class="p1">Хотела было позвонить кому-нибудь, но было совсем раннее утро. И звонок любому человеку показался неуместным и странным.
И стирать, и мыть полы не разрешало Анюте ее материнское суеверие, о плохих приметах.
Поэтому ничто Анюте не оставалось, как взять хозяйственную сумку и пойти по вымышленным каким-то делам. Хотя никаких таких дел вне дома у нее не было.
Она еще прихватила мешок с мусором и уже более осознанно выскочила на улицу.
Здесь ей свободнее было и не так бедно на общение. Она увидела приветливую соседку по лавочке, широко улыбнулась ей. Та не осталась в долгу и даже сказала несколько приветливых фраз.
“Ранняя пташка”, — одобрила она появление Анюты.
Дальше было всё как всегда, прямо по улице, свернула на набережную, пошла вдоль реки, трогая легко шершавый и почему-то теплый гранит.
Солнце ещё было невысоко, и Анне показалось странным живое тепло от гранита.
Она остановилась и положила обе ладони на гранитное обрамление. И ей сразу не захотелось уходить. Она так и замерла, прислушиваясь, как тепло от камня заполняло все её пустоты, обещало что-то и успокаивало.
Аня смотрела на поднимающееся солнце и прижалась к граниту потеснее. Ей не хотелось уходить. Все дела, мнимые и немнимые, прыгнули разом за этот крепкий надежный гранит. И исчезли в Реке. Только чайки закричали громко, будто увидели сей процесс.
Анюта слушала их скандальный грай, и он казался ей дивным щебетом домашнего кенара.
Анюте стало так хорошо, даже грохот машин на набережной прекратил внезапно свое надоедливое существование.
Возле Ани вдруг остановился мужчина с удочками.
— Слышь, родная, ты пройди вперед. Это мое место нагретое.
Аня удивленно глянула на незнакомца и, слегка огорченная его вторжением, прошла вперед, довольно далеко.
Но каково было её удивление, когда дотронувшись опять до гранитной стенки, она почувствовала опять силу живого тепла. И как бы призыв — не уходи!
И Аня не ушла.
Она еще долго стояла у этого гранитного тепла, смотрела на реку, видела, как рыбак, прогнавший ее, вытащил какую-то чахлую рыбешку, которая блеснула на солнце, всем своим крохотным тельцем, будто прощаясь. Она и прощалась, судя по тому, как радовался рыбак, назад в реку он ее не отпустит.
Анюте на секунду опять стало грустно, но она прижалась покрепче к гранитному боку, чтобы не терялось тепло. Оно — всё для неё. Анюта это знала и чувствовала.
И еще она понимала, что нет у неё никакого хлеба. Чайки все летали у нее над головой, будто требуя от нее чего-то, и верили, что это она им даст.
Аня пришла в себя, быстро оценила, до какой булочной ей ближе и, погладив на прощание гранитный бок, побежала в булочную за хлебом для чаек.
Она уже готова была жить дальше, и с радостью думала еще и о том, что ничего такого не случилось, а сын доедет — и сразу позвонит ей, так приучен за все эти годы. А до вечера она много успеет сделать. Но вначале — купить хлеба.
Анюта провела еще раз по шершавости гранита. И поняла, что будет приходить сюда. Было только досадно, что раньше не открыла для себя эту странную силу. Силу камня. А он ведь был всегда рядом. Эта сила, нужно было только протянуть ладонь к её шершавости. Но всё было недосуг.
А вечером позвонил сын, и Анюта долго и подробно рассказывала ему о гранитном тепле, красоте и щербинках.
Сын долго и внимательно слушал её, и она могла себе представить, как снисходительно он улыбался. Наконец, он прервал её.
— Я там наушники забыл на диване… Осторожнее там…
Анюта пообещала. И впрямь, когда собирала постельное бельё, так обнаружила миниатюрные наушнички ярко алого цвета. Их трудно было не заметить. Они заявляли о себе окрасом.
Анюта положила их аккуратно к компьютеру. Там было место для них. И пошла включать стиральную машину. Под мирный рокот мотора, всё случившееся утром как-то перестало быть таким значимым, и Анюта чувствовала как опять погружается в рутину, как бельё в центрифугу.
И Анюта пообещала себе, что будет ходить на набережную почаще, чтобы ощутить ласковость каждой щербинки камня и теплую силу его.
Провансальная тетрадь,
18 ноября 2021
Патрик
Это был деловой обед с пивом. Одуван и Патрик сидели в пивном баре и беседовали увлеченно, и на малопонятном для окружающих языке.
— О чем это вы, ребята?
К их столику подошла женщина в клетчатой какой-то клоунской кепке, в косухе и нелепой уж совсем длинной полупрозрачной юбке.
Она уверенно поставила кружку свою с пивом на столик и ногой подтянула к себе свободный стул.
— Я присяду?
Одуван неуверенно кивнул головой и осмотрел зал. Было много незанятых столиков.
Дама опустилась на стул, расправила юбку и хлебнула пива.
Почувствовав неловкость паузы, она вежливо спросила:
— Вы кто, ребята?
Патрик, чтобы эта тетка отстала, сказал довольно грубо:
— Мы — айтишники, — думая этим ответом прервать приставания этой тетки.
Она вдруг рассмеялась весело и громко.
— Вы — айтишники? Не смешите меня, программисты — они все контуженные интернетом, а вы такие смирненькие да ладненькие! — она опять рассмеялась.
Одуван и Патрик даже слегка обалдели от ее приговора, но продолжили обсуждать тему коллайдера, новую статью о котором Патрик перевел с английского. Он, сыпя терминами, убеждал горячо в чем-то собеседника. Они оба так сильно увлеклись разговором, что забыли о подсевшей к ним барышне в клоунской кепке.
Зато барышня не забыла о них и попыталась привлечь к себе внимание, вытащив из кармана мобильник, сделала вид, что ей кто-то звонит, и она отвечает кому-то там, в трубке.
Патрику даже стало немного неловко за неё, так наигранно звучал её голос. Впрочем она не очень включала свою фантазию, а больше говорила местоимениями, как азбукой морзе.
— Ты меня слушаешь?
Это Патрика теребил за рукав Одуван.
— Мне этот коллайдер уже снится.
— Это к грозе, — встряла опять в разговор женщина в кепке.
Она спрятала трубку мобильника в карман и молча стала пить свое пиво.
Одуван и Патрик допили свое и встали из-за стола.
— Айтишники, не уходите, — вдруг попросила барышня в кепке.
— Извините, но нам пора…, — Патрик старался быть вежливым, и почему-то ему вовсе не хотелось уходить, а хотелось спросить у этой женщины о чем-то важном и главном. Патрик чувствовал, что она непременно знает ответ на многие такие вопросы, которые Патрик себе даже не задавал.
Но видя, что Одуван совсем не настроен беседовать с посторонними, тем более
