Бог Смерти Малах га‑Мавет, однорукий гигант, выступил прямо из стены дождя, который серебристым плащом облек его могучую фигуру.
Шарахнулись в сторону стражники у ворот, не забывая сохранить на лице бесстрастное выражение. Они бы и преградили путь странному гостю, но он не стал проходить мимо них, а двинулся прямо в стену, пронизав ее, как нечто бесплотное.
Дзайсан‑толгой заметил его уже внутри дворца и охнул, схватившись рукой за шитый драгоценными камнями воротник. На Арнемвенде мало было людей, которые не смогли бы узнать желтоглазую Смерть. Фаррскому князю пришла на ум страшная мысль: что, если га‑Мавет явился за императором? Юноша набрался смелости и двинулся наперерез грозному посетителю.
Га‑Мавет улыбнулся. То время, когда смелость и отчаянная непокорность людей его пугали и злили, давно прошло. Теперь он только уважал храбрецов, встававших у него на пути, потому что именно они могли помочь ему защитить этот мир от вторжения страшного Врага, не пощадившего Бога Смерти.
— Как прикажешь доложить императору? — спросил Дзайсан‑толгой, каменея от близости бессмертного.
— Скажи, что пришел га‑Мавет. И хочет видеть Кахатанну.
Князь бросился к императору с этой новостью. Желтоглазый последовал за ним, и, когда юноша закончил первую фразу, могучая рука отодвинула его в сторону.
— Я пришел за тобой, — обратился бог к Каэ, которая все еще сидела, свернувшись клубочком.
Она подняла голову, потянулась, расправляя затекшие мускулы. Двигаться ей явно не хотелось. Затем положила ладонь на рукоять Такахая, подвинула поближе Тайяскарон…
— Опять? — устало поинтересовалась.
— А? Нет, нет. Ты что, подумала, я с ума сошел?
— Ну, не совсем, но почему бы и нет? Времена теперь такие, что все возможно, — невинно глядя на га‑Мавета, пояснила она.
Богу Смерти оставалось только откашляться смущенно.
— Мне нужно было бы с тобой поговорить. Дело не терпит отлагательств.
— Я к твоим услугам, тем более что и мне надо решить с тобой кое‑какие вопросы. Правда, я собиралась заняться этим завтра, но раз ты здесь, как не воспользоваться моментом.
Двое бессмертных извинились перед слегка растерянными людьми и вышли из комнаты. Они миновали анфиладу комнат и вышли из дворца прямо под дождь.
— Прохладно, — удивленно сказала Каэ. — Я думала, гораздо теплее.
— Ветер северный, — пояснил га‑Мавет. — У нас неприятности.
— Потому что ветер северный?
— У Баал‑Хаддада. Пойдем со мной, посмотрим. Не знаю, что с ним, но если ты не поможешь, то ему конец.
— Пойдем, а что случилось?
— Он потерялся в темноте.
Каэ растерянно потерла лоб рукой:
— Я, кажется, не очень хорошо тебя понимаю. Как это — потерялся?
— Если бы я знал. Я пришел к нему, а там как‑то странно и непривычно. Мир мертвых изменил свой облик, Баал‑Хаддада можно услышать, но нельзя увидеть. Он где‑то рядом, но как бы за занавеской из пустоты. И утверждает, что его на самом деле нет.
— Ого!
— Ты пойдешь?
— А что мне остается делать, — махнула рукой Каэ. — Главное, чтобы это что‑то дало.
Бог Смерти посмотрел на нее странным взглядом:
— Ты не перестаешь удивлять меня. Я ведь, признаться, думал, что если ты и согласишься, то мне придется очень долго тебя упрашивать.
— Глупости, — отрезала она. — То, что было, уже забыто. Иначе мы такой счет друг другу выставим за прошлые тысячелетия, что демонам в Ада Хорэ тошно станет. Кстати, Тиермеса не видел?
— Нет. Я сначала хотел позвать его, но потом подумал, что ему не справиться. Здесь что‑то посерьезнее простого нападения. Там нет Врага — я это чувствую. Там действительно тьма и пустота — это‑то и страшно.
— Посмотрим. Веди меня.
Они быстрым шагом спускаются в Царство Мертвых.
Со стороны это выглядит не вполне обычно, и император, наблюдающий за ними из окна, волнуется и переживает, потому что не знает, как поступать в подобных случаях.
Любить богиню — тяжкое испытание для нервов.
* * *
Во тьме, тишине и пустоте просто потеряться и еще проще потерять самого себя.
Страх завладевает разумом и душой, придавливая к земле, отнимая право самому решать и самому выбирать себе судьбу. Страх убивает гордость и достоинство, уничтожает личность. Остается оболочка — пустая, нелепая и жалкая. Есть она или нет — на самом деле уже не важно. Когда спохватываешься и начинаешь искать, где оступился, где ошибся, оказывается слишком поздно. И с ужасом понимаешь, что тебя давно нет.
Но есть тело, которое по‑прежнему носит костюмы, требует пищи, исполняет повседневные обязанности и иногда ищет близости с другими телами. Иллюзия существования поддерживается таким нехитрым способом, и многие люди так и не замечают до конца своих дней, что давно перестали быть. Когда их забирают в Царство Мертвых, тела отключаются от окружающего мира, и не остается ничего, что могло бы осознать сам факт смерти.
Бессмертному сложнее.
Баал‑Хаддад испытал и страх, и состояние потери себя, но умереть не смог, поэтому постепенно переживал все стадии развоплощения в абсолютное ничто. Даже приход га‑Мавета казался ему фактом тысячелетней давности, ничего не значащим, ни на что не влияющим. Повелитель Мертвых забыл, что сказал ему желтоглазый брат, и не ждал от него помощи. Он уже не знал, что такое слово существует на самом деле. Единственной реальностью для него стал моментальный распад Вселенной на крохотные частички, которые разлетались в разные стороны, затрудняя восприятие.
Исчезли запахи и звуки, зато появились никогда не существовавшие прежде цвета — а именно черный. Баал‑Хаддад внезапно понял, что значит черный. Липкий ужас, затягивающее состояние собственного небытия; он мотал головой и отбивался руками, но разлетающиеся части Вселенной оказались его собственным телом: голова парила на расстоянии сотен лет скольжения звездного света в абсолютной пустоте, руки существовали лишь условно, в воспоминаниях.
Сами воспоминания казались вымыслом.
И вдруг через темноту пробилось прикосновение — странное касание, относящееся одновременно ко всем частичкам, летящим в разные стороны с бешеной скоростью.
На границе Вселенных обнаружилась рука, за которую кто‑то держался. А потом бог ощутил и тело, которое кто‑то тряс за вновь обретенные плечи.
Понятия возвращались в разум вместе с ощущениями, а ощущения — вместе с предметами.
Баал‑Хаддад вновь обрел голос и воспользовался им, чтобы издать крик о помощи.
— Не ори! — произнес над ухом до боли знакомый голос. — Уже поздно, раньше нужно было орать. А теперь все в порядке.
* * *
Когда га‑Мавет провел ее подземными коридорами Смерти, она поразилась тому, как по‑детски наивно выглядит это место. Баал‑Хаддад создавал свое пространство, пытаясь нагнать страху на подвластные ему души, и ее это рассмешило. По сравнению с царством Тиермеса мир безглазого бога был кукольным и надуманным. Правда, тени мертвых так не считали.
Она сразу поняла, что здесь произошло, и ее удивило, как легко оказалось заманить в ловушку грозного бога, столь почитаемого там, наверху. То, что он спутал реальность и нереальность, было еще понятно, но как он не смог избавиться от иллюзии? И как теперь заставить его ощутить эту разницу, когда он уже там — за гранью?
Серая занавеска несуществующего мира, за которой она явственно видела Баал‑Хаддада, колебалась и металась из стороны в сторону, стараясь не пропустить ее. Нереальность сопротивлялась той, что одним своим присутствием могла ее уничтожить. Она была напоена страшной, разрушительной энергией.
Каэ не знала, как. объяснить га‑Мавету, что здесь происходит.
Она видела, как он сам шагнул немного в сторону и очутился в мире, которого нет. И он, и Баал‑Хаддад приняли навязанные им чужой волей условия игры и теперь сами выстраивали пространство, в котором у них не было шанса на спасение. Пойманный в западню мозг бессмертных беспощадно выискивал собственные слабые места и тут же создавал из ничего оружие, которое эти места могло поразить. Безглазый бог поверил в то, что его нет, га‑Мавет поверил в то, что это правда, а не вымысел. Вдвоем они были мощной силой, противостоять которой было практически невозможно.
— Видишь? — спросил Бог Смерти с нескрываемым ужасом.
— Я‑то как раз вижу, а вот ты, похоже, нет.
— Он исчез…
— Он стоит рядом со мной, но, если ты будешь продолжать твердить, что его нет, ты укрепишь нереальность.
Га‑Мавет непонимающе на нее воззрился. Он верил Каэтане, иначе бы не обратился за помощью к ней, интуитивно ощутив, что именно она сможет прорвать завесу между двумя мирами, — правильно было бы сказать, что доверял ей гораздо больше, нежели самому себе. С тех пор как он столкнулся со страшной силой Врага, га‑Мавет оценил, насколько всемогущей была хрупкая девочка, одолевшая объединенное сопротивление Зла и Новых богов, которые были бездумными пешками в Его игре. Он доверил ей свою жизнь и жизнь брата, не задумываясь ни на секунду, не колеблясь, зная, что она не воспользуется случаем, чтобы отомстить. Это был беспримерный случай открытости — так желтоглазая Смерть вела себя впервые. Но он не мог увидеть того, о чем она говорила. Для него видоизмененное, искалеченное, исковерканное Царство Мертвых было единственной реальностью, и га‑Мавет не знал, как ему нужно измениться, чтобы взглянуть на этот мир глазами маленькой девочки — такой хрупкой и беспомощной на его фоне.
