— Перед пудингом я могу и не устоять, — ответил ей Роланд. — Если у тебя вдруг закружится голова, позови меня.
— Обязательно, — пообещала Сюзанна. — Спасибо, Роланд.
10
Хотя Джо Коллинз жил один, в ванной чувствовалась женская рука. Сюзанна отметила это, когда воспользовалась ею в первый раз. Розовые обои с зелеными листочками и… естественно, дикими розами. Вполне современный унитаз, за исключением сидения, деревянного, не пластикового. Джо вырезал его сам? Сюзанна не думала, что такое невозможно, но, с тем же успехом, его мог принести робот, отрыв в каких-то загашниках. Запинающийся Карл? Так Джо называл робота? Нет, Билл. Запинающийся Билл.
С одной стороны унитаза стояла табуретка, с другой находилась ванная на металлических ножках с душем, которая навела его на мысли о хичкоковском «Психозе»[109] (впрочем, любой душ заставлял ее вспоминать этот чертов фильм, который она однажды видела в кинотеатре на Таймс-Сквер). Раковину встроили в столик из доброго старого дуба, а не железного дерева. Над ним висело зеркало, которое одновременно служило дверцей аптечного шкафчика. Сюзанна предположила, что за дверцей стояли пузырьки с таблетками и тюбики с мазями. Средства от всех болезней.
Она убрала салфетку, поморщившись и зашипев сквозь зубы. Она успела прилипнуть к язве и отрывать ее пришлось с болью. Сюзанна ужаснулась количеству крови на щеках, губах, подбородке, не говоря уже о шее и плече. Сказала себе, что нечего из-за этого сходить с ума. Если отдираешь болячку, она обязательно должна кровить, вот и все. Особенно, если болячка оказалась на твоем глупом лице.
В гостиной Джо что-то сказал, она не разобрала, что именно. Роланд ответил несколькими словами, завершив их смешком. «Странно такое слышать, — подумала Сюзанна. — Словно Роланд пьян». Видела ли она Роланда пьяным? И поняла, что нет. Никогда не видела валящимся с ног, таким открытым и беззащитным, так захваченным смехом… до этого вечера.
«Это его дело, женщина», — фыркнула Детта.
— Хорошо, — пробормотала она. — Хорошо, хорошо.
Пьяный… беззащитный… захваченный смехом… может, это как-то связано.
Может, все это одно и то же.
Она залезла на табуретку, включила воду. Вырвавшаяся из крана струя заглушила все звуки, доносящиеся из гостиной.
Она ограничилась холодной водой, сначала брызнула на лицо, потом стала осторожно протирать тряпочкой кожу вокруг язвы. Покончив с этим, еще более осторожно промокнула язву. Сильной боли, как опасалась, не почувствовала. Это ее немного приободрило. Потом быстренько простирнула тряпочку, чтобы на ней не осталось пятен крови, и наклонилась поближе к зеркалу. Увиденное вызвало у нее выдох облегчения. Непроизвольно ударив себя по лицу, она полностью сорвала болячку, но все могло обернуться к лучшему. В одном она была уверена: если в аптечке Джо есть перекись водорода или мазь с антибиотиком, она обязательно обработает язву, пока та открыта. И неважно, что ранка будет щипать. Ее давно следовало продезинфицировать. А потом она собиралась прикрыть язву полоской бактерицидного пластырем и надеяться, что все образуется.
Она оставила расправленную тряпочку на кромке раковины на просушку, взяла полотенце (розовое, как обои) из стопки, что лежала на ближайшей полке, но до лица не донесла. Руки застыли на полпути, потому что Сюзанна увидела листок из блокнота, лежащий на следующем в стопке полотенце. Прежде всего, ей бросился в глаза рисунок в верхней части листка: два мультяшных ангела опускали на землю увитую цветами скамью. Ниже, между улыбающихся рожиц, тянулась надпись:
РАССЛАБЬСЯ! ВОТ ИДЕТ БОГ ИЗ МАШИНЫ!
А под ней кто-то написал перьевой ручкой, и написал давно, потому что чернила выцвели, следующее:
Odd’s Lane
Odd Lane
Переверни листок после того, как над этим подумаешь.
Нахмурившись, Сюзанна взяла листок со стопки полотенец. Кто его здесь оставил? Джо? Очень она в этом сомневалась. Перевернула листок. Увидела несколько строк, написанных той же перьевой ручкой и тем же почерком:
Ты над этим не подумала!
Какая плохая девочка! Я кое-что вам оставил в аптечном шкафчике,
но сначала
ПОДУМАЙ НАД ЭТИМ!
(намек: комедия + трагедия = притворство)
В другой комнате Джо вновь заговорил, и на этот раз Роланд не просто засмеялся — расхохотался во весь голос. У Сюзанны создалось ощущение, что Джо продолжил свой монолог. В каком-то смысле она могла его понять: он делал то, что любил, чего был лишен в течение долгого времени, но какой-то ее части такое развитие событий решительно не нравилось. Не нравилось, что Джо решил возобновить представление, пока она находилась в ванной, а Роланд ему это позволил. Собирался слушать и смеяться, пока она останавливала кровь. Какая-то глупая, мальчишеская выходка. Она полагала, что Эдди на такое бы не пошел.
«Почему бы тебе на какое-то время не забыть про мальчиков и сосредоточиться на том, что перед тобой? Что все это значит?»
Одно, правда, Сюзанна знала наверняка: кто-то ожидал, что она зайдет в ванную и найдет записку. Не Роланд. Не Джо. Она. «Какая плохая девочка, — говорилось в записке. — Девочка».
Но кто это мог знать? Кто мог знать наверняка? Не было у нее привычки бить себя по лицу или по груди, когда она смеялась; она не могла припомнить ни одного другого случая, когда…
Нет, могла. Однажды. На фильме Дина Мартина и Джерри Льюиса, «Придурки на море» или что-то в этом роде. Тогда с ней произошло тоже самое. Она смеялась только потому, что вышла на уровень, когда смех достиг критической массы и стал самоподдерживающимся. Другие зрители кинотеатра «Кларк» на Таймс-Сквер пребывали в таком же состоянии, покачивались из стороны в сторону, складывались вдвое, выплевывали попкорн изо ртов, которые им больше не принадлежали. Рты эти принадлежали, пусть и на несколько минут, Мартину и Льюису, придуркам на море. Но такого больше не повторялось.
«Комедия плюс трагедия равняется притворству. Но нет здесь никакой трагедии, не так ли»?
Она не ожидала получить ответ на этот вопрос, но получила. И ответил ей холодный голос интуиции.
«Пока нет, пока еще нет».
И вот тут, вроде бы безо всякой на то причины, она подумала о Липпи. Улыбающейся, ужасной Липпи. Люди в аду смеялись? Почему-то Сюзанна думала, что да. Они улыбались, как Липпи Чудо-кляча, когда Сатана начинал свое
(возьми мою лошадь… пожалуйста)
выступление, а потом они смеялись. Ничего не могли с собой поделать. Ничего. Смеялись целую вечность, пусть вас это совсем и не устраивает.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
