— Не знаю. А кто вы?
— Вам нет необходимости этого знать.
— Вы правы, — согласился я. — Но у меня также нет необходимости быть здесь. — Я встал. — Если вы захотите продолжить разговор, то найдете меня в «Пье дю Кошон», это рядом. И, наверно, я закажу гратинэ.
— Не так быстро, — зашипел предполагаемый эрзац-священник. — Сколько вы заплатите за информацию об Алексе?
Я снова сел. Наконец мы вернулись к реальности.
— Я должен сначала услышать информацию, потом буду судить, сколько она стоит.
— Моя информация потребует минимальной платы в пятьсот американских долларов, если вы решите, что она ценная. Это подходит?
— Да, — согласился я, — но только если ценная.
— Можете вы дать мне сейчас сто долларов, чтобы показать свои добрые намерения?
— Не будьте смешным, — фыркнул я.
— Ладно. Идите за мной.
35. ЭСТЕБАН
Мы вышли из Сент-Осташ, фальшивый священник и я, и промаршировали по рю де ля Трюандери и затем по рю Сен-Дени. Снэк-бары, бутики, секс-шопы, кафе — все работало в полную силу. Я покосился на своего компаньона. Высокий, с желтовато-зеленым цветом лица, хищными глазами и усами Панчо Вилья.[58] То, что я принял за сутану, оказалось пончо.
— У вас есть имя? — спросил я. — Или к вам можно обращаться как к фальшивому священнику?
— Зовите меня Ишмаэль, — ответил он. — Нет, впрочем, не зовите меня Ишмаэль, это только нервный рефлекс от литературных курсов в Новой школе в Нью-Йорке, на которые я ходил в прошлом году.
— Это были хорошие курсы? — проговорил я, считая, что надо что-то сказать.
— Мне, в частности, нравилась грудастая молоденькая еврейская девушка, которая их посещала, — признался он. — Что же касается остального, то я буду счастлив, когда наконец перестану думать о белых китах по имени Моби Дик.[59] Вы можете звать меня Эстебан.
Мы еще немного прошли в приятном молчании.
— Куда вы меня ведете? — наконец спросил я.
Мы как раз подходили к тенистым аллеям, окружающим фонтан Непорочных. Это место связано с плохими воспоминаниями. Во время осады Парижа Генрихом Наваррским в 1590 году мертвые покидали кладбище, расположенное в этом районе, и, как рассказывают, танцевали на улицах. Сейчас днем это туристская достопримечательность, а ночью место, где заключаются подпольные соглашения и небольшие контрабандные сделки.
— По-моему, здесь будет так же хорошо, как и в любом другом месте, — объявил Эстебан.
Две фигуры отделились от бродяг, окружавших фонтан. Мне не понравилось, как они подошли прямо ко мне, отрезав меня от прохожих с одной и другой стороны. И мне не понравилась манера, с какой Эстебан попятился, его рука полезла в карман накидки и вновь появилась с чем-то блестящим. Это была не гармоника.
— Эстебан, у меня создалось о вас ложное впечатление, — проворчал я.
— Неужели?
— Я принимал вас за честного мошенника, а вы оказались момцером самого дурного полета.
— Момцером! — захихикал Эстебан. — Я забыл экзотический диалект Нью-Йорка. Как я хотел бы научиться говорить с идиомами.
— Если мы провернем нашу сделку, я бы мог стать вашим учителем идиша.
— Я моментально почувствовал к вам расположение, Хоб. — Эстебан без усилий произнес «Х» в моем имени. — Мне жаль, что я должен поставить вас в такие условия, какие вы себе и вообразить не можете. Политика — жестокая любовница.
— Перестаньте разыгрывать из себя злодея, у вас ничего не выходит, — усмехнулся я. — Послушайте, Эстебан, серьезно, давайте вы и я где-нибудь сядем и поговорим. Нет ситуаций, из которых нет выхода.
— Если бы дело было во мне, — протянул Эстебан с тем меланхолическим выражением, которое иногда появляется на лице южноамериканцев, когда они вынуждены расправиться с человеком, который им на самом деле нравится. — Но мои руки связаны. Приказ об этой акции идет прямо от «Эль Групо Бланко».
— Ох, идет прямо от «Эль Групо Бланко», — повторил я за ним.
— Да, это так.
— Черт, — возмутился я, — почему вы не сказали мне с самого начала? В таком случае вам позволено делать со мной все что угодно, раз уж «Групо Бланко» берет ответственность на себя. А теперь, Эстебан, честно признайтесь, разве это не дурацкая позиция?
По-видимому, мои слова пролетели над их головами. Даже не осмыслив, что я сказал, два оруженосца Эстебана, или как их еще назвать, соединились в одной точке, и этой точкой был я.
Я сделал свою игру. В широкую брешь между моими тремя преследователями я прорвался в сторону Севастопольского бульвара. Страх прибавлял скорости моим мелькающим ногам.
К несчастью, я этого не сделал.
Они были наготове. Когда я рванулся, один подставил ногу, а другой размахнулся. Похоже, будто они отрепетировали заранее. В мозгу у меня взорвались квазары. Ноги превратились в мыльные пузыри. В голове я услышал высокое пронзительное пение. Я так и не почувствовал, когда ударился о мостовую.
36. БУЛОНСКИЙ ЛЕС
Любопытно, как испанский мир продолжает вторгаться в мою жизнь, хотя я уже давно оставил Ибицу. Должно быть, есть что-то в менталитете, что притягивает меня, заставляет разыскивать тоскливый дух древнего испанизма. Страны существуют как модели для нашего разума и дают нам окраску независимо от наших индивидуальных особенностей. Моя связь с Испанией была глубокой, ироничной и такой же обманчивой, как приключения великого Дона Кихота, моего прародителя.
Такие мысли кружились у меня в голове, когда я лежал, брошенный на одну сторону кузова просторной вроде бы экскурсионной машины. Я решил пока притворяться, будто потерял сознание. Сквозь бахрому ресниц сощуренных глаз я мог различить у себя за спиной двух крупных мужчин, которые следили за мной с откидных сидений. Отдельно от них рядом с водителем сидел Эстебан. На водителе была шоферская фуражка. Легко заметить, что у южноамериканцев в любых обстоятельствах сохраняется чувство стиля. Конечно, способ, каким они меня похитили, не вписывался даже в длинный ряд моих самых фантастических ассоциаций. И что такое, черт возьми, «Эль Групо Бланко»? А, кстати, чего они хотят от меня?
Двое мужчин на откидных сиденьях тихо переговаривались между собой. Они говорили на языке, которого я никогда не слыхал. Один из них время от времени обращался к Эстебану, и тот отвечал на том же языке. Мне вдруг пришло в голову, что они вовсе и не латины. Их язык показался мне немного похожим на албанский. Или, может, это один из македонских диалектов, которые после Александра Великого остались разбросанными по всем районам, где он прошел.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
