О готовящемся восстании не слышал разве что глухой. 22 декабря контрразведка арестовала 17 человек. Однако ликвидация штаба заговорщиков получилась неполной, а в число арестованных попали и люди, к заговору непричастные.[1374]
Аресты подтолкнули заговорщиков к действию, хотя они считали свои силы недостаточными. Вечером 24 декабря в казармы 53-го полка, расквартированного в Глазкове и наиболее распропагандированного, явились представители Политцентра во главе со штабс-капитаном Н. С. Калашниковым и провозгласили свою власть.[1375] Один батальон восставшего полка Калашников двинул на вокзал и послал Червен-Водали ультиматум.
В распоряжении генералов Артемьева и Сычёва было около пяти тысяч штыков и сабель (юнкера, унтер-офицерская школа, казаки и др.). Этого было достаточно, чтобы подавить мятеж. Артемьев сразу же дал соответствующее поручение Сычёву, но тот натолкнулся на неожиданные трудности. Союзное командование объявило железную дорогу и вокзал нейтральной зоной, хотя калашниковцев оттуда никто не выставил. Все пароходы чехи взяли под свой контроль, заявив, что не дадут их ни одной стороне. У Калашникова не было артиллерии, у Сычёва – была, но Жанен пригрозил, что прикажет обстрелять город, если Сычёв пустит в ход артиллерию. В разговоре с адмиралом Смирновым французский генерал сказал также, что он послал телеграмму верховному правителю с просьбой задержаться в Нижнеудинске.[1376] (В действительности никаких телеграмм на имя Колчака Жанен не посылал, а просто, как мы видели, распорядился блокировать его эшелоны.) Между тем приезд верховного правителя в Иркутск в такой критический момент, во-первых, увеличил бы силы правительственных войск за счёт его конвоя, а во-вторых – придал бы им решительности.
Правительство послало на вокзал делегацию, чтобы более определённо выяснить позицию союзников. В состав делегации вошли начальник штаба Артемьева генерал А. Н. Вагин и чиновник особых поручений при Совете министров В. И. Язвицкий (в будущем – автор известного романа об Иване III). Делегация привезла письменное обещание высоких комиссаров установить нейтральную полосу вдоль железной дороги, обеспечить передвижение по ней войск и пассажиров, но не допускать военных действий. Комиссары, таким образом, подтвердили позицию Жанена.
Язвицкий спросил генерала насчёт судьбы верховного правителя. Жанен ответил: «Мы психологически не можем принять на себя ответственность за безопасность следования Адмирала. После того как я предлагал ему передать золото на мою личную ответственность и он отказал мне в доверии, я ничего уже не могу сделать».[1377]
Повстанцы на левом берегу Ангары оставались неуязвимы для правительственных войск, распространяя власть Политцентра на запад по железной дороге вплоть до Нижнеудинска.
Под вечер 27 декабря начался мятеж и в самом Иркутске. Батальон и две роты повстанцев заняли телеграф и начали наступление на гостиницу «Модерн», где жили члены правительства. Всю ночь шёл бой, и к утру юнкера и казаки оттеснили мятежников за реку Ушаковку, в Знаменское предместье. Город оказался в осаде с двух сторон. Силы повстанцев постепенно увеличивались, поскольку подходили рабочие дружины из Черемхова и других станций, в основном большевистски настроенные.
Каждую ночь повстанцы, получив подкрепления из-за Ангары, переходили через Ушаковку и пытались наступать, но всякий раз отбрасывались обратно. Особенно напористой была атака ранним утром 30 декабря, но к полудню защитники Иркутска восстановили положение. «А если бы вы видели этих защитников, – вспоминал очевидец, – всё те же юнкера и кадеты, юнцы с пушком на губе, розовые, славные, цветущие – сердце старого офицера разрывалось, глядя на них… когда этих мучеников привозили в госпиталь с раздробленными руками и ногами… И ни одного слова, сжатые губы, спокойный взгляд».[1378]
Моральный дух правительственных войск поддержало известие о вступлении японских войск в пределы Иркутской губернии и о посылке атаманом Семёновым в Иркутск воинского отряда под начальством генерала Л. Н. Скипетрова (того самого, который когда-то разъезжал на автомобиле с женщинами по ночному Харбину). Наоборот, среди калашниковцев эти известия вызвали панические настроения. Но оказалось, что одни рано радовались, а другие напрасно волновались.
Подошедший по железной дороге японский контингент (одна тысяча человек и шесть орудий) занял выжидательную позицию, ни во что не вмешиваясь. Скипетров же, как говорили очевидцы, и теперь сохранил верность своим подругам, оставшись с ними в эшелоне на станции Михалёва, в 25 верстах от Иркутска. Посланные в город войска, не имея боевого опыта, стали штурмовать позиции в Глазкове прямо в лоб, натолкнулись на сосредоточенный пулемётный огонь и отступили под прикрытием своих бронепоездов. Один их батальон переправился в город и включился в позиционную борьбу, лишь ненамного усилив верные правительству войска. Оказалось, что Колчак да и многие в его окружении сильно преувеличивали боеспособность семёновских войск.
2 января 1920 года Червен-Водали, после длительного совещания с генералом Сычёвым, решил начать переговоры с повстанцами при посредстве высоких союзных комиссаров. На левый берег уехали Червен-Водали, Ханжин и товарищ министра путей сообщения А. М. Ларионов.
На следующий день в городе был расклеен приказ Сычёва, в котором объявлялось о перемирии сроком на 24 часа. Причём, как говорили люди, этот приказ читавшие, он был составлен в таких выражениях, которые не оставляли сомнений в том, что борьба окончена и обсуждаются условия капитуляции.
Совет министров собрался на заседание, и Червен-Водали проинформировал коллег о переговорах и об обстоятельствах, им предшествовавших. Оказалось, что к переговорам его подтолкнул Сычёв, обрисовавший обстановку в самых мрачных красках: войска устали, ещё две роты перешли на сторону противника, казаки собираются уходить, Скипетров не даёт подкреплений. Что касается переговоров, сказал Червен-Водали, то они ещё не закончены. В завязавшихся прениях Смирнов и Гинс высказались в том духе, что Сычёв и Червен-Водали испортили всё дело. Но большинство министров поддержали действия своего временного председателя.[1379]
В тот же день, 3 января, Колчак получил телеграмму от Совета министров за подписью Червен-Водали, Ханжина и Ларионова. «Положение в Иркутске после упорных боёв гарнизона и забайкальских частей против повстанцев, – говорилось в телеграмме, – заставляет нас в согласии с командованием решиться на отход на восток, выговаривая через посредство союзного командования охрану порядка и безопасность города и перевод на восток антибольшевистского центра, государственных ценностей и тех войсковых частей, которые этого пожелают. Непременным условием успеха вынужденных переговоров об отступлении является Ваше отречение… О необходимости обеспечить передачу верховной власти Деникину телеграфировал уже раньше Сазонов».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
