в ЛСПБ. Но 15.2. меня не выписали. Опытный бюрократ Блинов не хочет рисковать. "Дичь" слишком крупная. Прямых указаний на то, чтоб выпустить, нет, а слухам о дружбе он не очень верит и рассуждает, как службист: "Зачем ответственность за выписку мне брать на себя. "Москвичи" с себя ответственность свалили, а я что же "рыжий"? Подожду. В июне "центральная" приедет снова, ей к тому времени все будет известно, вот пусть и решает".
Когда бы меня выписали, одному Богу известно, если бы дело пошло по замыслу Блинова. Но оно пошло иначе.
Зинаида Михайловна неожиданно для всех включила еще одну инстанцию. Она подала заявление в Военную коллегию Верхоаного суда СССР с просьбой "снять с мужа принудительное лечение". То, что произошло дальше, оказалось неожиданным даже для Блинова. При всей своей бюрократической "мудрости" обмишурился и он. По закону принудительное лечение может быть снято или по заявлению родственников судом, вынесшим определение о применении мер медицинского характера, или по представлению СПБ судом по месту ее нахождения. Это по закону. По сложившейся же традиции выписывают только по представлению больницы. И никто из родственников больных даже не пытается нарушить эту традицию.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
