царь развёл руками, тихо торжествуя свою победу.
Ответа всё так же не было. Воцарилась тяжёлая тишина. Иоанн слышал собственное сердце. Оно упрямо билось, борясь с невидимыми путами, снова и снова идя наперекор иным законам. Раздался стук в покои. Иоанн хранил молчание.
Стук повторился, и рынды объявили, что прибыл боярин Фёдор Басманов. Это имя заставило Иоанна отойти от того оцепенения, в котором он пребывал эти долгие дни разлуки.
– Пущай заходит, – отозвался владыка.
Дверь отворилась, запуская в покои мягкую полосу света. Фёдор тотчас же затворил за собой дверь да прильнул к ней спиною, переводя дух. Он с первого взгляда видел, сколь мрачен, сколь хмур нынче владыка, в то время как сам Басманов, утомлённый долгою дорогой, не мог скрыть светлой улыбки на устах. Весь облик Басманова полнился ясной беззаветной радостью.
Несколько безмолвных мгновений Иоанн оставался неподвижным, глядя на былое самодовольство на лице Фёдора, да что-то в нём сделалось иное, что-то переменилось. В нём воспряла иная гордость, вовсе не сродни с глупой ребячливостью.
Оба хранили молчание. Неведомо, сколько времени прошло – во мрачных царских покоях весь мир точно замирал, и там, за окном, не делалось ничего, что было бы важно.
– У меня сын родился, – прошептал Фёдор.
Иоанн коротко усмехнулся, кивнув головою.
– Правда, что ли? – вопрошал владыка.
Басманов, не ведая себя от вновь прильнувшей радости, часто закивал.
* * *
Фёдор медленно отходил от глубокого сладостного сна. Потягиваясь, он неспешно стал с кресла, на коем и заснул. На столе, подле опричника, пустовали кувшины, которые ещё вечером полнились сладким мёдом. Фёдор поддел один из сосудов за край да наклонил к себе. Тихий плеск был радостной вестью. Опричник опохмелился, испив прямо из кувшина. Отстранившись от пития, Басманов протёр сонные глаза. К нему возвращалась жизнь. Мутные пятна скоро обрисовались единой картиной. Фёдор видел Иоанна со спины, облачённого в белую рубаху. В столь ранний час Иоанн вновь трудился.
– Ты вообще спишь, царе мой? – зевая, вопрошал Басманов, потирая затылок.
Владыка усмехнулся да сел вполоборота.
– Самому бы знать, – вздохнул Иоанн, откладывая перо.
Фёдор улыбнулся словам царя и вновь зевнул, прищуривши свои ясные очи. Басманов повёлся взглядом на окно. Солнечный свет торжественно падал в покои, нарушая привычный сумрак. Занимался ясный день. Небесная лазурь торжествовала безмерно далёким величием.
– Я видел как-то славный сон, – сонно пробормотал Фёдор, продолжая глядеть в окно.
Иоанн пожал плечами.
– Мир грёз лукав, – произнёс владыка, откидываясь на спинку кресла. Его руки покойно легли на резные подлокотники.
– Будто явь не лукава, – ответил Басманов, с хитрой улыбкой поглядывая на царя.
– Явь много боле коварна, – согласно молвил Иоанн, усмехнувшись и медленно кивая.
* * *
Безмолвные иссушенные висельники покачивались на городских воротах. Вытаращились пустыми глазницами куда-то. Покойники не были умерщвлены единовременно, ибо по-разному иссохлися, изъелися вороньём проклятым. Князь Хворостинин не смог узнать повешенных. Васька Грязной глядел на покачивающиеся тела.
– От сразу видно, наш старина-Басман порядки наводит! – одобрительно усмехнулся Васька.
Опричники со своими дружинниками прибыли к самой Александровской крепости. Басманов их встретил – воеводы крепко обнялись да направились ко столам, накрытым во дворе. Изредка порывы ветра трепали белую скатерть, которую придерживали тяжёлые блюда. Басман не успел и отдать приказу, как холопские принялись подносить вина да кушания ко столу опричникам.
– Экая же честь мне на старости лет! – молвил Алексей, оглядывая прибывших. – Отчего ж гонца не послали?
Дмитрий Хворостинин пожал плечами, покуда Васька охотно приступил к угощениям. Алексей сидел, откинувшись назад, да поглядывал, и не токмо на князей, но и на людей, прибывших с ними. Глядел да бороду поглаживал. Всяко же вида Басманов был дружелюбного, пущай малость и утомлённого.
– Чай, времена нынче скверные – поди и прибьют бедолагу, – молвил Хворостинин. – То-то, оно нас сколько!
Басман вновь оглянул ратных беглым взором да последний раз коснулся своей седоватой бороды. Пожав плечами, воевода потянулся к своей чаше.
– И всяко, много чести, – повторил Алексей, испивши мёду.
– Много – не мало, – бросил Васька, утирая усы, – а всяко нынче осенью выступать надобно.
– Дожить бы ещё до осени-то, – усмехнулся Басманов.
– Хочешь не хочешь, а дожить надобно, – предупредил Дмитрий, – ибо велено воротиться тебе, Алёш.
Басманов глубоко вздохнул. Его пальцы постукивали по столу. Взгляд его опустился, брови едва свелись, да притом воевода пожал плечами.
– Ну, коли велено, али есть выбор какой? – вопрошал Басманов.
* * *
Тяжёлую поступь Басмана Иоанн заслышал ещё издалека, гулкое лукавое эхо доносило шаги опричника. Царь обратил взор к порогу, когда там встал Алексей. Опричник глядел на владыку исподлобья. Иоанн видел разительную, но неуловимую ни уму, ни взору перемену. Лишь сердце царя чётко твердило, что пред ним лишь тень того Басманова, коего он знал все эти годы.
И всё же владыка оставался невозмутим. Величественно Иоанн поднял руку, и Алексей, смиренно и покорно, припал устами к царскому перстню. Их безмолвные взгляды хранили всё невысказанное. Алексей сглотнул, стиснув зубы плотнее. Лишь когда раздался жалостливый скрип, Басманов заметил, сколь сильно скрутил в руках плеть. Опричник тяжело вздохнул, широкие плечи его тянуло к земле мёртвым грузом. Он рухнул на скамью спиною к длинному пустующему столу.
– Тяжкая ли дорога выдалась? – вопрошал владыка, занимая трон.
Алексей поднял взгляд, коротко кивнул, положив руку на грудь, точно бы в благодарности. Кулаки его плотно сжимали кнут. Алексей поджал губы да коротко мотнул головою, точно отринул какую мысль – до дикого крамольную, лукавую и злую. Опричник глухо кашлянул, прочистив горло, да молвил:
– Дорога, царь-батюшка?
Иоанн подпёр голову рукой, единожды кивнув. Басманов усмехнулся, потирая затылок да глядя пред собой.
– Славно, славно, – пробормотал Алексей.
Затем его голова опустилась тяжкой ношей. Из груди вырвался хриплый вздох. Когда Алексей вновь поднял взор на царя, всё переменилось. Этот взгляд был полон злости, глухой и безвыходной.
– А я же, полудурок гордый, до последнего не мог верить, – произнёс Алексей.
Его голос дрогнул, но царь молча внимал.
– Мне в лицо говорили, я не верил, – горько усмехнулся Басман. – Да вовек не бывать такому! Всё же есть воля твоя… Всё ж ведал ты, заступник наш, государь. Отчего же не вступился ты за сына моего?
– Не вступился? – вопрошал Иоанн.
Алексей резко поднялся со скамьи, и слышалось злое дыхание его. Рынды крепче схватились за секиры и, верно, хотели было приблизиться к государю, как владыка мотнул головой, упреждая их порыв.
– Не со мной! – глухо выдохнул Алексей, сокрушённо мотая головой. – Не с моим сыном.
Иоанн доселе хранил невозмутимость, и лишь эти слова вызвали лукавую ухмылку на
