– Так, – ответил профессор и прошел в комнату.
Там стоял стол, старая софа, две табуретки. В углу висели заплеванные образа.
Агатангел торжественно поставил бутылку на стол. Дворник резко бросился к образам и задернул их занавеской.
– У-у-у, бесстыжие! – он погрозил в их сторону кулаком и выставил на стол два стакана. Потом открыл водку и, вопросительно взглянув на гостя, разлил по половинке.
– Радость у меня! – сообщил профессор.
– Да ну?
– Нашел работу по душе, а главное – нужную и полезную в наше новое время.
– Каждому – работу по душе! – брякнул дворник где-то услышанную фразу.
– Коллектив какой! – продолжал восхищаться Агатангел Ильич. – Слова лишнего не скажут, не ругаются, не злословят и даже, кажется, на работе не пьют!
– Быть не может! – Дворник выпучил глаза. – Свят-свят-свят! – Он перекрестился на задернутые иконы, раздраженно махнул рукой, подошел к ним, оттянул занавеску, смачно плюнул в рожу Христу, снова завесил его и вернулся за стол.
– Так вот, теперь я уже и пролетарий! – Агатангел покачал головой, словно еще сам не мог поверить во все происшедшее.
– Эк у нас все быстро меняется! Хошь – сволочь буржуйская, хошь – пролетарий. Хорошо!!! Не то что раньше было: кем родился, тем и помер! А работа-то где?
– Артель «Вечная радость».
– Эт на Липковском бульваре?
– Да, там.
– Видал я их вывеску. У меня там рядом знакомая прачка жила. Вот баба была – гром и молния. Сначала – как барина примет, а напоследок с лестницы спустит, как собаку последнюю. И что же делать там будете?
– В общем гробы и что-нибудь еще из дерева.
– Да, кажись, вы толк в этом деле разумеете.
– Это вроде увлечения у меня было… Часто раньше, когда профессором был, о смысле жизни задумывался, и вот как ни задумаюсь – хочется гроб сделать. Так и научился. Дело нетрудное, но весьма полезное. Людям так же необходимо, как коляска или кровать… Собственно говоря, это звенья одной цепи: сначала туман, потом колыбель – от слабости лежишь, потом кровать, а после – гроб – и снова туман. Такова наша жизнь. И между этими лежаниями человек ухитряется многое сделать – и революцию, и бунт поднять, и все что угодно. Это меня всегда в людях удивляло. Даже не верилось, что вот родился он, проказничал, бездельничал и пил, а вот нате вам – взял маузер, а потом и Зимний взял. Так из тумана великие дела творятся. В туман они потом и уходят, только век у них порой намного дольше человеческого.
– Вам бы с таким разумом вождем ихним стать… – уважительно высказался дворник.
– В вожди себя не предлагают. Это не президентские выборы. Их народ выбирает.
– Ну дак пусть вас и выберут! У вас мудрость еще царской закалки!
– Оно и плохо. Не в почете сейчас царская закалка.
– Выберут вас, ей-богу, тьфу, выберут! – уверил дворник и допил остаток водки. Убрал бутылку и стаканы со стола и отдернул занавеску с образов.
– Пойду уж спать, – сказал слегка захмелевший, а оттого и покрасневший профессор.
– Заходите, с чем будет! – попрощался дворник и щелкнул задвижкой.
5
Новый день тоже начался с тумана. Был слегка прохладен и свеж и так же безлюден поутру. Мудренов пришел в артель первым. Сторож тыкнул ему в лицо карманным будильником, показывая пальцем на часовую стрелку, не добежавшую еще и до семи.
– Ничего, что рано, – раньше начну! – спокойно и вежливо сказал Агатангел Ильич.
– Ишь ты! Глухонемой, а говорит и понимает. Умный, видать, вроде начальника.
Мудренов встал за свой верстак, и рубанок в его руках задвигался так плавно и умело, словно смычок в руках у талантливого скрипача. За два часа он соорудил настоящее произведение искусства, оббил его черной материей, снял ботинки, примерил на себя, полежал чуток, поворочался, вылез довольный и, словно памятник на постамент, водрузил гроб на свой верстак.
6
Иван Магнитогорыч, закатив глаза и жуя кусок сала, размеренно листал пыльные страницы своей боевой памяти. Когда что-нибудь ценное для него возникало в голове, он откладывал сало, брал в руку огрызок карандаша и записывал это на куске промасленной оберточной бумаги. Наконец он закончил все сразу, завернул недоеденный кусок сала в исписанную бумагу, смел рукавом пиджака всякую отребь со стола на пол и вышел из квартиры. Трехдневная щетина придавала его лицу повышенную революционность и убежденность. Острый нос, худощавое лицо, узкие колющие глаза: такой человек мог быть и каторжником, и агентом охранки. Притом наверняка бы его воспринимали наоборот.
– Вы не скажете, где нынче штаб по борьбе с контрреволюцией? – твердым голосом спросил он у двух красноармейцев.
– А тебе, товарищ, что там надоть? Али контрреволюцию приглядел где? – ответил ему один, куривший какую-то траву, закрученную в газету «Утро России».
– Типографией царской от тебя несет! – невежливо бросил ему в лицо Магнитогорыч.
– Я те щас дам «царской»! – озлобился красноармеец и потянул винтовку с плеча. – Будя табе тупо графией нюхаться…
– Пагодь, Митя, может, ему что действительно в том штабе нужно?! – примирительно вставил второй солдат, усатый и виду молодого.
– А чего он лается на Красную армию?!
– Да я газету самодержавную в виду имел, из которой ты себе козла закрутил! – вздохнув, пошел на попятную Магнитогорыч.
– Ладно. Не время вздорить. Штаб тебе нужон?! Иди по Липковскому до Солдаткинской, тама на углу знамя висит, под ним дверь. Уразумел?
– Спасибо, братья! – разворачиваясь, сказал Магнитогорыч и пошел, куда послали.
Стояло непонятное время суток, потому как солнце в небе отсутствовало по погодной причине. Ветер не дул, дождь не лил, и другие атмосферные явления не являлись. Природа настороженно молчала, притаившись в ожидании. Чего она ждала – было непонятно, то ли ночи, то ли чего-нибудь антисоциального, вроде грабежа или убийства.
Под флагом сидел крестьянской выправки солдат. Магнитогорыч возбудил в нем недовольство, и он, сурово насупившись, спросил про мандат.
– Я по делу революции.
– Жди! – бросил солдат и пошел внутрь.
Магнитогорыч простоял три минуты, отсутственно размышляя. Дверь открылась, и тот же солдат поманил его пальцем.
Посетитель зашел в темный коридор.
– Вон тама третья дверь слева – отхожее место, а потом в пятую…
– А зачем мне отхожее?!
– Положено! Чтоб от испугу атмосферу не изгадил в кабинете.
Магнитогорыч, минуя отхожее, зашел в пятую.
– Здравствуйте! – почти выкрикнул он, не глядя никуда, а только себе под ноги…
– Кому как… – покачивая головой, ответил сидевший за столом человек в пенсне и сером костюме. – Вы по какому вопросу?
– У меня изложено… – дрожащим голосом сообщил Магнитогорыч, вытаскивая из кармана кусок сала, завернутый в исписанную бумагу.
Хозяин кабинета с неприязнью взглянул на засаленный кусок бумаги, который Магнитогорыч, освободив от сала, протягивал ему. В конце концов он схватил бумагу двумя пальцами и поднес к глазам. Губы его зашевелились, глаза прищурились за стеклами пенсне. Он читал.
– Так! – Голова оторвалась от бумаги. – Какое у вас образование?
– Пролетарское! – испуганно ответил Магнитогорыч.
– Плохо пишете, – медленно, словно размышляя вслух, говорил хозяин кабинета, – почерк никуда не годится, никакой образности, язык корявый… Вы что-нибудь читаете?
Магнитогорыч растерялся и не знал, как ответить.
– Молчите?! Задатки у вас есть, но не хватает образования… А впрочем, направлю я вас кой-куда, пусть на вас более серьезные люди посмотрят…
Магнитогорыч получил листок с адресом и вышел из кабинета.
Солдат, провожая Магнитогорыча, повел носом и освидетельствовал: никак чистый запах, ан и в отхожем не был…
7
Дворник Феодор поднялся на второй этаж и постучал в квартиру под третьим номером.
– Кто там? – зазвенел женский голос.
– Вечер добрый, дворник я ваш…
Дверь открылась, и женщина лет тридцати с мелочью и с ослепительной улыбкой на напудренном лице пригласила войти.
– Я к вам по делу… – Феодор замялся в прихожей.
– А мне, чай, все равно. У вас, мужчин, все дела одинаковы… – игриво отвечала она.
– Дело-то в клопах, – уже потише добавил дворник. – А я, извиняйте, как вас по батюшке, и не знаю.
– Апологетта Аристарховна, но не надо так длинно, а то мы с вами и поговорить ни о чем не успеем. Зовите меня Полей.
– Так вот, кажись, из вашей квартиры вниз клопы бегут…
– А чай пить будете? – не слушая гостя, спросила хозяйка.
– Чай?! Добро, выпью… Так вот, клопы эти, что от вас бягут, дюже злые. Чего они такие?!
– Вы все о том же?! Клопы?! Да откуда я знаю, отчего они злые или отчего добрые?! У них своя жизнь, у нас, людей, своя. Давайте жить как люди, а не как клопы!
– Давайте… – нерешительно согласился Феодор. – Но вот клопы эти мою собаку Мусю замучали. Она за неделю на три фунта похудела…
