Весь следующий день провели в лагере буровиков. Связь с Мирным была плохой и неустойчивой в полном соответствии с погодой, которая продолжала ухудшаться.
Этьенну удалось переговорить с Лораном, уже прилетевшим в Мирный. Плохая погода не оставляла ни малейших надежд на то, что Лоран сможет прилететь сюда на самолете, во всяком случае в ближайшие день-два, поскольку после улучшения погоды необходимо было еще полдня катать полосу для приема самолета. Обговорили и возможный вариант использования вертолетов со стоящего сейчас в Мирном под разгрузкой теплохода «Владимир Арсеньев». Руководителем рейса на этом теплоходе был заместитель начальника экспедиции и мой близкий друг Валерий Масолов. Я связался с ним по радио, и он обещал помочь, если позволит погода и вертолеты успеют справиться с основной работой по выгрузке теплохода, но для того чтобы можно было рассчитывать на помощь вертолета, нам следовало подойти на более близкое расстояние, порядка 250–270 километров, от Мирного (это был как раз радиус действия вертолета без дополнительной подзаправки). Все казалось вполне реальным, но в который уже раз Антарктида показала нам, что и она далеко не последнее лицо во всех происходящих в ее владениях событиях…
Утром 18 февраля, когда мы собирались покинуть гостеприимную станцию, непогода разыгралась вовсю. Сильный ветер, пурга, видимость менее 50 метров, правда, не так холодно — что-то около минус 32 градусов. Тягачи ушли вперед, и через полчаса вышли и мы, оставив перед выходом свои автографы на одной из стен столь понравившейся нам своей сауной буровой. Провожавшим нас ребятам было, наверное, тяжело смотреть, как мы один за другим скрываемся в белой мгле. Они понимали, что нам предстоит идти так весь день и, может быть, не один, пока погода не улучшится, но ничего вокруг, ровным счетом ничего не говорило о том, когда это может произойти. Идти было трудно, главным образом из-за полного отсутствия контраста, так что порой мне приходилось нагибаться, чтобы разглядеть след, только что оставленный тягачами. В такую плохую погоду я, как правило, оборачивался гораздо чаще, но и этого оказалось недостаточно. Обернувшись в очередной раз, я вдруг увидел, что рядом с идущим за мной со своей упряжкой Джефом нет профессора. «Что за наваждение? — подумал я. — Ведь только пять минут назад он шел рядом». Я остановился. Джеф подъехал ближе, так и не повернув ни разу закрытой капюшоном головы. Я спросил: «Где Дахо?» Джеф повернулся всем телом налево, туда, где обычно находился его вечный спутник, и пожал плечами. Он даже не заметил исчезновения Дахо. Вскоре в окружающем нас белом молоке появилась высокая фигура идущего по следу с лыжами на плечах профессора. Он, оказывается, упал, споткнувшись о заструг, и отстал от упряжки, а криков его Джеф попросту не расслышал. Решили быть внимательнее. Но не успели мы претворить это решение в жизнь, как отстали сразу две упряжки — Уилла и Кейзо с Этьенном. Подождали пять, десять минут — ничего. Тогда я возвратился по следу и всего в каких-то двухстах метрах обнаружил стоящих на следе и что-то обсуждающих Уилла и Этьенна. Я подъехал к ним и незаметно включился в разговор. Выяснилось, что они гадали, где упряжка Джефа — впереди или позади них. Я сказал, что, кажется, знаю, где она, и пригласил ребят следовать за мной. Вскоре мы воссоединились. Выяснилась и причина их замешательства. Оказалось, что ребята остановились в том месте, где потеряли из виду следы упряжки Джефа — отпечатки собачьих лап и следы полозьев нарт. Это было как раз там, где мы с Джефом немного отошли в сторону от колеи из-за глубокого рыхлого снега. Этьенн и Уилл подумали, что в этой белой круговерти они просто незаметно перегнали упряжку Джефа, и поэтому решили подождать, пока она их нагонит. Много проблем с Арроу, возглавлявшим упряжку Кейзо. Он стал совершенно неуправляем, постоянно терял след, и иметь его в вожаках в такую погоду было небезопасно, однако Кейзо держал его из-за его постоянного настроя на бег, что заводило всю упряжку и позволяло ей поддерживать хороший темп. Вот и сейчас, завидев собак Джефа, Арроу припустил так резво и неожиданно, что Кейзо выпустил из рук стойку нарт и упал. Неуправляемая упряжка понесла куда-то в сторону. Дальше пошли все вместе, часто останавливаясь, чтобы держаться кучнее. Несколько раз я терял след — такой плохой была видимость, но всякий раз, к счастью, находил его. За весь день прошли 41 километр. В час дня была назначена связь с Мирным, чтобы узнать ситуацию с вертолетами. Мы разбили палатку, и все забрались внутрь, чтобы заодно и подкрепиться в защищенном от ветра месте. Обед удался, а радиосвязь не очень — Мирного я не слышал, он меня тоже.
Саша сообщил, что Мирный предложил ему пройти за сегодня 100 километров и выйти в район 250-го километра, с тем чтобы завтра утром прислать вертолет с Лораном и киногруппой, если погода будет летной. Саня спросил нашего мнения об этом предложении, мы согласились, и вот сегодня вечером тягачи стояли в 60 километрах впереди нас. К вечеру резко потеплело (до минус 24 градусов), что было плохой приметой. Поэтому, несмотря на высокую температуру, мы с Джефом все-таки построили снежные стенки для защиты собак от ветра. Утром 19 февраля ветер свирепствовал вовсю. Палатку трясло и раскачивало, как в добрые старые времена нашего путешествия по Антарктическому полуострову. Даже не вылезая из спального мешка, можно было предположить, что скорее всего мы сегодня никуда не пойдем. Однако в 5.30 именинник и, можно сказать, даже юбиляр Джеф Сомерс, которому в этот день исполнилось 40 лет, проснулся так громко и решительно, что мне ничего не оставалось делать, как тоже проснуться, но выбираться из мешка я не торопился под давлением обстоятельств: Джеф смахнул щеткой снег со стен палатки таким образом, что часть снега покрыла мой спальник и мое безмятежное лицо, лицо человека, пребывающего в сладкой предутренней дреме. Затем воинственно настроенный юбиляр включил примус. Этого было достаточно, чтобы я, как пружина, выскочил из мешка: снег, лежащий поверх спальника, грозил превратиться в воду, а это было весьма некстати. Я быстро смел снег и, демонстрируя полное пренебрежение к стремлению именинника создать вокруг какой-то минимальный комфорт, вылез для снежного душа, запустив часть снега и холода в начинающую нагреваться палатку. И только полностью умытый и успокоенный непогодой, я вернулся обратно и поздравил юбиляра с днем рождения. Все подарки были на больших санях, с которыми мы рассчитывали по первоначальному плану встретиться именно в этот день, с тем чтобы вместе с ребятами из «Траксантарктики» отметить день рождения. Но сейчас тягачи находились в 60 километрах впереди, бушевала метель, и, когда мы могли бы с ними встретиться, никто не знал. Когда температура в палатке стала приближаться к нулю, то есть к комнатной, Джеф неожиданно стал раздеваться, и я вспомнил, что он обещал мне принять снежный душ именно в день рождения. Этот исторический момент приближался. Джефа, как истинного англичанина, естественно, не смущала бушевавшая за стенками палатки метель: раз он дал обещание, он выполнит его во что бы то ни стало. Я благословил именинника. Голова его появилась в дверном проеме раньше, чем в нем скрылись его пятки. Джеф был доволен и горд, и я еще раз поздравил смельчака. На завтрак имениннику я сварил целую кастрюлю его любимой гречневой каши и пошел на радиосвязь, назначенную на 9 часов утра. Палатка Кейзо едва виднелась, а палатка Этьенна не обнаруживалась, поэтому сначала я пошел к той, которая была видна, надеясь подойти поближе и увидеть ту, которая была мне нужна. Подобравшись к палатке Кейзо, я приоткрыл молнию. Кейзо и профессор в две пары раскосых глаз выжидательно смотрели в дверь. Я сказал: «Ребята, похоже, мы сегодня сидим, поэтому, прошу вас, не выходите далеко из палатки, о'кей?» Они дружно отвечали: «О'кей!» — и я направился к палатке наших лидеров. К своему удивлению, я застал их в полной форме и позавтракавшими. Однако это обстоятельство никак не помешало им сразу же согласиться с предложением переждать непогоду здесь. На радиосвязи узнали, что в Мирном погода нормальная, вертолеты начали разгрузку и будут готовы по ее окончании и по погоде у нас вылететь к нам. Саша сообщил, что у него такая же дрянная погода, ветер больше двадцати, видимость меньше десяти, температура около тридцати. Отложили следующую радиосвязь на час дня, и я решил подождать в палатке Этьенна, чтобы не мотаться туда-сюда в непогоду. Уилл, одевшись по-штормовому, выполз на улицу посмотреть собак и зайти к Джефу, и мы с Этьенном остались вдвоем. Почему-то хотелось спать, и Этьенн, перестав бороться с таким естественным в эту непогоду желанием, свернулся калачиком поверх мешка, а я, продолжая эту неравную борьбу и периодически вываливаясь из кресла, в котором сидел, пытался вникнуть в содержание подсунутой мне Этьенном статьи некоего Лопеса о Южном полюсе. Явился заснеженный и довольный Уилл и продолжил прерванную было работу над чертежами своего пятиэтажного дома.
