Андрей Курков
Деклассированные
Посвящается Константину Вагинову и Андрею Платонову
1
Сразу после революции у дома № 8 по Низкопоклонному переулку появился новый список жильцов. Конечно, новые жильцы тоже не замедлили появиться, но это событие уже второй важности, потому как список без них – хоть куда, а они без него…
И приколотил этот список прямо к дверям не кто-нибудь, а точнее – не кто попало, а сам новый дворник Феодор, из расстриг. Сей список здесь же и прилагается:
Список жильцов одноподъездного дома № 8 по Низкопоклонному переулку
кв. 1 – дворник Феодор
кв. 2 – Товарнов-Вагонский
кв. 3 – женщина Апологетта
кв. 4 – Мудренов Агатангел Ильич (профессор философии)
кв. 5 – Иван Магнитогорович (пролетарий)
кв. 6 – еврей Бухманд (православный)
флигель – Муся, собака дворника.
Как-то раз наступило утро 6 сентября 191… года. С трудом оторвав голову от подушки, изготовленной из бывшего барского дивана, проснулся дворник Феодор и, поерзавши с полчаса на софе, стал готовиться отойти ко второму утреннему сну, но, вспомнив о делах насущных, все-таки встал и побрел искать воду для омовения. Прошло всего лишь трое суток со дня возрождения новых порядков в старом доме, и он еще не привык к расположению своей роскошной однокомнатной квартиры.
Умывшись спросонья, он по привычке подошел к образам, висевшим в углу, трижды плюнул на каждый, потом трижды же повторил: «Я – атеист, я – атеист, я – атеист!» После этого аккуратно вытер слюну с икон маленькой тряпочкой и улыбнулся, вспомнив нечто из глухой монастырской жизни. Потом резко сменил улыбку на суровое выражение лица и протараторил: «Религия – опиум для народа! Чур меня! Чур!» Феодор выглянул в окно и задумался о жизни. В это же утро о жизни задумались и остальные жильцы дома № 8. Ведь когда больше не о чем думать, все думают о жизни.
Размышления дворника Феодора о жизни.
Мысль № 1: Жизнь – это хорошо! А жилец кв. 5 – сволочь и дерьмо и звать его не по-христиански (Я – атеист: 3 раза) – Иван Магнитогорович, хоть и на русского похож. Все равно сволочь! Хто ж на новую квартеру в первый же день баб ведет! Да еще сразу трех в красных косынках! Может, секта какая?! Муся бедная сейчас, небось, зубами около хвоста роется, больно много блох этой осенью. Вот бы их, родименьких, этому Магнитогоровичу подкинуть, а от него и бабам этим краснокосынчатым! Погода хорошая! Хватит размышлять, мести пора!
2
И наступил вечер в доме № 8 по Низкопоклонному переулку. Из флигеля доносилось недовольное ворчание Муси, из квартиры дворника – то молитвы, то звуки искренних плевков, а из апартаментов профессора философии – столярный стук.
На третьем этаже болезненно заскрипела дверь, и на лестничную площадку по-лисьи вышел Иван Магнитогорович в запятнанных галифе и в затертом сером пиджаке, надетом на голое тело. Он наклонился над лестничным пролетом, вслушиваясь в звуки парадного. Весь шум сливался в легкое волнение ушных мембран и после бурных лет революции мог вполне сойти за божественную тишину. Магнитогорович на цыпочках спустился вниз и, выглянув на улицу, осмотрелся по сторонам.
– Все тихо! – недовольно буркнул он. – Хоть какой бы шум! Притаились!
Он вышел на улицу, стал лицом к дому и зашептал: «Так-так, у дворника горит свет, у профессора тоже, на третьем… а кто там? Черт возьми! Ну ладно, запишем. Он достал мятую бумажку и нацарапал что-то там карандашом, потом громко сморкнулся на землю и снова зашел в подъезд.
3
Агатангел Ильич Мудренов вышел из дому туманным послереволюционным утром. Низкопоклонный переулок еще спал, не обращая активного внимания на лошадиный топот куда-то вперед спешащей истории. В тумане мелькали темные элементы в темно-серых плащах с поднятыми воротниками. «Это люди будущего… – думал, замечая их, Мудренов. – Из тумана вышли, в тумане и исчезнут…»
Он уже минут десять как свернул с Низкопоклонного переулка, прошелся по Солдаткинской и очутился в конце концов на бульваре Липко. Здесь тумана было поменьше, появился выбор дороги, который и смутил профессора. Покрутив головой в разные стороны бульвара, он сделал решительный шаг назад и призадумался, после чего повернул направо. Идя медленно по левой стороне, он внимательно ощупывал глазами все вывески и дома. Вдруг он остановился. Вывеска над дверьми гласила: «АРТЕЛЬ «ВЕЧНАЯ РАДОСТЬ» О-ВА ГЛУХОНЕМЫХ». Дверь была закрыта. Мудренов запомнил адрес дома и облегченной походкой деклассированного элемента двинулся дальше по бульвару.
Прошло два часа. Утро приняло вполне рабочий облик. Везде стоял трудовой шум, шокирующий капиталистическую Европу. По улицам бегали бездомные собаки, обычно никого не кусая, и лишь изредка набрасывались они на ухоженных высокомерных болонок и мопсов, оставляя от них собачью сущность. Агатангел Ильич робко приоткрыл дверь в артель и бочком протерся вовнутрь. В помещении стоял невероятный шум. За верстаками работали около полутора десятков рабочих, мелькали рубанки, молотки подпрыгивали и с грохотом опускались на доски. Люди работали увлеченно, не обращая внимания друг на друга, не глядя ни на что, кроме как на предмет своей работы. Агатангела Ильича никто не заметил. Он простоял четверть часа, наблюдая за трудом. Потом подошел к ближайшему рабочему и дотронулся до его плеча. Тот обернулся, провел взглядом от ног до головы и в обратном направлении, взял большую метровую линейку и принялся измерять гостя. Мудренов отвел линейку от своих ног и показал пальцем на доски. Рабочий непонимающе выпучил глаза и уставился на профессора. Профессор сам подошел к верстаку, вежливо отодвинув труженика, взял рубанок и сделал несколько производительных движений. Оглянулся на рабочего. Тот открыл рот, из которого вылетело некое бессловесное удивление. Другие глухонемые обернулись, должно быть, восприняв это удивление на каком-то сверхзвуковом уровне. Отложив инструменты, они с прищуренным воодушевлением смотрели на профессора. Мудренов, внутренне польщенный пролетарским вниманием, сделал еще несколько публичных рабочих движений. Несколько рабочих подошли к верстаку и провели пальцами по поверхности доски, над которой Мудренов производил рубаночное действие. Доска им понравилась. Они по-доброму взглянули в глаза профессору, на что он потупился.
Неожиданно один из рабочих поднял руку, и все, завороженные, уставились на нее. Наступила густая тишина, гудевшая в каждом ухе. Поднятая рука опустилась, соединилась со второй и заиграла пальцами по воздуху. Глухонемые следили за ней не моргая. Когда она замерла, несколько рабочих беззвучно ответили, после этого состоялось массовое поднятие рук, напоминавшее обычное голосование. Когда процедура подошла к концу, рабочий, за верстаком которого Мудренов устроился, подошел вплотную к профессору, взял в руки рубанок и на протянутых ладонях вручил его гостю. Остальные захлопали.
Маленького роста рабочий подошел к профессору с бухгалтерской книгой и аккуратно положил ее на верстак. Книга открылась на положенном месте, так как была заложена огрызком карандаша. Мудренов понял по названию, что это «Книга учета бессловесной рабочей силы артели “Вечная радость”». Он с радостью вписал свою фамилию в надлежащую графу. Затем написал адрес. Под социальным званием поставил: «Пролетарий из бывших профессоров философии».
4
Агатангел возвращался на Низкопоклонный с поднятыми к лицу ладонями. Сверяя глазами свой путь, он снова и снова возвращал затем свой взгляд на ладони, покрытые вздутыми водянками.
– Я – пролетарий! – восторженно вырвалось у профессора. – Я человек новой эры!
Заметив идущую навстречу женщину, он остановился и ей в лицо сказал: «Мы наш, мы новый мир по…»
Договорить Агатангел Ильич не успел. Пухленькая враждебно настроенная ручка вздернулась в воздух и шлепок пришелся профессору по губам. Он удивленно посмотрел на женщину, подумал о ней вслух нехорошо и пошел.
– Гусак революционный! – бросила она ему вслед.
Он не обратил внимания на отсталость мышления встречной незнакомки и продолжал мысленно улыбаться на ходу.
По дороге профессор зашел в лавку и, облокотившись на прилавок, стал разглядывать различные алкогольные бутылки.
– Что у вас хорошего выпить имеется? – наконец он обратился к лавочнику.
– Коньяк французский дореволюционной доставки…
– А вам случайно не известно, что пролетарий пьет?
Лавочник бросил на посетителя сочувствующий взгляд.
– Если сам, то водку, если с пролетаркой – сельтерскую.
– Тогда водки, будьте добры.
Взяв бутылку, он вышел на Низкопоклонный и подошел к дому № 8. Пробило 9 вечера. Где-то выла собака. В сторону воя прошли торопливо двое с винтовками. Агатангел постучал к дворнику.
– А-а… – узнав жильца, промычал тот. – Дело али так?!
