«Все в порядке, малыш, — сказал он мысленно Бесс, — Твой отец часто валял дурака, но не в этот раз. Больше я не стану для тебя источником неприятностей».
— Пусть так и будет, — сказал Маан, — Но перед тем, как я… засну… Не хотите ли услышать кусочек моей правды?
— Пожалуйста, — Мунн сделал приглашающий жест, — Ты же знаешь, я всегда готов тебя выслушать.
Маан усмехнулся.
— Не уверен, что эта правда вам понравится. Дело в том, что внутри меня вы ничего не найдете. Я полностью чист. Возможно, какие-то остаточные деформации костной ткани или кровеносной системы… И то вряд ли.
— Мы уже говорили об этом, — напомнил Мунн немного нетерпеливо, — И пришли к выводу, что твое тело найдет, о чем нам рассказать. Главное — уметь спрашивать. А мои ребята из лаборатории умеют.
— Дело даже не в этом. С этого дня Гниль ничего вам не расскажет. Знаете, почему? Потому что ее больше нет.
Маан подумал, что Мунн удивится, но тот не переменился в лице.
— Если ты решил сказать глупость просто чтоб затянуть время, могу сказать, что это не самая лучшая из твоих затей.
— Нет, я играю честно, Мунн. Вы сами говорили, что правда — самое неприятное оружие. Просто сейчас вы испытаете это на себе. Гнили нет, Мунн. Она ушла. Как вам эта новость?
— Вздор, — устало сказал Мунн, покачивая пистолетом, который как будто оттягивал ему руку, — Остановимся на этом.
— У покойного Геалаха была одна интересная теория, — сказал Маан, — Не знаю, говорил ли он о ней при вас. Он считал, что Гниль — это не болезнь. Точнее, не совсем болезнь.
— Спасибо, я знаю. Теория Геалаха о том, что Гниль — это форма инопланетного разума даже не оригинальна, ее выдвинули еще в первые годы после выявления Синдрома Лунарэ. Смелая мысль и не лишенная… изящества, я бы сказал. Но слишком уж нелепая.
— Только если пытаться загнать Гниль в рамки привычных человеку представлений об окружающем мире. А Гниль — это нечто за пределами этих рамок, и она не раз это доказывала. Знаете, в чем причина? Самоуверенность, — Маан сделал паузу, но не столько для того чтобы произвести впечатление на Мунна, сколько для того чтоб перевести дыхание, — Проклятая человеческая самоуверенность, это ведь так знакомо? Человек покорил Луну из этой самоуверенности, но он нашел на Луне нечто большее, чем рассчитывал. А точнее, это оно нашло человека.
— Патетика, — сухо сказал Мунн, — Не понимаю, что вы хотите этим сказать.
— Встретив Гниль, человек ни на секунду не допустил возможности, что перед ним нечто настолько превосходящее его могуществом, что по сравнению с ним он не сильнее предприимчивой, дерзкой и наглой мошки. Это подорвало бы его слепую самоуверенность в собственных силах, источник всех его поступков. Куда проще было бы предположит, что Гниль — это болезнь. Да, сложная, опасная, непонятная, но всего лишь болезнь, одна из тысяч других. Просто новая неизученная форма, не более того. Мы даже придумали Санитарный Контроль чтобы подчеркнуть это.
— Слишком много слов. Я начинаю уставать.
— Вы понимаете, куда я клоню, но не хотите услышать правды. Это естественно, ведь именно вы были тем человеком, который все начал. Человеком, чья самоуверенность стала центром тяжести и в конечном итоге привела ко всему этому, — Маан обвел рукой комнату, — Вы не хотели услышать правды потому что она противоречила бы тому, во что вы верили всю жизнь. Не переживайте, это не ваша ошибка, это типичное свойство всех людей. Я осознал его, когда был… в другой форме. Геалах говорил, что Гниль — это разум, который забавляется с человеком, как ребенок бездумно мучает игрушки. Простая механическая бесцельная разрушительная работа.
— И вы хотите сказать, что он был прав?
— Я слышал Гниль, — сказал Маан просто, — Я, единственное существо пятой стадии. Она говорила со мной. Я слышал ее шепот. Это было в тот момент, когда оказался внутри кокона. Я почувствовал ее присутствие, так ясно, как сейчас ощущаю ваше.
— Галлюцинации, только и всего. Расстройство психики у Гнильцов подобного уровня должно протекать весьма бурно, и очень странно, что ты сохранил хоть какое-то подобие разума.
— Вы опять пытаетесь все упростить и зажать в привычную схему, — Маан не сдержал улыбки, хотя улыбаться тут было совершенно нечему, — И опять корень в вашей самонадеянности. Гниль — это не болезнь, господин Мунн. Это… я не знаю, что это такое. Что-то настолько огромное и сложное, что можно сойти с ума, ухватив лишь одну самую мельчайшую крошку. Вы ведь знаете, что все Гнильцы сумасшедшие?.. Атрофия нервной ткани и все такое. Они просто не способны понять сущность Гнили и ее истинное значение.
— А ты, значит, понял? — едко спросил Мунн.
— Я не понял и одной тысячной из того, что почувствовал. Но да, можно сказать, что я ощутил близкое дыхание Гнили. Не знаю, почему именно я. Подозреваю, не в последнюю очередь сказался ваш эксперимент. Да-да, эта идея про нейтрализацию блокирующей части вакцины. Возможно, именно это помогло мне. Фактически, более тридцати лет я был частично адептом Гнили, хоть и служил анти-телом против нее. Я был искусственно инфицирован, при этом оставаясь человеком. Это послужило своего рода амортизатором, который позволил мне не рехнуться, когда Гниль завладела уже всем моим телом. В некотором роде я оказался подготовлен.
— Это бред разума, Маан. Ничего более.
— Я был единственным человеком, который ощутил Гниль в ее истинной форме, — сказал Маан, — И понял, что по сравнению с ней мы даже не муравьи. Вы можете называть ее как угодно — инопланетным разумом, может даже божеством или еще чем-то. Суть в том, что она непознаваема нами, людьми. Но она очень хотела познать нас.
— Вот как?
— Да. Все, чего желала Гниль — досконально разобраться в человеке. Он был для нее примитивным, но диковинным одноклеточным существом. Представьте себе ученого, который, вооружившись микроскопом, копошится в геноме какой-нибудь мушки-дрозофилы. Гниль, по большому счету, занималась тем же. Она исследователь, Мунн, самый упорный и любопытный исследователь во Вселенной.
— Кажется, ты сказал, что человек несоизмеримо примитивнее ее, — сказал Мунн, — Долговато же она в таком случае копалась с нами, а? Полвека, пожалуй.
— Наше тело не представляло для нее никакой сложности. Да и особого интереса, пожалуй, тоже. Примитив. Инфузория. Но вот наш разум заставил ее задуматься. К нему она не сразу нашла ключ. Разум — слишком хитрая штука, это не сундук, который откроешь, просто подобрав подходящий. Нельзя изучить разум, который не настроен на контакт, на восприятие нового, на открытость. А именно этого и не было — человек оказался настолько несопоставим с тем, что являет собой Гниль, что никакого общего языка не могло существовать — он просто сходил с ума и превращался в полоумное чудовище. Представьте себе дикаря из Каменного Века, над которым зависает сияющий ослепительными прожекторами вертолет с мегафоном. Он просто тронется умом, не сумев даже понять, что же видел на самом деле. Мы — это дикари, Мунн. Больно с этим смириться? Но так и есть. Сколько «четверок» было в вашей лаборатории? Четыре? Пять?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
