Никуда не спрятаться от просьб, от петиций никуда не деться…
Вот тогда оно и началось, это избиение младенцев.
Тяжела ты, шапка, тяжела! Снова все клянут и укоряют:
«Ирод, Ирод, отойди от зла, ничего взамен не сотворяя!»
2. Торжество победителей
Династию Тан сменила династия Сун.
И это случилось в таком-то году и часу, в такой-то столице одной из таких-то стран.
Династия Сун сменила династию Тан.
И все ликовали, плясали, кричали ура и дружно кивали, что, дескать, давно бы пора, судили, рядили, обиды свои вороша, — к династии Тан у людей не лежала душа.
Династию Сун сменила династия Мин.
Четыреста лет пронеслись над страной, как один. Четыреста вепрей голодных в дремучем и темном лесу.
Династия Мин сменила династию Сун.
И сразу — как будто все из лесу вышли на свет. Подумать ведь только: не шутка — четыреста лет! Страна веселилась, на время забросив дела. Династия Сун, видно, здорово всех допекла.
Династию Мин сменила династия Цин.
На это имелось немало серьезных причин.
Как солнце из ночи, как клин, вышибающий клин, династия Цин сменила династию Мин.
Вот радости было в таком-то году и часу, в такой-то столице одной из таких-то стран! Династия Цин — это вам не династия Сун, она далеко не династия Мин или Тан!
Ох, как далеко от династии Цин до Мин! Как будто меж ними незримо пролег океан…
Так все говорили, вздыхая без всяких причин, тайком вспоминая династию первую — Тан.
3. Время реформ
Два дня, которых не хватает февралю, были отняты у него и добавлены к августу.
На исходе прошлой эры стало холодать. Ну такая атмосфера — хуже не видать. Просто жуткие примеры, верится с трудом. Накануне новой эры — и такой содом!
Цезарь тут же принял меры, подтянул войска. Не теплеет атмосфера — экая тоска! Все воюют — страны, веры, в мире нет тепла. В мире холодно и серо — скверные дела.
И не раз об этом Цезарь прямо говорил, говорил, что до зарезу миру нужен мир. Но все так же приходили сообщенья с мест, что, мол, нету мира в мире, есть один зарез.
Небывалые размеры страха и вражды. Не теплеет атмосфера, долго ль до беды? И народы, и державы пьют из чаши зла. Хоть земля горит пожаром — в мире нет тепла.
И тогда великий Цезарь климат изменил: он февраль слегка урезал, август удлинил. Сделал зиму он короче, лето растянул и, не думая о прочем, отбыл на войну.
4. Служба спасения
Утопающий хватается за соломинку, и соломинка чувствует, как непрочен, как зыбок этот мир, и понимает, что она в нем — единственная соломинка, за которую можно еще ухватиться, она осознает, что, если бы не она, все к черту пошло бы ко дну, — да-да, пошло бы ко дну, — так думает она, идя ко дну вместе с утопающим.
Принцесса на горошине
Принцесса на горошине, и нечего скрывать: горошина подброшена в принцессину кровать. Ну что же тут хорошего? Опаснейший сюжет: горошина подброшена на шелк и креп-жоржет.
Но поутру прохожие вдруг стали замечать: горошина подброшена в принцессину кровать. Была б она подброшена в кастрюлю или в таз, как это ей положено, — тогда бы в самый раз. А чтобы сытой задницей поверх продукта спать — уж ты прости, красавица, как это понимать?
Ругаются прохожие: в стране гороха нет, еще не огорошены детсад и горсовет, и ничего похожего в сельмаге не сыскать, — они ж ее, горошину, подумайте, — в кровать!
С кого за это спрошено? Кому держать ответ за каждую горошину, которой в супе нет, за каждую картошину, что разлетелась в дым, за каждую галошину, в которой мы сидим?
Ругаются прохожие и поминают мать:
— Принцесса на горошине, а мы не можем спать!
Похороны
Иногда муравьи по ошибке хоронят живых товарищей. Биологический эксперимент
Приходят к муравью друзья, печально хмурят брови:
— Хотим тебя похоронить, прости на этом слове.
— Да что вы, братцы! Я живой! Зачем вы сняли шапки?
Качают братцы головой, заламывают лапки.
— Наш милый брат! Наш добрый друг! Нам бесконечно жалко!
И муравья они берут, влекут его на свалку.
Но он не мертвый, он живой, во здравии и силе, а потому идет домой, а не лежит в могиле.
Приходят к муравью друзья:
— Старик, ты нас не понял. Мы выплакали все глаза, а ты не похоронен.
И, высказав такой упрек, берут его под ручки:
— Да, кстати, мы тебе венок купили в счет получки.
И вслед за этим без труда, без лишней проволочки, они ведут его туда, где можно ставить точку.
Но он не мертвый, он живой и жить еще способен, а потому идет домой, а не лежит во гробе.
Приходят к муравью друзья:
— Да что ж это такое? Уже протоптана стезя к молчанью и покою. Будь другом! Не сочти за труд!..
И, к уговорам глухи, они опять его берут… Ну, словом, в том же духе.
Из всех гробниц, из всех могил сбегал домой покойник, покуда не сообразил, что там лежать — спокойней. Никто тебя не теребит, никто не докучает, и все живые муравьи в тебе души не чают.
С тех пор упрямый муравей лежит вдали от дома. И кто-то из его друзей, смеясь, сказал другому:
— Как будто парень не дурак, а главного не понял. Других хоронят разве так! А он — смотрите — помер!
Размышление у крепостных стен с подведением итогов
Эта старая крепость все рыцарей ждет, хоть для боя она старовата. Но мечтает она, чтобы брали ее так, как крепости брали когда-то. Чтобы было и страха, и трепета всласть, и сомнений, и мыслей преступных. Чтоб она, подавляя желание пасть, долго-долго была неприступной.
Дорогая, ты слышишь: вокруг тишина, ни снаряды, ни бомбы не рвутся… Мы с тобою в такие живем времена, когда крепости сами сдаются.
Любовь — это понимание
На свете жил один король, он был не гений, не герой, хотя был многих званий удостоен, но разговаривать привык с людьми на ты, с собой на вы. «Мы…» — говорил, и прочее такое.
Король еще не старым был, и он однажды полюбил бесхитростную девушку Наташу.
— Наташа, — говорит король, — сегодня двери нам открой, сегодня, говорит, — ты будешь наша.
Наташа задрожала вдруг, и на лице ее испуг, и щеки зарумянились стыдливо:
— О, государь мой, как мне быть? Я вас готова полюбить, но не могу я… с целым коллективом.
Король ответил, пошутив:
— Мы уважаем коллектив, и мы готовы с ним считаться даже. Но в твой гостеприимный дом сегодня мы одни придем.
— А сколько вас? — сконфузилась Наташа.
Король внезапно замолчал и сразу как-то заскучал. И проворчал:
— С тобой не сваришь каши… Сегодня ночью дверь закрой! — сердито приказал король и полюбил смышленую Дуняшу.
Закон сохранения любви
Говорил мужчина даме:
— Есть закон теплообмена. И тепло, что между нами, исчезает постепенно.
Но другой закон угоден даме был. Она сказала:
— До сих пор еще в природе ничего не исчезало.
И мужчина вдохновенно поддержал подруги мненье:
— Это верно. Во вселенной всё, как в камере храненья. Где-то там, за неба краем, кто-то вспыхнет с новой силой…
Для того и остываем, чтобы им тепла хватило.
Совет да любовь
Жил на свете султан по прозванью Карем. У султана Карема имелся гарем: шестьдесят четыре персоны, все крикливы, ленивы и сонны.
Настоятель гарема, красавец Селим, называвший гарем не «гарем», а «горим!», умолял султана Карема отпустить его из гарема.
Он учиться хотел. Но султан отвечал:
— Что такое, Селим? Почему заскучал? Ты, что предан работе всецело, оставляешь любимое дело? Каждый хочет учиться, — добавил Карем, — но не это от нас ожидает гарем. Об учении думать не время: посмотри, что творится в гареме.
А в гареме такое, что бедный Селим наводил бы порядок до самых седин. Но собрал он сознательных женщин и нарек их советом старейшин. Эти мудрые женщины, знавшие толк в чувстве долга и в том, чего требует долг, неусыпно и неустанно направляли желанья султана. Только тех отбирал для супруга совет, кто имел и заслуги, и выслугу лет, кто был сдержан, уравновешен, в мыслях скромен и в страсти безгрешен.
И султан загрустил от порядков таких:
— Что-то стал ты, Селим, затирать молодых. Правда, старость почтенна, но все же ты дорогу давай молодежи.
А Селим уж и рад продвигать молодежь, только где молодую такую возьмешь, чтоб она подошла по заслугам и годами была, как старуха?
И все чаще султан уходил в кабинет, говоря, что для радостей времени нет, что в его, государевой, власти не свое, а народное счастье.
Но заметил, заметил дотошный совет: он впускал посторонних к себе в кабинет. Стоит только окну раствориться, как в окошко сигает девица.
Что тут можно добавить? Гарем под рукой, а супруг изменяет гарему с другой. Тут — открыто сказать не пора ли? — возникает вопрос о морали. Был с султаном серьезный, большой разговор. Пригласили его на персидский ковер и просили его объясниться: что он делает с этой девицей?
