Когда мы прибыли на место, уже смерклось. Из дома престарелых было эвакуировано около трехсот человек. Я был потрясен увиденным: старики сидели в креслах-каталках под капельницами, развешанными на стенах; другие лежали на холодном бетонном полу. Кто-то тихо плакал, но большинство стоически молчали. Мне показалось, я попал в морг. Я накрыл одеялом одного старика, подложил сложенную куртку вместо подушки под голову старушке. Никто из стариков не захватил с собой лекарства, кто-то нуждался в диализе почек. Медсестра и командир резерва ВМФ по имени Пол Руссо только что прибыли на место и сейчас вместе с несколькими добровольцами искали больничные койки. Было очевидно, что пожилым людям срочно нужна помощь, иначе многие из них не доживут до утра. Мы с Дэниэлом Зингейлом тотчас же сели за телефон и начали обзванивать больницы и станции «Скорой помощи», чтобы немедленно забрать самых слабых. Мы провели в «Дел-мар» несколько часов, пока не убедились в том, что дело налажено, а ночью еще дважды возвращались, проверяя, как дела у Пола и добровольцев, дежуривших с оставшимися стариками. А на следующий день Национальная гвардия развернула поблизости полевой госпиталь.
К счастью, такие просчеты, как «Дел-мар», были редкостью. Лесные пожары в окрестностях Сан-Диего бушевали еще три недели, но первые несколько дней стали решающими. Всего было эвакуировано больше полумиллиона человек – самая массовая эвакуация в истории штата. Девять человек погибли в огне, а восемьдесят пять, в основном пожарные, получили травмы. Выгорело полмиллиона акров лесов, сильно пострадало хозяйство, в том числе было уничтожено больше полутора тысяч домов и сотни коммерческих зданий. Общий ущерб составил два с половиной миллиарда долларов. Статистика стихийных бедствий всегда ужасает. Однако нам удалось избежать повторения «Катрины», и я был доволен тем, что наши заботы о поддержании готовности чрезвычайных служб окупили себя в полной мере.
Однако назревала новая, гораздо более страшная катастрофа, которой суждено было разорить гораздо больше семей и разрушить больше жизней, чем это сделали лесные пожары. Америка приближалась к экономическому коллапсу, худшему со времен Великой депрессии. Мы в Сакраменто почувствовали первое дуновение беды еще до лесных пожаров, когда начали разрабатывать бюджет на 2008–2009 финансовый год. Весной стали видны первые последствия серьезного замедления деятельности рынка недвижимости штата, хотя в целом по стране и миру прогнозы оставались оптимистическими.
Экономисты, с которыми я консультировался, в один голос утверждали: «Рынок недвижимости столкнется со встречным ветром, однако через пару лет экономика снова вернет утраченные позиции. Основа ее очень крепкая, и уже в 2009–2010 годах можно ожидать стабильный рост». Однако всего через два месяца наши налоговые поступления пугающе резко сократились, оказавшись в августе на 300 миллионов долларов меньше ожидаемых, в ноябре уже на 400 миллионов меньше, а в декабре – на 600 миллионов. По расчетам, к июлю 2008 года, к началу нового финансового года, бюджет должен был недополучить 6 миллиардов долларов. Я подумал: «Что все это значит?»
Хотя датой начала Великой рецессии обычно называют падение фондовых рынков в сентябре 2008 года, кризис начался раньше и ударил по Калифорнии сильнее, чем по остальной стране. Это было обусловлено масштабами нашего рынка недвижимости и крахом ипотеки. И без того непомерно высокие цены на недвижимость в Калифорнии в восьмидесятых и девяностых годах прошлого века взлетели до небес, и домовладельцы стали использовать доходы от своих постоянно дорожающих зданий для оплаты обучения, формирования пенсионной программы, покупки загородных домов. Однако теперь люди не могли выплачивать ипотечные кредиты, и объемы задолженностей вдвое превысили средние значения по стране. По некоторым оценкам, потеря в стоимости недвижимости превысила 630 миллиардов долларов: эти деньги пропали, бесследно исчезли, а вместе с ними и десятки миллиардов долларов налоговых поступлений.
Частично вина лежала на федеральном правительстве, разрешившем свободную выдачу быстрых субстандартных ипотечных кредитов. Раньше требовался первоначальный взнос в размере не меньше двадцати пяти процентов от стоимости приобретаемого жилья, однако в последнее время этот порог был значительно снижен. Больше того, квазигосударственные структуры «Фанни Мей» и «Фредди Мак» поощряли выдачу ипотечных кредитов заемщикам с низкими доходами, что якобы должно было стимулировать экономику и расширять прослойку собственников жилья. Однако на самом деле все это только раздувало мыльный пузырь недвижимости. Все произошло именно так, как в свое время меня учил Милтон Фридмен: когда федеральное правительство вмешивается в рыночные отношения, расплачиваться за это приходится штатам. Жители Калифорнии стали жертвами просчетов федеральных властей, а я как губернатор был застигнут врасплох.
В моем распоряжении не было достаточных средств, но я использовал все имевшиеся на руках деньги, чтобы оперативно откликнуться на проблему. Мы лихорадочно ускоряли финансирование инфраструктуры, строя шоссе и железнодорожные линии, дорожные развязки и мосты. Мы нашли деньги для создания новых рабочих мест для строителей, оставшихся без работы. Мы убедили крупные банки заморозить ставки по кредитам для более чем ста тысяч домовладельцев, оказавшихся в зоне риска. Мы наняли больше тысячи человек для работы в центрах экстренной помощи – оказывать юридическую помощь заемщикам, попавшим в затруднительное положение.
Перед самым Рождеством федеральный министр финансов Хэнк Паулсон посетил Калифорнию, чтобы обсудить кризис субстандартных ипотечных кредитов. Мы с ним встретились в Стоктоне, и я выслушал его рассуждения о «минимизации влияния» кризиса рынка недвижимости на экономику в целом. До сих пор я в своих публичных выступлениях был склонен называть эту проблему «икотой». Но теперь у меня возникло очень неприятное предчувствие. Вскоре я вылетел в Вашингтон на конференцию губернаторов, где Алфонсо Джексон, министр жилищного хозяйства в администрации Буша, выступил с докладом о том, что «американская мечта» иметь собственный дом живет и процветает. Я знал Алфонсо только понаслышке; в перерыве я подошел к нему и спросил, что же происходит на самом деле. «Выглядит все не слишком хорошо», – только и ответил он. Выражение его лица меня встревожило. Сейчас оно выражало больше беспокойства, чем когда Алфонсо стоял на трибуне.
