Отец Лютомера, князь Вершина, жил на холме над Угрой неподалеку от Варги. Вернее, «волчье логово» когда-то устроили поодаль от поселения, но за сто с лишним лет многие участки леса вокруг Варги выжгли и распахали, а потом опять забросили. Некоторые места были распаханы и заброшены уже по три раза, и земля истощилась настолько, что здесь не рос даже лес и старые лядины зияли проплешинами. Хортогость уже не раз заговаривал о том, что Варге пора подыскивать себе новое место – поглубже в лес, подальше от людей.
Ратислав Старый, основатель Ратиславля, пришел сюда со своим родом с запада, от верховий Днепра. Постепенно расселяясь, кривичи нуждались в новых землях для пашен и продвигались все дальше на восток. Когда-то давно земли по берегам Угры и других притоков Оки занимали во множестве племена голяди, но в последние века они вымирали и уходили дальше на север. Славянские роды – как правило, младшие сыновья с женами и подросшими детьми или ватаги бойников, желающих обосноваться в новых местах, – иногда подселялись в поселки голяди, заключая с ней ряд, иногда занимали брошенные много лет назад городища на высоких местах. Такое же брошенное городище занял и Ратислав Старый – подновил оползший вал, поставил поверх него крепкий частокол. Сейчас, более века спустя, род разросся и не помещался внутри старого вала – цепочка полуземлянок, соединенных бревенчатыми наземными переходами, уже стояла снаружи. Это сыновья стрыйки Молигневы, Солога и Хмелиня, женившись, поставили себе жилища здесь. Сам Солога, старший ее сын, сейчас стоял на пороге своего жилья, держа в руке топор на всякий случай и внимательно глядя на реку.
Лютомер и бойники вышли из леса как раз вовремя – к отмели, где лежали ратиславльские лодочки, подходили две чужие ладьи, наполненные людьми. У всех имелось оружие – топоры, копья. Однако, бросив на нежданных гостей один быстрый взгляд, Лютомер облегченно вздохнул и усмехнулся:
– У Галицы от страха в глазах помутилось – оковцев не узнала. Это же Доброслав! Помнишь его, Дедила?
– Они, пожалуй! – Десятник вгляделся и кивнул. – Я и сам не сразу вспомнил. Сколько ж их не было?
– А полгода почти и не было. Как реки встали, так они проехали.
– С чем плывут, вот бы узнать! – заметил другой десятник, Хортомил, и усмехнулся: – А то если они к смолянам зазря съездили, может, хотят нас завоевать в утешенье?
– Щас мы их утешим, – пообещал Лесога и сплюнул. Несмотря на свой малый рост, он считался знатным бойцом и ничего на всем свете не боялся.
– Ну, ну! – насмешливо осадил его Дедила. – Они тебя уже знают! Отойди от берега, а то и пристать не решатся!
Лютомер тем временем уже направился вниз по тропе. Заметив бойников, приезжие не спешили выходить из лодок, хотя те уже встали на мелководье.
– Здоров будь, Доброслав Святомерович! – Лютомер приветственно махнул рукой. – Выходите, благо вам будь на земле угрянской, если сами не со злом пришли!
– Здоров будь и ты, варга Лютомер! – ответил ему рослый, худощавый, неширокий в плечах, но жилистый и сильный мужчина лет двадцати пяти. Это его Галица называла «крагуем» – и правда, что-то общее с суровой хищной птицей замечалось в выражении его лица, с тонкими чертами и горбинкой на носу, с темными глазами, унаследованными от бабки, которая у него была то ли хазарка, то ли булгарка. Темно-русые волосы покрывала шапка с богатым шелковым верхом.
Доброслав первым поднялся по тропе на крутой берег, за ним потянулись его люди, вытащив ладьи на песок. Старший сын князя Святомера, правившего в землях русов-вятичей[3] на верхней Оке, еще зимой, в студен-месяц, проезжал со своей дружиной и двумя оковскими старейшинами через Угру, направляясь к Днепру, к князю смоленских кривичей Велебору. Лютомер хорошо помнил рассказы вятичей о событиях, побудивших их отправиться в дальний путь на запад, о невиданных каменных крепостях, которые начали строить хазары на рубежах славянских земель, о войне прошлого лета, когда даже сын лебедянского князя Воемира попал в плен и таскал камни на строительстве. Понимая, что крепости строятся неспроста и в будущем обещают русам много неприятностей, князья наметили на следующее лето большой поход и стали искать союзников. Сюда, на Угру, приезжал сам оковский князь Святомер и звал князя Вершину присоединиться к походу, соблазняя богатой добычей, которую можно захватить в изобильных хазарских городах. Но князь Вершина имел благовидный предлог отказаться: будучи по происхождению потомками днепровских кривичей,[4] угряне признавали над собой верховную власть смоленского князя и без его согласия ввязываться в войну не имели права. Признав справедливость этих доводов, князь Святко отправил старшего сына на Днепр, надеясь склонить к союзу самого князя Велебора.
Со времени отъезда послов прошло уже полгода, и вот они едут восвояси. Спрашивать, удачным ли оказалось посольство, было еще рано, но Лютомер, окидывая быстрым взглядом лица Доброслава и его людей, заподозрил, что поздравить не с чем. Никого нового с ними не оказалось, кто уезжал, тот и возвращался.
– Здравствуй, боярин Волерад! Привет тебе, Выгляд! Здоров ли, Бегиня? – приветствовал он оковских старейшин, сопровождавших Доброслава, пока те проходили мимо него от лодок по тропинке к Ратиславлю.
Вятичи кланялись в ответ, но на их лицах отражалось предчувствие неприятных разговоров, которые им придется здесь вести. Лютомер провожал их невозмутимым, даже веселым взглядом, по привычке слегка щурясь, словно желая спрятать свои мысли, но подмечал их озабоченность и старался прикинуть, чего теперь ждать. Если бы князь Велебор дал согласие на поход, вятичи ехали бы веселые. Скорее всего, согласия он не дал. Неужели снова будут уговаривать угрян выступить без согласия светлого князя? Доброслав, конечно, упрям, как гора каменная, но должен же понимать, что взялся за безнадежное дело?
Ибо угряне совершенно не жаждали участвовать в тяжелых и кровопролитных хазарских войнах, о чем явственно давали понять вятичам еще зимой. Угра располагалась далеко от тех мест, куда могла добраться хазарская конница, и угряне не собирались рисковать ради сомнительных выгод, которые мог дать им Русский каганат и его восточная торговля.
– Прошу, будь нашим гостем, Доброслав Святомерович! – Лютомер с подчеркнутой вежливостью поклонился княжичу, который прошел мимо него последним. – Сейчас скажу и баню приготовить, и стол накрыть, а там уж и поговорим.
В баню каждый, кто проделал долгий путь, отправлялся первым делом – смыть все то нехорошее, что могло к нему прицепиться по дороге через глухие леса. Пока гости мылись, у князя Вершины было время приготовиться к их приему. Он уже к тому времени поднялся и сидел за завтраком, намереваясь объехать свои поля и посмотреть всходы, но поездку пришлось отложить. Прослышав о госте, старейшины Ратиславичей собрались в братчину – самую просторную из старых землянок. Когда-то в ней жил сам Ратислав Старый, а после его смерти сыновья, к тому времени все женившиеся и поставившие рядом собственное жилье, стали собираться здесь для совместных трапез, праздников, на совет или просто – скоротать время вечером за разговором. Для женщин имелась другая такая же постройка – беседа, где они собирались в основном по зимам прясть и шить.
Ратислава Старый сам был не простого рода и вел свое происхождение от древних смолянских князей. Забравшись так далеко на восток и приобретя со временем большую власть и влияние над угрянами, то есть потомками кривичей и голяди, во многом перемешавшихся между собой, его внук, тоже Ратислав, большой удалец и кудесник, носивший прозвище Космат, отказался платить дань Смоленску. Дело чуть не кончилось войной, но в конце концов между Ратиславлем и тогдашним смоленским князем Зареблагом был заключен ряд: дочь Космата Мыслена стала младшей женой Зареблага, а сам Космат получил право называться угрянским князем, самостоятельно собирать дань с Угры и окрестностей, отдавая четвертую ее часть смолянам. И так с тех пор продолжалось уже почти век. Угрянские князья понемногу расширяли свои владения и сейчас добрались уже до истоков реки Рессы, южного притока Угры. Сначала звание угрянского князя носил старейшина рода, но со временем решили закрепить его, чтобы не толкать кровных родичей к раздору, за старшим сыном прежнего князя. Князь Вершина стал третьим, кто получил власть именно так. Старейшиной над Ратиславичами считался его двоюродный брат Богомер. Он решал дела, относящиеся к самому роду, а Вершина – дела всей угрянской земли. И похоже, что именно такое дело и явилось в Ратиславль этим туманным утром в лице оковского княжича Доброслава.
Несмотря на почетное звание, жил угрянский князь почти так же, как любой простой человек: каждый год он сам брал в руки топор и отправлялся «подчерчивать» лес, то есть подрубать деревья на выбранном под новое поле участке, чтобы подсохли, а потом рубил уже высохший лес, «подчерченный» пару лет назад. Сам он, с благословения Велесова волхва Велерога – тоже родича, по весне, как стает снег и все высохнет, подносил огонь к поваленным стволам, а как сгорят, сам проводил первую борозду ралом с железным наральником, в которое был запряжен крепкий рабочий конек. Сам он и первым бросал в борозды семенное зерно ржи или ячменя, чтобы благословение богов, лежащее на их далеком потомке, перешло на нивы и одарило род изобилием и благополучием.
