Она открыла дверь. Эпистема и Докса загавкали за ее спиной, приготовившись к войне.
– Надеюсь, у вас была по-настоящему важная причина, чтобы меня разбудить!
Если они и удивились ее облачению, то по крайней мере никак своего удивления не выдали. Мужчина серьезно посмотрел на нее грустными глазами.
– Эстер ди Лауренти? Мы из полиции Копенгагена. Я Йеппе Кернер, а это моя коллега, следователь Анетте Вернер. Боюсь, у нас плохая новость.
Плохая новость. Желудок Эстер скрутило. Она отступила в гостиную, чтобы дать полицейским войти. Собаки вмиг почувствовали смену настроения и, разочарованно поскуливая, потрусили вслед за хозяйкой.
– Проходите, – произнесла она хриплым голосом, садясь на диван.
– Спасибо, – ответил мужчина, Керлер, кажется, его зовут? Он с опаской обошел малорослых псин и пристроился на краешке кресла. Женщина осталась в коридоре и с любопытством осматривала комнату.
– Примерно час назад владелец кафе-бара с первого этажа обнаружил вашего соседа снизу, Грегерса Германсена, в разгаре сердечного приступа. Его отвезли в больницу и приводят в порядок. Ему повезло, что его быстро нашли, сейчас, насколько нам известно, его состояние стабильное. Он растянулся прямо на пороге квартиры на втором этаже.
Эстер взяла френч-пресс со вчерашним кофе, но поставила его обратно, так им и не воспользовавшись.
– Это должно было рано или поздно случиться. Грегерс уже давно был совсем плох. А что он делал на втором этаже?
– Вы знаете, мы как раз надеялись, что вы поможете нам пролить свет на этот факт.
Полицейский скрестил руки на груди и спокойно посмотрел на нее.
Эстер отложила тяжелое покрывало на диван честерфилд, уже занятый какими-то бумагами, смятыми одноразовыми платочками и несколькими небрежно брошенными кардиганами. Молодые люди, вероятно, переживут вид пожилой дамы в ночной сорочке.
– Скажите мне наконец, что вы здесь делаете? С каких это пор полиция вторгается в дом, где старик упал от сердечного приступа?
Сотрудники полиции обменялись взглядами, которые сложно было расшифровать. Вероятно, сами они прекрасно друг друга поняли, так как женщина кивнула с порога и слегка отклонилась назад. Керлер осторожно отодвинул стопку книг и чуть глубже устроился в кресле.
– Фру Лауренти, вы слышали что-нибудь необычное накануне вечером или ночью?
Во-первых, Эстер передернуло от того, что ее назвали «фру», а во-вторых, она не слышала ничего, кроме релаксационной композиции с песнями китов, в настоящий период времени она прослушивала эти звуки в качестве снотворного, когда красное вино не справлялось с этой ролью.
– Во сколько вы вчера легли спать?
Он и не думал останавливаться.
– За последние несколько дней в вашем доме происходило что-нибудь необычное? Говорите все, что придет на ум.
Взгляд полицейского был спокойным и открытым. Он снова скрестил руки на груди.
– Вы вытаскиваете меня из постели ни свет ни заря, я сижу перед вами в ночной рубашке, не успев даже выпить кофе, и я хочу знать, в чем дело, прежде чем отвечать на какие бы то ни было вопросы! – Эстер поджала губы.
– Ранним утром Грегерс Германсен обнаружил в кухне на втором этаже труп молодой женщины. – Полицейский говорил медленно, не сводя с нее глаз. – Мы находимся в процессе установления личности жертвы и выяснения причины смерти, однако уже знаем, что речь идет о преступлении. Господин Германсен испытал колоссальное потрясение и пока что не в состоянии общаться с нами. Необходимо, чтобы вы рассказали все, что вам известно о жильцах дома, а также о том, что происходило в подъезде в течение нескольких последних дней.
Эстер почувствовала, как волна шока охватывает ее тело, распространяясь от щиколоток к бедрам и парализует грудную клетку, и засомневалась, что может дышать. Кожа у нее на голове съежилась, коротко подстриженные волосы, подкрашенные хной, от долгой дрожи встали на затылке дыбом.
– Кто? Это кто-то из девочек? Неправда. В моем доме никто не может умереть.
Она сама поняла, как нелепо это прозвучало, как-то бездумно и наивно. Почувствовав, что пол уходит у нее из-под ног, она схватилась за подлокотник, боясь упасть.
Полицейский протянул руку, чтобы поддержать ее.
– Так что там насчет кофе, фру Лауренти?
Наконец-то оторвавшись от блюдца с остатками хлеба с джемом, оса с жужжанием перебралась на стопку книг. Резкий щелчок диспенсером для скотча, и расплющенное тельце насекомого отправляется в свой последний полет в распахнутое окно.
Вдохнув аромат нового дня, она была вынуждена зажать ноздри пальцами, чтобы подавить ощущение щекотания в носу. Прекрасное чувство, смесь меланхолии и счастья, нужно было попытаться сохранить его как можно дольше. Волосы еще влажные после душа в кабинке, покрытой толстым слоем известкового налета. Придется срочно что-то с этим делать, чем-то обработать, что ли. Комната наполнилась солнечным светом и звуками утреннего города. Автомобильные гудки, крики велокурьеров, переругивающихся с ранними туристами, аромат свежевымытого асфальта.
День начался с тоста и крепкого кофе, все еще остывающего на круглом столике в кухне по соседству с айфоном. Ни звонков, ни сообщений. Она проверила в очередной раз. С тех пор как она съехала из дома, прошло совсем немного времени, поэтому она по-прежнему находила прелесть в повседневных хлопотах вроде похода за покупками или стирки. Она еще толком не приспособилась к новому быту, просто наслаждалась возможностью совсем «по-взрослому» решать, когда, как и что делать.
К пустоте в холодильнике она не привыкла. Невозможность заполнить его брезаолой и экологичными овощами приводила ее в состояние подавленности. Всякий раз она приносила из супермаркета губки для мытья посуды и овсяные хлопья. Она как будто еще не нашла своего места в мире. Хотя периодически она попадала в обнадеживающие ситуации – к примеру, когда в прачечной, суша белье, оказывалась среди таких же молодых людей, улыбалась поверх дозатора с порошком и с готовностью пересаживалась, чтобы освободить кому-нибудь место за складным столиком. Тогда она бывала не одинока. Но воодушевление длилось недолго. Стоило ей втащить к себе наверх икейный мешок с еще влажной одеждой и очутиться в квартире одной-одинешеньке, недавние чаяния мгновенно улетучивались.
Глава 2
Йеппе смотрел на узкую ручку, которую сжимал кончиками пальцев. Эстер ди Лауренти облачилась в банный халат и сварила кофе, теперь они сидели в мягких креслах и ждали, пока она соберется с мыслями. Гостиная изобиловала цветами, безделушками и всяким хламом, Йеппе чувствовал себя неуютно в этом женском бардаке. Стены от пола до потолка были скрыты за стеллажами с книгами всех сортов. Тома с выгоревшими кожаными корешками, книги в мягких обложках, красочные брошюры о еде и растениях. Деревянные фигурки и пыльные безделушки со всех концов мира заполняли пространство на полках и стенах, на каждой горизонтальной поверхности лежали кипы мелко исписанных рукописей с красными подчеркиваниями.
Внизу перед выкрашенным охрой фасадом уже собирались первые журналисты. Представители прессы не удовлетворились прослушиванием полицейского радио, а предпочли своими ушами внимать неумолкающим сиренам и самостоятельно контролировать обновление информации в социальных медиа. Стоило появиться какому-нибудь сообщению о присутствии где-либо полиции, и журналисты прибывали на место какими-то минутами позже первых машин скорой помощи. И вот уже с утра пораньше новостники вещают прямо в камеры, мечущимися между их лицами и толпой криминалистов в белом.
– Я являюсь собственником дома и сдаю второй и третий этажи. Грегерс живет подо мной уже двадцать лет, с тех пор как развелся. Помещение на первом этаже обновляется раз в несколько лет, сейчас там кафе-бар. Его открыли двое молодых людей…
Речь Эстер ди Лауренти лилась неспешным потоком, но ее беспокойный взгляд выдавал человека в состоянии шока. Спину Йеппе пронзил спазм боли, и он уперся ступнями в пол, чтобы боль утихла и он снова смог сосредоточиться на рассказе.
– Каролина живет на втором этаже полтора года. В прежние времена я была знакома по копенгагенскому университету с ее родителями, потом они переехали западнее. У нас с ними был своего рода творческий клуб. Сначала с ней жил парень, но зимой и он свалил. А весной его место заняла Юлия.
Четкая дикция Эстер ди Лауренти контрастировала с грубыми словечками, регулярно проскакивавшими в изящных фразах. Сценическая речь – но скорее в духе Сисе Бабетты, чем Гиты Нёрбю.
– Они давние подруги, знают друг друга со школы. Прекрасные квартирантки, – продолжала Эстер, вдруг остановив взгляд на вазочке из рифленого фарфора. – Кто? Неужели это ее убили?
– Еще не произведено окончательное опознание. – Йеппе пытался говорить утешительным тоном. – Я прекрасно понимаю, что вам тяжело, но еще рано говорить что-либо о причине смерти.
