пива, да только не нашлось никого, кто бы зашел в пивную и купил для него. А что, Бун, твой — тоже пивная душа?
— Нет, сэр, — сказал я. — Я не пью пива.
— Почему? — спросил мистер Бинфорд. — Не нравится или тебе не продают?
— Не потому, сэр, — сказал я. — Я еще не вырос.
— Тогда виски? — спросил мистер Бинфорд.
— Нет, сэр, — сказал я. — Я ничего не пью. Я обещал маме, что не буду пить, пока отец или Хозяин сами мне не предложат.
— Кто его хозяин? — спросил мистер Бинфорд Буна.
— Это он про своего деда, — сказал Бун.
— Ах так, — сказал мистер Бинфорд. — Владелец автомобиля. Ему, видно, никто ничего не обещал.
— Ему не обещают, — сказал Бун. — Он велит сделать то-то и то-то, и все делают.
— Похоже, ты тоже зовешь его Хозяином, — сказал мистер Бинфорд. — Иногда.
— А как же, — сказал Бун.
Я все пытаюсь объяснить тебе про мистера Бинфорда: я опять не заметил, когда он начал меня разглядывать.
— Но мамы-то здесь нет, — сказал он. — Ты один с Буном, так сказать, сорвался с поводка. За восемьдесят — так, кажется? — миль от мамы.
— Не могу, сэр, — сказал я. — Я ей обещал.
— Понятно, — сказал мистер Бинфорд. — Значит, ты ей обещал, что не будешь пить с Буном. А не таскаться с ним по шлюхам ты ей не обещал?
— Ах ты, сукин сын, — сказала мисс Реба.
Уж не знаю, какие тут слова подобрать: она и мисс Корри, точно сговорившись, разом подскочили, подпрыгнули на месте, — мисс Реба с бутылкой виски в одной руке и тремя стаканами в другой.
— Хватит! — сказал мистер Бинфорд.
— Черта с два, — сказала мисс Реба. — Я тебя тоже могу отсюда вышвырнуть. Не думай, что не могу. Как ты смеешь так выражаться, стервец ты этакий?
— А вы тоже хороши, — сказала мисс Корри, обращаясь к мисс Ребе. — Ничуть не лучше его! Прямо при них…
— Я сказал, хватит! — повторил мистер Бинфорд. — Одному пива не дают, другой его не пьет, — может, они и впрямь сюда явились за хорошими манерами п воспитанием? Ну, так считайте, они уже получили кое-какое воспитание. Узнали, что прежде, чем спустить курок и выстрелить «шлюхой» и «стервецом», надо подумать, а то как бы в самого себя не попасть.
— Ох, да перестаньте вы, мистер Бинфорд, — сказал Бун.
— Будь я проклят, никак в нашей луже еще один боров завелся, — сказал мистер Бинфорд. — И здоровенный. Придите в себя, мисс Реба, пока все тут от жажды не засохли.
Мисс Реба трясущейся рукой, так что бутылка звякала о стаканы, разлила виски, повторяя хриплым яростным шепотом: «стервец, стервец, стервец».
— Вот так-то, — сказал мистер Бинфорд. — Куда лучше жить мирно. Выпьем за мир. — Он поднял стакан и только начал «Леди и джентльмены», как в глубине дома кто-то, наверное Минни, зазвонил в колокольчик. Мистер Бинфорд поднялся. — А это еще лучше, — сказал он. — Пора подзакусить. Опять-таки чему нас учит воспитание: для рта можно найти лучшее употребление, чем всякими оскорбительностями плеваться.
Мы все не спеша направились в столовую, мистер Бинфорд возглавлял шествие. Тут снова послышались шаги, на этот раз торопливые: по лестнице, слегка запыхавшись, на ходу застегивая платья, сбегали еще две леди, девушки, — вернее, одна была еще совсем молодая девушка — в красном и розовом.
— Мы очень торопились, — быстро сказала одна мистеру Бинфорду. — Мы не опоздали.
— Меня это радует, — ответил мистер Бинфорд. — Я сегодня не расположен к опозданиям.
Мы вошли в столовую. За столом с лихвой хватало места на всех, считая и меня с Отисом. Минни продолжала носить еду на стол — все в холодном виде: жареные цыплята, и гренки, и овощи, оставшиеся от обеда. Но мистеру Бинфорду подали горячий ужин: не то что тарелку — целое блюдо мяса с луковой подливкой. (Понятно тебе, насколько мистер Бинфорд опередил свое время? Он был уже республиканец. Не республиканец образца 1905 года, я не знаю, к какой политической партии штата Теннесси он принадлежал и вообще принадлежал ли; нет, я имею в виду — образца 1961 года. Более того, он был консерватор. Примерно так: республиканец это тот, который сам сколотил себе состояние; либерал — тот, который состояние унаследовал; демократ — это либерал, который участвует в беге по пересеченной местности и при этом бежит босиком; консерватор — это республиканец, научившийся читать и писать.) Мы уселись за стол, две новенькие леди тоже; к тому времени я уже столько навстречался незнакомых людей, что не способен был запоминать их имена и даже стараться перестал, кроме того, этих двух я больше никогда не видел. Мы принялись за ужин. Быть может, мясо мистера Бинфорда благоухало так сильно оттого, что остальная еда успела выдохнуться уже в полдень. Затем одна из новеньких леди, та, что постарше, сказала:
— Ну, как, мистер Бинфорд? — Вторая, молоденькая, тоже перестала есть и насторожилась.
— Что — как? — спросил мистер Бинфорд.
— Сами знаете, — сказала, выкрикнула девушка. — Мисс Реба, — сказала она, — вы ведь знаете, мы из кожи вон лезем, стараемся — уж и не шумим лишнего, и музыки по воскресеньям не заводим, хотя в других заведениях музыка вовсю играет, и на клиентов-то шикаем всякий раз, как им вздумается поразвлечься лишку. Но если мы еще не сидим за столом, когда он изволит переступить порог, так — пожалуйста, клади двадцать пять центов в его дерьмовую копилку.
— Правила есть правила, — сказал мистер Бинфорд. — Заведение без правил — не заведение. Беда с вами, потаскухами: иногда и вам нужно вести себя как леди, а вы не умеете. Вот я и учу вас.
— Не смейте со мной так разговаривать, — сказала старшая.
— Так и быть, — сказал мистер Бинфорд. — Скажем по-другому. Беда с вами, леди: не умеете вы вовремя перестать вести себя как потаскухи.
Старшая вскочила. С ней тоже что-то было неладно. Не то чтобы старая, как моя бабушка, нет, старой она не была. А какая-то одинокая. Не должна была она жить здесь, одна, и терпеть все это. Нет. и не так. Никто никогда не должен быть таким одиноким, никто. Она сказала:
— Извините, мисс Реба. Я сегодня съезжаю. Прямо сейчас.
— И куда? — спросил мистер Бинфорд. — Через дорогу, к Берди Уотс? Может, в следующий раз она позволит тебе забрать оттуда твой сундучок? Если еще не продала его.
— Мисс Реба, — сказала женщина ровным голосом, — мисс Реба.
— Ладно, — стремительно произнесла мисс Реба. — Садись и ешь, никуда ты не съедешь. Да, — сказала она, — я тоже люблю жить мирно. Поэтому я скажу еще одно, а
