(«Синяя звезда», 1917)
Елена Дебуше для поэта, как песня. Как возможность совершить грех и покаяться, не совершая самого греха:
…И рад я, что сердце богато,Ведь тело твое из огня,Душа твоя дивно крылата,Певучая ты для меня.
(«Дремала душа, как слепая…», 1917)
В другом стихотворении «Много есть людей, что, полюбив…» (1917) Гумилёв пишет об этом, охватившем его душу грехе:
…Если ты могла явиться мнеМолнией слепительной Господней,И отныне я горю в огне,Вставшем до небес из преисподней.
Поэт делает весьма кощунственный для православного человека выбор в канцоне «Храм Твой, Господи, в небесах…» (1917), он предпочитает земное небесному, дьявольское наваждение овладевает им:
…Ведь отрадней пения птиц,Благодатней ангельских трубНам дрожание милых ресницИ улыбка любимых губ.
Сквозь ироническое восприятие действительности сквозит явное разочарование жизнью. Гумилёв надеялся на легкий успех, а Елена Карловна, видимо, принимая знаки внимания, объявляет, что она — невеста и любит другого:
Мой альбом, где страсть сквозит без мерыВ каждой мной отточенной строфе,Дивным покровительством ВенерыСпасся он от ауто-да-фэ…
Высмеяв любовь к американцу, Гумилёв пророчествует с тонкой иронией о том, что альбом с его стихами, который он заполнял как раз в это время Елене Карловне, будет стоять в библиотеке ее внука и по нему напишут его биографию:
Вот и монография готова,Фолиант почтенной толщины:«О любви несчастной ГумилёваВ год четвертый мировой войны»…
(«Мой альбом, где страсть сквозит без меры…», 1917)
Конечно, нельзя доверять Одоевцевой, когда она писала в своих воспоминаниях от лица Гумилёва, приводя якобы его слова о парижском цикле стихов: «Ну и, конечно, влюбился. Без влюбленности у меня ведь никогда не обходится. А тут я даже сильно влюбился. И писал ей стихи… А я как влюблюсь, так сразу и запою. Правда, скорее петухом, чем соловьем…»
Возможно, не все удачно было в этой любви и стихах, посвященных Елене Дебуше. Были и проходные, такие как «Об озерах, о павлинах белых…», или уныло-печальные, навеянные ее недоступностью.
Гумилёв призывает своих героев (стихотворение «В этот мой благословенный вечер…», 1917), Гафиза, Гондлу, Мика и Луи, Дон Жуана и даже дракона и Будду, чтобы еще больше оттенить чувство тоски по неразделенной любви:
…И пошли мы пара вслед за парой,Словно фантастический эстамп,Через переулки и бульварыК тупику близ улицы Декамп.
Именно в этом переулке в ту пору и жила Елена Карловна. В другом стихотворении «Так долго сердце боролось…» (1917) поэт даже жалеет, что вообще родился на свет:
Тот миг, что я песнью своеюДоволен, — для Вас мученье…Вам весело — я жалеюО дне моего рожденья.
И вновь мотивы печали, чувство безответной любви наводят Гумилёва на мысли о смерти. В стихотворении «Временами, не справясь с тоскою…» (1917) он пишет:
И теперь ты не та, ты забылаВсе, чем прежде ты вздумала стать…Где надежда? Весь мир — как могила.Счастье где? Я не в силах дышать.
Он признается в стихотворении «На путях зеленых и земных…» (1917):
Ты была безумием моимИли дивной мудростью моею…
И в то же время он понимает, что это искушение идет от дьявола. В этом же стихотворении он пишет:
Это выше нас, и лишь когдаПротекут назначенные сроки,Утренняя, грешная звезда.Ты придешь к нам, брат печальноокий.
Может быть, сознавая всю пагубность дьявольского увлечения, Гумилёв проговаривает:
Я, что мог быть лучшей из поэм,Звонкой скрипкой или розой белою,В этом мире сделался ничем,Вот живу и ничего не делаю.
(«Я, что мог быть лучшей из поэм…», 1917 — весна 1918)
И в стихотворении «Ангел боли» (1917 — весна 1918) Николай Степанович воспринимает любовь через смерть:
Пусть же сердце бьется, словно птица,Пусть уж смерть ко мне нисходит… Ах,Сохрани меня, моя царица,В ослепительных таких цепях.
Несомненно, лучшими стихотворениями, посвященными таинственной Елене Дебуше, можно считать «Еще не раз Вы вспомните меня…» и «Отвечай мне, картонажный мастер…» (оба 1917). В первом стихотворении-покаянии поэт признается в неправедной своей любви и понимает свое полное бессилие перед нахлынувшими обстоятельствами. Его мир оказался ненужным возлюбленной, и он восклицает с горечью:
Еще не раз Вы вспомните меняИ весь мой мир, волнующий и странный,Нелепый мир из песен и огня,Но меж других единый необманный.
Он мог стать Вашим тоже и не стал,Его Вам было мало или много,Должно быть, плохо я стихи писалИ Вас неправедно просил у Бога.
«Картонажный мастер», наверное, стал последним стихотворением в альбоме стихов, написанных Елене Дебуше и ей на прощание подаренных. Увы, этот альбом исчез. Поэт прощается с любимой, но страсть остается в душе и будет проскальзывать в других, более поздних стихах.
Елена Дебуше не оценила поэта и вышла замуж за американца Ловеля. Уже после гибели Гумилёва, в 1923 году, в Берлине в издательстве «Петрополис» вышла книга поэта стараниями критика К. Мочульского, называвшаяся «К синей звезде. Неизданные стихи, написанные в 1918 году в Париже» (объемом семьдесят четыре страницы). Туда конечно же вошли не все стихи, написанные Гумилёвым в Париже и Лондоне в 1917–1918 годах. Часть из них была включена в другие книги поэта, изданные при жизни, а часть увидела свет много позже после его смерти.
Друг Гумилёва Михаил Федорович Ларионов писал об истории создания этого сборника в письме к Г. Струве: «Вначале многие стихи, написанные во Франции, входили в сборник, называемый „Под голубой звездой“, — название создалось следующим образом. Мы с Николаем Степановичем прогуливались почти каждый вечер в Gardin des Tuileries. Вы Париж знаете, помните, недалеко от арки Carrousel, на дорожке, чуть-чуть вбок от большой аллеи стояла статуя голой женщины — с поднятыми и сплетенными над головой руками, образующими овал. Я, проходя мимо статуи, спросил у Н. С., нравится ли ему эта скульптура? Он меня отвел немного в сторону и сказал: „Вот отсюда“. — „Почему, — спросил я, — ведь это не самая интересная сторона“. Он поднял руку и указал мне на звезду, которая с этого места как раз приходилась в центре овала переплетенных рук. „Но это не имеет отношения к скульптуре“. — „Да! Но (имеет) ко всему, что я пишу сейчас в Париже ‘под голубой звездой’“. Как образовалось „К голубой (М. Ф. хотел сказать ‘К синей…’, имея в виду название сборника. — Г. Струве) звезде“? Мне не ясно. Как мне кажется, это произошло под внезапным впечатлением одного момента… Потом осталось так, но означает то же стремление — к голубой звезде — настоящей. Не думаю, чтобы кто бы то ни было мог бы быть для него такой звездой. Почти всегда самое глубокое чувство, какое у Николая Степановича создавалось в любви к женщине, обыкновенно обращалось в ироническое отношение и к себе, и к своему чувству…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
