в отличие от послов, почти всегда заняты.
– Дорогой Робер, – немедленно засуетился Капуль-Гизайль, – разрешите вам представить графа Ченизу. Он наш старый друг.
– Рад вас видеть в добром здравии, герцог. – Щеголь поднялся из кресла и отвесил изящный поклон. Несмотря на полноту, он двигался ловко и изящно, надо полагать, сказались балы и мистерии. – А вы изменились… Эта белая прядь надо лбом, она просто великолепна!
Может, и великолепна, Иноходец об этом как-то не думал, но невыспавшийся маршал и выглядящий как причуда куафера бездельник смотрят на жизнь разными глазами.
– Вы раньше встречались? – удивилась баронесса. – Я не знала.
– Очень давно. – Бывший Валме не замедлил чмокнуть ручку красавицы. – Не уверен, что господин маршал меня помнит. В юности я заезжал в Эпинэ по приглашению брата вашего друга. Мы вместе были в Лаик, потом судьба нас развела.
Да уж, развела… Один лежит в Ренквахе, другой бродит по дамским будуарам и носит камзолы цвета персика.
– Я вас помню, – буркнул Робер, не представляя, о чем говорить. За дверью раздалось царапанье и обиженное тявканье, оборвавшееся звенящим грохотом.
– Не обращайте внимания, – посоветовала Марианна, – это ни в коем случае не разбойники.
– Как сказать! – разволновался барон. – Там моя лучшая ваза. Среднегальтарский период… «Волк Агмарена на террасе Мечей». Прошу простить…
Барон исчез за полускрытой обитой шелком дверью. В этом доме не поймешь, где настоящая дверь, где – ложная. Баронесса засмеялась:
– Господа, я вас ненадолго покину. Боюсь, Коко потребуется моя помощь или утешение. Будьте благоразумны.
– Разумеется, – заверил однокорытник Мишеля и опять слегка поклонился. – Эпинэ, полагаю, вам следует знать, что Марианна не имеет обыкновения спускаться. Став урготским графом, я мог потеснить талигойских виконтов и баронов, но спорить с герцогом и маршалом не могу и не намерен.
– Вы откровенны, – протянул Иноходец, разглядывая холеное, обрамленное русыми локонами лицо.
– Разумеется, – улыбнулся Ченизу, или как его там теперь? – ведь я дипломат, а дипломаты, когда нет другого выхода, всегда откровенны.
– Когда вы переедете в свой особняк? – Зачем он спрашивает, не все ли равно, когда сынок Валмона займет отцовский дом.
– Мой особняк? – Щеголь знакомо, слишком знакомо поднял бровь. – Вы шутите? В посольстве намного удобней, и потом, став ласточкой, нельзя остаться борзой. Тот, кто этого не поймет, уподобится не собаке, но нелетающей птице. Я имею в виду курицу.
– У вас странная логика, граф, – произнес подхваченную где-то фразу Робер, – но она не лишена смысла.
– Еще бы. – Валме усмехнулся и щелчком расправил кружева цвета топленого молока. – Признайтесь, я вам неприятен?
– Неприятен? – переспросил Эпинэ, борясь с искушением согласиться. – Мы встречались в юности, вы были гостем моего брата, сейчас вы посол дружественной державы. Почему вы должны быть мне неприятны?
– Ну, потому же, почему я неприятен Мевену. – Посол Фомы ослепительно улыбнулся. – Военные плохо понимают людей, ценящих собственную жизнь, и совсем не понимают тех, кто ценит комфорт. А я ценю, и вам советую.
– Марсель! – Золотистая дверца распахнулась, и в комнату ворвался истошный визг, перемежаемый дружелюбным урчаньем. – Марсель! Скорее… Коко не в состоянии спасти Эвро из пасти вашего чудовища…
Глава 6. Талиг. Старая Придда. 400 год К. С. 9-й день Зимних Ветров
1
Крыши, стены, карнизы, шпили ослепительно и весело искрились. Соль в Гальбрэ тоже сверкает, но ее блеск и снежное северное мерцание рознятся, как звериный оскал и девичья улыбка. Зимний день в Старой Придде дарил радость, яркую, неожиданную и звонкую, словно в детстве или во сне.
– Я обещал вчера солнце? – осведомился подкравшийся Вальдес. – Обещал или нет?
– Обещал, – честно признал Луиджи, – и тебе поверили.
– Они меня знают, – Кэналлиец удовлетворенно кивнул, – а драться полезней с утра и на свежем воздухе.
– Таким утром уместней стихи писать. – Луиджи запрокинул голову, глядя на облитые светом флюгера. – Одна беда, холодно, долго на месте не простоять.
– Моя бергерская половина с тобой не согласна, а марикьярская уповает на бергерские же одежки. Бери с нее пример и не бойся.
– Я не боюсь, – засмеялся фельпец, – но у тебя одна половина мерзнет, а у меня – обе.
– Я пошлю гонца госпоже Гогенлоэ, и она завалит тебя шерстяными подштанниками. Ради дочерей. – Вальдес подхватил Луиджи под руку и поволок на верхний двор. Там солнца было еще больше, солнца и синевы.
– Мы первые. – Луиджи оглядел утоптанный снег и бороду сосулек на карнизах галереи. – Пока все соберутся, я успею…
– Жениться, – услужливо подсказал Вальдес.
– Я тебе четыреста раз говорил, – огрызнулся фельпец, – я никогда не женюсь. После Поликсены я не смогу привязать себя на всю жизнь к какой-нибудь женщине!
– А к мужчине? – шелковым голосом уточнил Ротгер. – Ты меня предупреди, если что, я к дядюшке сбегу.
– Тварь закатная! – с чувством произнес Джильди. Злиться на Ротгера было еще глупей, чем с ним спорить. Адмирал жил, сражаясь и танцуя, любовь для него была такой же нелепицей, как и смерть. Он в них просто не верил.
– Ты полагаешь? – Кэналлиец непринужденно поклонился. – Что ж, всегда к твоим услугам… Когда ты наконец поймешь, что верность – это зола любви? Пока горит огонь, ее нет и быть не может. Остается верность – любовь погасла.
– Ты не любил, – привычно отмахнулся Луиджи, – ты не поймешь.
– Где уж мне! – сверкнул зубами Вальдес. – Любовь – это по части дядюшки Везелли, да продлятся его дни до скончания… тетушки. О, а вот и наши жизнерадостные друзья, как молодые, так и не слишком. Ты не находишь, что Кальдмеер помолодел? Похоже, ему снятся веселые сны…
Смотреть против солнца всегда непросто, но Луиджи помнил вчерашних спорщиков наперечет, потому и узнал. Генерал Ариго и младший Савиньяк доказывали, что на дриксенской классике теперь не выехать, а белокурый барон с жутким именем заступился за старую школу. Разумеется, Руппи фок Фельсенбург этого не вынес, а Савиньяк с восторгом вцепился в предложение доказать свою правоту клинком. Теньент с лейтенантом были готовы начать немедленно, но барон объявил, что поздний час и выпитое вино не способствуют выяснению истины.
– Надеюсь, Ледяной поставит на свое отечество в лице своего же адъютанта, – предположил Вальдес. – Иначе зачем бы ему было выползать?
– А ты ставишь на Арно? – предположил Луиджи.
– Нет, я за моряка. – Вальдес по-кошачьи сощурился. – Нас тут слишком мало, а дядюшка Везелли чем дальше от моря, тем несносней. Проиграть тебе золотой?
– Я тоже за Руппи, – признался Луиджи. – Думаешь, Савиньяк сильнее?
– Ну, должен же он поднабраться от братцев, а те – от Алвы. Добрый день, господа. Господин адмирал цур зее, я намерен поставить десять таллов на Руперта фок Фельсенбурга. Вас это не шокирует?
– Никоим образом. – Ледяной Олаф тронул шрам и неожиданно улыбнулся. – Более того, господин вице-адмирал, когда у меня появятся десять таллов, я их поставлю на вас.
– Вас неправильно поймут в Эйнрехте, – поджал губы Вальдес. – Хотя на Бермессера я бы не поставил и сосульки.
– Господа Савиньяк и фок Фельсенбург готовы. – Командор явно был человеком
