Неожиданно резко против этого плана высказался Анатолий Куликов, министр внутренних дел. “Компартия, — сказал он, — в половине регионов России контролирует местную законодательную власть…”».
Далее Ельцин довольно подробно приводит контраргументы Куликова, с которыми мы уже знакомы. Продолжаю цитату:
«Ту же позицию занял и Черномырдин, сказав, что не понимает, чем вызвана необходимость столь резких и необратимых ходов.
Но большинство участников этого утреннего совещания поддержали идею переноса выборов. “Борис Николаевич, — говорили мне, — вы же не отказываетесь от выборов, вы только переносите их на два года, поэтому обвинить вас в нарушении демократических принципов нельзя. Народ не хочет никаких выборов. Все привыкли к вам. И с коммунистами можно покончить только решительными действиями… Сейчас, может быть, тот самый благоприятный момент, когда это можно сделать. У вас пошел рейтинг вверх, за вами все пойдут”.
Наконец, я сказал: “Все понятно. Большинство — ‘за’. Совещание закончено. Идите, я подумаю сам”.
Оставшись один, я всё обдумал: решать надо сейчас, в течение суток… Опять почувствовал этот внутренний холод: я один должен принять решение и один отвечать за него.
Пока я находился в кабинете, Таня позвонила Чубайсу, позвала его в Кремль. “Папа, ты обязан выслушать другое мнение. Просто обязан”, — сказала она. И я вдруг понял: да, обязан…»
Далее Б. Н. кратко пересказывает свой разговор с Чубайсом.
«“Борис Николаевич, — сказал он. — Это не девяносто третий год. Отличие нынешнего момента в том, что сейчас сгорит первым тот, кто выйдет за конституционное поле… Это безумная идея — таким образом расправиться с коммунистами. Коммунистическая идеология — она же в головах у людей. Указом президента новые головы не приставишь. Когда мы выстроим нормальную, сильную, богатую страну, тогда только с коммунизмом будет покончено. Отменять выборы нельзя”.
…Мы разговаривали около часа.
Я возражал. Повышал голос. Практически кричал, чего вообще никогда не делаю.
И все-таки отменил уже почти принятое решение. До сих пор я благодарен судьбе, благодарен Анатолию Борисовичу и Тане за то, что в этот момент прозвучал другой голос — и мне, обладающему огромной властью и силой, стало стыдно перед теми, кто в меня верил».
Рассказывает Татьяна, дочь Ельцина:
— Рано утром, до того как папа назначил совещание, я зашла к нему в кабинет. Может быть, впервые в жизни я так отчаянно просила, даже умоляла его выслушать другую позицию, отличную от его собственной. И он принял Чубайса именно тогда, утром. Но после совещания.
Логика тех, кто отчаянно сопротивлялся уже принятому решению Ельцина (отдадим должное их смелости и принципиальности), была, так сказать, сугубо негативной: этого делать нельзя, потому что это опасно. Грубо говоря, они пытались напугать Ельцина.
Именно такую логику он и не принимал. Не хотел принимать.
Чубайс говорил с ним о другом. О том, что Ельцин обязательно выиграет эти выборы, если захочет, о том, что «когда мы выстроим нормальную, сильную, богатую страну, только тогда с коммунизмом будет покончено». Опасность отмены выборов он аргументировал иначе. В стране, где выборы отменяют, переносят, переформатируют в зависимости от политической ситуации, демократию не построишь.
Думаю (хотя это только предположение), что Чубайс говорил Ельцину и более прямые вещи. Не называя Коржакова прямо, он наверняка сказал Ельцину, кто подталкивает его к отмене выборов. Дальше неминуемо следовала дилемма: надо выбирать между теми, кто не верил в способность Ельцина выиграть у Зюганова, и теми, кто верил…
Ельцин выбрал вторых.
Коржаков мог не бояться сопротивления руководителя МВД и ельцинских помощников. Это было обычное, рядовое сопротивление исполнителей, тех, кто не хотел брать на себя ответственность за неверное, по их мнению, решение. Административное сопротивление.
С административным сопротивлением можно справиться такими же административными методами.
Аргументы Чубайса опирались на другие черты Ельцина: на его перспективное видение страны. Вот почему и психологически, а не только по времени, для Ельцина этот разговор был последний, решающий.
Чтобы сделать этот выбор, ему, конечно, потребовалась именно острая, кризисная ситуация. Это был его характер, его образ действий. Свои самые значительные шаги он предпринимал именно так, на первый взгляд неожиданно. На самом деле он шел к ним годами, накапливая, анализируя свои соображения и идеи. Но потом все это прорывалось в самый кризисный момент.
Так было и в те мартовские дни 1996 года.
В своей книге Ельцин пишет, что выбирал «между двумя командами, разными по менталитету и по подходу к ситуации». На самом деле выбирать пришлось не просто между командами, а между двумя образами новой России. И, как это ни странно прозвучит, между двумя образами Ельцина-президента.
Он вдруг понял, что та новая Россия, о которой он столько раз говорил в своих речах, говорил много лет, в разных ситуациях, которая была гипотетической целью всех его шагов, — эта новая Россия уже существует. Она уже возникла, проросла, пусть очень робко, стала реальностью, мирной реальностью, которая пробивалась сквозь дым его политических и, увы, военных баталий. И она, эта Россия, требовала от него играть по правилам новой реальности, установленным им же самим.
До сих пор он был конструктором этой новой страны, ее творцом, он собирал ее из разрозненных частей снова и снова; он, как автор всего политического процесса последних лет, считал себя вправе определять его контуры, направлять, регулировать и выносить последний вердикт.
И вот это время кончилось.
Новая страна теперь хотела жить по тем законам, которые он для нее создал.
И она появилась перед ним в облике этих «новых людей», которые говорили с ним, совершенно неожиданно для него требовательно и даже отчаянно: как хор в античной драме призывает героя прислушаться к «воле богов», так и они призывали его прислушаться к логике истории.
Конечно, эта реальная страна была не такой, какой он ее задумывал и представлял. Выламывалась за рамки проекта, который родился в 1990-м. В ней слишком много бедных, в ней было коррумпированное чиновничество, в ней не утихали политические конфликты, в ней возник чудовищный терроризм. В ней шла война против чеченских боевиков — страна новая, и ее легко было разрушить.
И тем не менее страна эта существовала и требовала выбора. Выбора от него.
Но, выбирая образ своих дальнейших действий, он выбирал и другое — людей, которые составляли его ближайшее окружение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
