свозили рожь, пшеницу, овес. От мельниц тянулись вереницы подвод с мукой любого помола. Везли крупы, везли гречку, пшено, ячмень. Из подвалов доставали тысячи пудов меда, масла, сыра…
Бесчисленными рядами тянулись бочки с зернистой и паюсной икрой, не говоря уже про отборную сиговину, стерлядей, белужину, осетрину. На свадьбе дочери тцаря Громослава ни в чем не должно быть недостатка. Первое, чем обмениваются придирчивые гости, это «Хороший был стол» или же «Тцар Артании свадьбу служанки справил лучше»…
А Мрак, запершись в своей комнатке и дрожа от нетерпения, поспешно поменял облик. Трое суток над ним колдовал волхв-лекарь! Трое суток не видел Светланы, только чуял ее едва слышный запах… Да, тцаревну пугает его человечья личина… но он все равно сумеет сесть у ее ног!
Жаба заворчала на волка, отодвинулась в угол. Мрак лизнул ее в морду, жаба прижалась к полу, спина вздулась пупырышками.
У тцаревны в покоях был Додон. Он расположился у окна, перед ним на блюде была горка белых зерен: семечки для него лузгали особо отобранные девки. Светлана сидела у ног, в ее глазах были любовь и сострадание. Ее дядя выглядел больным, лицо пожелтело и осунулось, под глазами висели темные мешки.
На огромного волка он посмотрел с брезгливым безразличием, а Светлана сразу же запустила обе ладони в густую шерсть, прижалась щекой к лобастой голове. Волк замер, перестал дышать от счастья.
Додон взял в горсть семян, но есть не стал, ссыпал обратно:
– Светлана… Будь ты моей дочерью, я бы не любил тебя больше. Но беда наша в том, что от любимых требуем больше, чем от нелюбимых. Горный Волк ушел, но готовится к прыжку!
Мрак чувствовал, как в его шерсти задрожали пальцы Светланы. Голос ее был полон слез:
– Дядя! Не принуждай меня выходить за этого… за это чудовище!
Волк вздрогнул, а Додон сказал невесело:
– Ну, он, конечно, не таков красавец, как Иваш… но для мужчины внешность не главное. Мужчина, ежели на облик чуть лучше обезьяны, – уже красавец!
Она зарыдала:
– Ни за что!
Волк снова вздрогнул, ее нежные пальцы потрепали его по загривку:
– Это не тебе… Ты у нас красавец. Но этот варвар, он же попросту зверь в людской личине! У него глаза темные, как в лесном болоте вода, он смотрит хищно, лицо недоброе. Он отвратителен, я его не люблю и боюсь!.. Я лучше брошусь с башни, чем выйду за него! Даже ради спасения тцарства.
Огромный волк поднялся, тоскливо взвыл. Додон оглянулся на окно, в темном небе из-за черных веток мертво смотрела полная луна.
– Эк его разбирает, – вздохнул он. – Зверь!.. Не могет удержаться. Но ты ж не зверь, Светлана! Ты человек. Правда, любой человек – это зверь до пояса, как говорят волхвы, но мы-то знаем, что на самом деле он зверь до кончиков ушей. Только и того, что говорить насобачился. Но все равно грызется со всеми и гавкает. Но мы, цари, мы не звери. Все чувства наши – в тряпочке.
– Дядя!
– Милая моя… Разве не видишь, что без твоей жертвы наша Куявия рухнет? Ты ее уже спасла однажды. Спаси еще! Мрак разговаривал с Хозяйкой без страха. От дурости или невежества… или еще почему, но она пришла на помощь, хотя не знаю смертного, ради которого шелохнула бы пальцем.
– Почему?
– Не знаю, – ответил он ошеломленно. – Или ценит выше, чем мы, или же в самом деле он стоит больше, чем выглядит. Но для нас важнее другое. Человек, с которым Хозяйка разговаривает на равных, может остановить Волка! Но кто захочет за просто так? А ради такой жены…
После долгого молчания Мрак услышал за спиной раздавленный голос Светланы:
– Ладно, дядя. Ради спасения страны…
Не оборачиваясь, он вышел и жалко потрусил по коридору. Хвост его волочился по земле. Во рту была горечь, будто наглотался желчи.
Глава 29
Он заблудился в подземелье. В голове стоял гул, мышцы стонали от боли. Он бесцельно стукался головой о камни, по морде уже бежала кровь. Дважды черная пелена застилала глаза. Очнувшись, он находил себя распростертым на каменном полу, а один раз в чувство привела холодная вода, когда упал поперек подземного ручья.
Не доживу до первого снега, мелькнула мысль. Ощутил облегчение, ведь эту боль можно оборвать прямо сейчас. Либо броситься на меч, либо просто разогнаться и грянуться головой о стену!
Странно ободренный, он наконец отыскал выход. Правда, не в свою комнату, а в помещение для челяди на первом поверхе. Гм, если выйдет голым, то трудно пройти незамеченным. Ругнулся, чувствуя, как от сердечной боли не работает голова. Никто не заставляет идти голым… человеком, когда можно голым волком.
Правда, у своей двери пришлось потоптаться. Волчьими лапами открыть запоры было не просто, да и народ постоянно шныряет. К свадьбе готовятся!
Он снова ощутил такую боль, что в глазах потемнело. Но, к счастью, вокруг опустело, поспешно перекинулся в человека, открыл дверь и проскользнул в комнату. Издалека донесся удивленный возглас.
Начал одеваться, но руки перестали двигаться, и он снова рухнул на пол. Боль была острой, словно ножом медленно распарывали грудь и живот, резали жилы.
Когда в дверь постучали, он не ответил. Постучали снова, и дверь с грохотом распахнулась. Ввалились двое гридней с топорами в руках, за ними шел злой Ховрах.
– Что надо? – прорычал Мрак.
Он чувствовал, что страшен обликом, и стражи попятились. Один промямлил, защищаясь:
– Нам сказали, что огромный волк… ага, волк к тебе пролез!
– Сам запоры отодвинул, – добавил второй торопливо.
А Ховрах заорал, не давая Мраку раскрыть рот:
– Дурачье! Сами знаете, что именно вам надо есть, а не вино пить! После первого кувшина уже мерещится! Что за народ пошел такой слабый? Где этот волк?
– Но нам сказали… – пролепетал первый.
– Дурачье тоже, – изрек Ховрах. – Да и влез бы, ну и что? Может, похмелиться искал. Это мой друг, мы с ним даже песни пели. Пошли, там еще осталось.
Он обхватил их за плечи и вытолкал, подмигнув через плечо Мраку. Рожа Ховраха была красная, потная и довольная. Мрак остался без чувств, без мыслей и без сил и уже думал, что умер, но когда боль стала совсем невыносимой, понял, что жив. Мертвые боли не знают. Если болит, то жив. Если болит душа, значит, есть.
Хватаясь за стены, спустился в нижние палаты. Еще издали услышал запах мужского пота, кожи, масла для смазки оружия, а вскоре донеслись грубые голоса гридней, хохот, скрип лавок
