— Вам, небось, и футболки с таким слоганом выдавали?
— А ты мрачный.
— А вы наблюдательный.
— Ты слишком молод, чтобы быть таким мрачным. Придется тобой заняться. Я, знаешь ли, и сам одно время был такой вот кислый, но теперь у меня гораздо более позитивное отношение к жизни.
— Насчет вашей книги…
— Ну?
— Почему вы решили ее написать?
— Хочется облегчить душу.
— Расскажете правду?
— А как же иначе-то, приятель. Готов выложить все как на духу. Правда прежде всего, если тебя именно это беспокоит. Я весь твой на столько, на сколько понадобится. — Он вскочил на ноги, зашел в кухню, потыкал пальцем посуду в раковине и вернулся обратно. — Это часть процесса моего исцеления, понимаешь? Для меня это очень важно. Нет, я тебе голову морочить не буду — мою карьеру не мешало бы встряхнуть. Мне нужна известность. И бабки. Но это все вторично, главное — правдивый рассказ.
— Моя агентесса сказала, что вы никак не можете найти подходящего писателя. Почему?
— Потому что все эти голливудские ребята, которые пишут про шоу-бизнес, — лживые ублюдки. Их интересуют только всякие гадости, негатив. Печатают вранье, а все, кто читает этот мусор, принимают его за чистую монету. И еще надеются, что я буду с ними сотрудничать. Они просто продажные твари, которые прикрываются конституционным правом на свободу слова. Ты-то настоящий писатель. Ты пытаешься докопаться, чем человек дышит. Вот это мне и нужно.
— А другие источники использовать планируете?
— Это какие?
— Я смогу поговорить с вашим бывшим партнером?
Стоило мне упомянуть Гейба Найта, как Санни напрягся. Секунду он помолчал, потом выпятил нижнюю губу, словно ребенок, — его фирменное выражение лица — и сказал:
— К Гейбу не суйся. Это единственное незыблемое правило. Услышу, что ты хоть раз с ним разговаривал, — сразу уволю.
— Почему?
— Потому что не хочу, чтобы он имел к этому отношение, — отрезал он, багровея.
— Но вы расскажете, почему вы разошлись?
— Расскажу. А со всеми остальными можешь разговаривать. Спрашивай у них что хочешь. Конни, моя первая жена, — мы с ней дружим последнее время. Вик — он был рядом со мной в самые трудные годы. Мой юрист. Ванда. Можешь поговорить с Трейси, если найдешь ее. Последнее, что я о ней слышал, — она в Тунисе, живет с каким-то принцем.
— Закончила карьеру в шоу-бизнесе?
— Сиськи обвисли, так что закончила.
Санни сделал паузу, ожидая, что я засмеюсь. Он не сомневался, что я засмеюсь, — тридцать лет успешной карьеры комика выработали у него такую привычку. Но меня всегда трудно было рассмешить. Это, видимо, немного огорошило Санни, и он переключился на серьезный тон.
— Эта баба меня едва не добила. Я ее любил, все для нее делал. Такая красивая, такая лапочка, всю душу ей отдал. А она в один прекрасный день собрала вещички и свалила без предупреждения. Сказала, хочет найти себя. — Он тяжело вздохнул — ему явно было больно об этом вспоминать, — но тут же заговорщицки подмигнул в стиле «между нами, мальчиками». — Да чего там искать-то? — Он огляделся. — Господи, ну и убожество. Прямо как в родном районе. Штукатурка сыплется, отопления нет. — Он кивнул в сторону кухни. — Тараканы?
— Спасибо, у меня уже есть.
— Очень смешно, — сказал он, не улыбнувшись. — И тебе нравится тут жить?
— Ну, настолько, насколько мне вообще нравится жить.
— Это что, нью-йоркское умничанье?
— Самое что ни на есть.
— Ну так что, возьмешься за мою книгу?
— Боюсь, мы не сработаемся.
Санни нахмурился.
— А какое это имеет значение?
— Нам же придется много времени проводить вместе. Мы будем как…
Он помрачнел.
— Как партнеры?
— Да.
— Послушай, приятель. Я по поводу людей решения принимаю мгновенно. Всегда так делал. Иногда сам потом жалел, но стар я уже меняться. Ты мне нравишься. По-моему, ты талантливый. Думаю, мы сработаемся. Понимаешь? Так что кидай свое барахло в чемодан. Самолет вылетает через…
В висках у меня стучало.
— Мне надо все обдумать. Если надумаю, свяжусь с вами через неделю. Мне тут надо разобраться кое с какими делами, найти передержку для Лулу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Бери собаку с собой. У меня полно места.
— Правда?
— Ну да.
— По-моему, вы ей не нравитесь.
Лулу все еще сидела под столом.
— Чепуха. Дети и собаки меня обожают. Знаешь почему? Потому что я чистая душа, как и они. Только критики меня ненавидят, да и хрен с ними. Обязательства у меня перед зрителями. Моими зрителями. Ты играешь, Хоги?
— Играю.
— Давай так. Если Лулу меня полюбит, ты возьмешься за мою книгу. Идет?
— Лулу меня никогда еще не подводила. Если она согласна, то я готов. Идет.
Санни ухмыльнулся.
— Вот это по-нашему. — Он щелкнул пальцами. — Дай мне что-нибудь вкусненькое.
Я достал из шкафчика собачье печенье. Санни сунул его в рот так, что половина высовывалась наружу. Потом он подошел к столу и опустился на четвереньки перед Лулу. Она снова залаяла.
— Ну-ка поцелуй Санни, Лулу, — засюсюкал он. — Чмоки-чмоки! — И пополз к ней с торчащим изо рта собачьим печеньем, точно как в первом цветном фильме Найта и Дэя про цирк, «Большая арена», где он пытался таким образом укротить льва.
Я глазам своим не верил. Санни Дэй, Единственный Санни Дэй ползал по ковру в моей гостиной и пытался накормить мою собаку изо рта в рот. И что самое удивительное, у него получалось. Лулу перестала лаять и завиляла хвостом. Когда Санни подобрался к ней вплотную, она потянула за печенье, но Санни не отдавал, поддразнивая. Она игриво гавкнула на него. Он гавкнул в ответ.
— Знаешь, проговорил он уголком рта, — изо рта у нее пахнет как-то…
— У нее своеобразные предпочтения в еде.
Лулу еще раз куснула печенье. На этот раз Санни позволил ей его забрать. Она удовлетворенно растянулась на полу, жуя печенье. Санни ее погладил. Лулу застучала хвостом об пол.
Санни встал, отряхнул пыль с брюк и победно ухмыльнулся.
— Ну, как тебе? Мы уже опаздываем на самолет!
Вы, возможно, обо мне слышали еще до того, как я связался с Санни. Когда-то я был литературной сенсацией. «Нью-Йорк таймс» в своей рецензии на мой первый роман, «Наше семейное дело», сказала, что я «первый важный новый голос литературы восьмидесятых». Мне вручали премии. Я выступал на литературных мероприятиях. Я был в центре внимания. Журнал «Эсквайр» хотел знать, какое мороженое я люблю (лакричное, и его чертовски трудно найти). «Вэнити фэйр» интересовался, кто мой любимый актер (то ли Роберт Митчем, то ли Мо Ховард, я так и не решил). «Джентльменс куотерли» восхищался моим «непринужденным стилем» и хотел знать, как я одеваюсь за работой (замшевая рубашка «Орвис», джинсы и унты). На какое-то время я стал знаменит, как Джон Ирвинг, только он меньше ростом и все еще пишет.
А может, вы обо мне слышали из-за Мерили. Наш союз был заключен не столько на небесах, сколько в колонке светских сплетен Лиз Смит. Лиз решила, что мы идеально друг другу подходим. Возможно, она была права: с одной стороны Мерили Нэш, очаровательная, серьезная и сексапильная звезда очередной постановки Джо Паппа[7], завоевавшей «Тони»[8], а с другой я — высокий, элегантный и, как вы помните, первый важный новый голос литературы восьмидесятых. Медовый месяц мы провели в Лондоне, потом отправились в Париж и объехали большую часть Италии. Вернувшись в Нью-Йорк, мы купили великолепную квартиру в стиле ар-деко на Сентрал-Парк-Уэст. Я отрастил тонкие усики, купил смокинг от «Брукс Бразерс» и приобрел привычку укладывать волосы бриолином. Она носила белую шелковую головную повязку, которую стали копировать все подряд. Мы появлялись на всех премьерах, открытиях новых танцклубов, выставок и ресторанов в городе. Мы снялись в новом клипе Мика Джаггера (сыграли там парочку, которую он везет сквозь ад). Мы купили красный «ягуар» модели XK 150 1958 года, чтобы кататься на нем в Хэмптоне, и щенка бассет-хаунда, которого назвали Лулу. Лулу ходила с нами повсюду. В ресторане «У Элейн»[9] для нее держали отдельную миску для воды.
