Гийом не собирался мочиться на труп бывшего ученика, он вообще не терпел кощунства, ему нужно было выманить командиров — беев и тысяцких. И ему это удалось. Здоровая рука вновь взялась за меч.
Беи пришпоривали лошадей, стараясь как можно быстрее покрыть эту тысячу человеческих шагов. Жажда убийства застилала им глаза. Они умели убивать, в детстве осваивали эту науку на рабах и пленных, позже на воинах чужих народов и на своих родственниках. Но гораздо чаще солдат они рубили мирных крестьян и горожан. Их сталь — лучшая в Благословенных Землях — разделывала тела от плеча до живота. Наискосок. Пополам.
Их было полсотни на одного. Но Гийом был не просто боевым магом — более опытным убийцей, практикующимся только на сильнейших противниках — он был еще и палачом. Их палачом.
Бастард описал широкую дугу. Сталь лезвия теряла впитанный кармин и обращалась в пыль. Султанцы умирали. Без ран. Без боя и врага. Просто так. Просто умирали вместе со своими лошадьми. Силе, освобождающейся из меча, было все равно. Их сердца, незнающие любви, останавливались.
Лошади и всадники падали, не в силах добраться до Гийома. Меч рассыпался. Джайхар — новоявленный султан, свалился на землю последним в пяти шагах от волшебника. Гийом отбросил бесполезную рукоять, подошел к нему и добил еще живого — раздавил каблуком горло.
Земля уже ощутимо тряслась, гул раздавался со всех сторон. Маг оглянулся. Рыцари Камоэнса с одной стороны и алькасары с другой мчались, грозя раздавить его копытами коней. Маг лег между трупом лошади и Джайхара, с трудом затащил на себя тело султана.
Алькасары обычно избегали встречи со стальной лавой рыцарской конницы, предпочитая метательный бой ближнему. Они презирали тяжелые доспехи, в ряды тяжелой конницы — бахадуров — зачисляли низких по рождению, недостойных мчаться быстрее ветра на горячем скакуне.
Гибель Дракона и высших командиров затмила султанцам разум. Забыв о строе и порядке, они в едином порыве устремились на врага. Не было слышно сигналов трубачей — дунгчей, оповещавших о маневре и направлении. Алькасары были одним существом, взбешенным и ослепшим от непередаваемой ненависти.
Дикие пчелы, потерявшие матку и улей, летели на встречу камоэнсцам, те не свернули.
Тысяча Луиса де Кордовы первой сшиблась с врагом. Как таран ударили длинные копья, валя на землю сотни султанцев, чьи пики лишь скользнули по латам двух первых рядов панцирников. Тяжелые рыцарские кони сбивали с ног тонконогих алькасарских скакунов.
Луис отбросил копье, сорвал с седла легкий меч, годный против сабель султанцев. Яростно рубился, нанося и получая раны, рассекал шеи и сносил с плеч головы в ватных тюрбанах.
Его тысяча смела первую самую горячую волну. Следующая остановила рыцарей, отбросила их назад. Шквал стрел из коротких сильных луков хлестнул, раня людей и коней. Крик «Дракон!», понятный без перевода, ударил по ушам не хуже булавы. Слепя глаза, разом взметнулись десятки тысяч сабель, ятаганов и самиткаров.
Всадники в цветастых халатах поверх кольчуг не щадили себя. Смерть не страшила их, жизнь потеряла прелесть. Они мстили. Панцирник, махающий секирой, разил одного, другого, но третий вбивал ему в доспех клюв чекана, молотил по шлему булавой, рубил ятаганом.
Рыцари падали, алькасары шли по их телам, понукая бешенных ошалелых от крови лошадей, перешагивать через трупы. Они видели цель — на рукотворном холме, защищенном живой стеной ордонансов развевался штандарт с тремя белыми лунами на синем поле. Там была королева.
Султанцы теснили камоэнсцев, неудержимо рвались вперед, платя за каждый шаг десятком бойцов. Они могли себе это позволить, их было в полтора раза больше. В их тылу Луис де Кордова потерявший коня и людей, вместе с полусотней товарищей оборонялся от следующих мимо них алькасаров. Вал убитых людей и коней служил им защитой, пешие они кололи врагов копьями, не надеясь на спасение. Но султанцы не останавливались добить кучку рыцарей.
Изнеможенный Луис плюхнулся на конский труп. Его изрубленный доспех был залит чужой кровью.
— Господи, спаси Камоэнс. Мы свою лепту внесли, — султанцы ушли за их спины, — А если не можешь сам, то просто помоги Агриппе.
Маршал Камоэнса знал что в этом бою стратегия будет проста: убивать алькасаров, пока их не оставит воля к победе. Нужно отбить первый и самый сильный натиск. Стоя рядом со штандартом, Агриппа смотрел, как султанцы теснят его рыцарей, как ярость их ломит на всей линии фронта. Как фронт против всех канонов, превращается в слоеный пирог. Алькасары рвались вперед, оставляя за собой не просто группы солдат, но и целые полки, что или били им в спину, или сражались с новыми резервами врага. Подкрепления не затыкали дыры, а наоборот, расползались. Им не удавалось отбросить султанцев.
— Гвардия, за мной! — маршал одел на голову глухой шлем, — За королеву, за Камоэнс!
Он — командующий только по названию — ни мог, ни управлять этим хаосом, гонцы давно не доходили до генералов; ни смотреть, как его воины умирают.
Гвардия шла в бой как на парад — ровным строем. Черно-желтые плащи дружно ударили по султанцам с левого фланга, придя на помощь истончившимся порядкам графа Дорес — старого вояки.
Центр держался. Эстебан Гонгора и граф Рибейра личным примером вели бойцов на алькасаров. Те, богато устлавшие телами землю, почти дошедшие до рядов ордонансов, медленно отступали. Грохочущие пушки пугали нервных южных коней, делали их непослушными хозяевам. Каменные ядра со свистом врубались в плотные ряды сипахиев, убивая, калеча, внося панику. От страшной тесноты люди падали замертво. Воздух, полный пыли, пота и крови, был бесполезен для их легких.
— Синее и Белое! Бегут, овцетрахи! — радостно кричал Эстебан, грозя врагам мечом.
Он ошибался. Всадники лишь давали дорогу янычарам. Личная гвардия султана — отборные воины в белых одеяниях, кольчугах и маленьких блестящих шлемах — наступали плотными рядами, на ходу стреляя из луков.
Тысячи стрел падали с неба на рыцарей. Янычары первых рядов кололи коней пиками и рубили им головы широкими мечами на огромных деревянных рукоятях, длиною больших, чем само лезвие.
Эстебан дал команду расступиться и пропустить янычар, чтобы сразиться с конницей алькасаров. Заместитель д`Обинье понадеялся, что ордонансы и паасины остановят султанскую гвардию.
Янычар было тысячи три-четыре, над их квадратом трепетало на ветру султанское знамя со скрещенными ятаганами и драконом. Ордонансы выставили вперед пики, Лойал взмахнул рукой, горнист дал сигнал, и тысяча стрел взмыла в небо.
Результат превзошел все ожидания — целые ряды султанцев падали, как трава после косы. Их круглые щиты не давали достаточную защиту, слишком сильны были длинные — в рост человека — луки лесного народа.
Янычары не стали соревноваться в проигрышной для них дуэли. Разделились. Половина из них остановилась на расстоянии полета стрелы — натянула короткие тугие луки — дала залп по шеренгам ордонансов, расчищая дорогу сотням, бежавшим на штурм живого укрепления.
Небо потемнело от тысяч свистящих стрел, сталкивающихся с друг другом, разящих без промаха копейщиков и мечников. Плюющиеся огнем трубы — изобретение графа Кардес — показали алькасарам, что не всякое пламя приветливо и свято, отправили их прямиков в вечность. Уши заложило от нечеловеческого воя сотен подожженных янычар. Нафта полыхнула на тридцать шагов, уничтожив первые ряды бегущих султанцев. Ее нельзя было сбить, или потушить, огнь проникал под одежду и доспехи, жадно въедался в тело.
Истонченные шеренги ордонансов в бригантинах и кожаных куртках приняли на копья несломленных огнем янычар. Алькасары сами бросались на них, смертью открывая дорогу тем, кто шел сзади. Янычары дорвались до ближнего боя. Ордонансы с пиками уступили место товарищам с короткими мечами и щитами. Знаменитые ятаганы не даром пугали северных соседей — они с легкостью протыкали доспехи и мгновенно вырывались из тел. Ими, лишенными гард, кололи, рубили и резали. Мечники-ордонансы поддались, слишком быстро напирали султанцы. Их строй расступился.
