— Он подарил мне такую же, как Лэти, — ответила Эйла. — Я думаю, это и женщина, и птица, все зависит от того, как посмотреть. — Эйла взяла мут Лэти и повернула ее под другим углом. — Он сказал мне, что хочет представить дух Великой Матери.
— Вот теперь, после того как ты показала, я вижу, — ответила Диги. Она протянула мут Лэти, которая бережно положила ее на ладони.
— Мне нравится, — сказала Лэти. — Это не как у других, что-то особенное. — Она была рада, что Ранек сделал для нее такую необычную вещь. Пусть он и не жил в Львином очаге — Ранек тоже был ее братом, хотя он был настолько старше Дануга, что чувствовал себя скорее их дядюшкой. Она никогда его до конца не понимала, но привыкла смотреть на него снизу вверх и знала, что он почитаем всеми Мамутои как резчик. Она была бы благодарна за любую мут его работы, но ей было особенно приятно, что он сделал ей такую же вещь, как Эйле. Уж для Эйлы-то он точно вырезал самую лучшую!
Уже началась церемония наречения дочери Фрали, и все три молодые женщины обратили свои взоры туда. Эйла заметила диск из слоновой кости с резьбой, который держал Талут, и на мгновение у нее стало неспокойно на сердце: она вспомнила, как саму ее принимали в племя. Но в церемонии не было ничего из ряда вон выходящего. Мамут наверняка знал, что делать. Когда она увидела, как Фрали протягивает свою дочь вождям Львиного стойбища, Эйла внезапно припомнила другую церемонию. Тогда тоже была весна, подумала она, только тогда сама она была матерью и протягивала своего ребенка со страхом, ожидая худшего.
Она слышала, как Мамут спрашивает: «Какое имя выбрала ты для ребенка?» И слышала, как Фрали отвечает: «Ее будут звать Бекти». А в душе ее звучали слова Креба: «Дарк. Имя мальчика — Дарк».
Слезы выступили у нее на глазах; она вновь почувствовала благодарность и облегчение, припомнив, как Бран признал ее сына, а Креб даровал ему имя. Она заметила Ридага, который сидел среди других детей, и он напомнил ей ее сына. Ей мучительно захотелось увидеть его снова, но внезапно она поняла одну простую вещь. Да, Дарк — полукровка, как и Ридаг, но он рожден в Клане, признан Кланом, выращен Кланом. Ее сын — член Клана, а она для Клана умерла. Она содрогнулась и постаралась подавить в себе эти мысли.
Пронзительный крик младенца заставил Эйлу вернуться к происходящему. Ручку ребенка укололи острым ножом и сделали еще одну зарубку на диске из мамонтовой кости. Бекти получила имя и была сосчитана в числе Мамутои. Мамуту не просто было решиться сделать небольшой надрез на ручке девочки; до сих пор не ведавшая боли, та закричала пуще прежнего, но Эйла только радостно улыбнулась, слыша ее возмущенный вопль. Несмотря на обстоятельства своего рождения, Бекти росла крепенькой. Ей хватает силенок кричать. Фрали показала Бекти всем присутствующим, потом стала баюкать девочку, напевая что-то высоким сладким голосом. Когда Бекти затихла, ее мать вернулась на свое место между Фребеком и Крози. Через несколько мгновений Бекти вновь зашлась в крике, но внезапно замолчала, — видно, ее успокоили самым что ни на есть лучшим способом.
Диги толкнула ее локтем, и Эйла поняла, что время пришло. Теперь ее черед. Она вышла вперед. В первое мгновение она не в силах была двигаться. Потом ей захотелось убежать — да некуда было. Ей не хотелось произносить слова Обещания Ранеку, она хотела быть с Джондаларом, бежать с ним куда угодно, но, подняв глаза, она увидела страстное, счастливое, улыбающееся лицо Ранека — и, глубоко вздохнув, осталась на месте. Джондалар ее не хочет — и она уже сказала Ранеку «да». Нерешительным шагом Эйла подошла к главе стойбища.
Смуглый мужчина, затаив дыхание, смотрел, как она идет навстречу ему, как выходит из тени и направляется к главному костру. Она была в плаще из белой кожи, подаренном Диги, который был ей к лицу, но волосы ее не украшали ни ленты, ни бусы, они не были заплетены в косы, как обычно это было принято у женщин Мамутои. Как подобало во время обряда с магическим корнем в Клане, она шла с распущенными волосами, и густые пряди, спадавшие на плечи, блестели при свете огней и золотом обрамляли ее необычное, изысканно вылепленное лицо. В этот момент Ранек почувствовал, что она — воплощение Великой Матери, рожденная из тела совершенной Вечной Женщины. Он так желал эту женщину, что ему трудно было поверить, что все это происходит на самом деле.
Ранек был не единственным, кто восхищался ее красотой. Когда она вступила в освещенный круг, все были поражены. Одеяние Мамутои, богато украшенное, изысканное, и роскошная красота ее волос создавали ошеломительное сочетание. Талут подумал о том, какое замечательное приобретение для Львиного стойбища эта женщина; а Тули решила назначить самый высокий Брачный Выкуп, даже если бы ей самой пришлось заплатить половину, поскольку союз с Эйлой возвысит стойбище. Мамут, уже знавший, что Эйла назначена для самого важного Служения Великой Матери, отметил ее великолепное чувство ритма, ее природное чутье ко всему драматическому; он знал, что однажды ей придется расплатиться за это.
Но никто не ощущал исходящее от нее очарование сильнее, чем Джондалар. Мать Джондалара стояла во главе племени, а его брат наследовал ей; Даланар основал новое племя и был его вождем, а Золена достигла высочайшего положения среди Зеландонии. Он принадлежал к верхушке своего племени, и он чувствовал те достоинства Эйлы, на которые обратили внимание старейшины и шаман Львиного стойбища. Как будто кто-то ударил его в живот так, что у него дух перехватило: он внезапно понял, что потерял. Как только Эйла подошла к Ранеку, Тули начала: — Ранек из племени Мамутои, сын очага Лисицы Львиного стойбища, ты просишь Эйлу из племени Мамутои, дочь Мамонтового очага Львиного стойбища, которой покровительствует Дух Пещерного Льва, соединить свою жизнь с тобой и вместе основать очаг. Правда ли это?
— Да, это правда, — ответил он и обернулся к Эйле с улыбкой, полной безмятежного счастья.
Затем Талут обратился к Эйле:
— Эйла из племени Мамутои, дочь Мамонтового очага Львиного стойбища, которой покровительствует Дух Пещерного Льва, согласна ли ты на союз с Ранеком из племени Мамутои, сыном очага Лисицы Львиного стойбища?
Эйла зажмурилась и тяжело вздохнула, прежде чем ответить.
— Да, — чуть слышно произнесла она. — Я согласна. Джондалар сидел у стены, сжав челюсти до боли в висках. Он сам во всем виноват. Если бы он тогда не взял ее силой, может, она и не ушла бы к Ранеку. Но ведь она уже делила с ним ложе… С первого дня, когда ее приняли в племя Мамутои… Ну, здесь он должен признаться себе, что несколько кривит душой. С той первой ночи она больше не спала с резчиком, пока не случился тот глупый спор между ними и он не ушел из Мамонтового очага. Из-за чего они спорили-то? Он ведь и не сердился на нее, просто беспокоился о ней. Тогда зачем он ушел?
