Демиденко, конечно, мечтал первым ступить на ржавые пески планеты, ставшей навязчивой идеей для землян со времен Скиапарелли, и понимал, что уже через несколько лет не смог бы не только возглавить, но и принять участие в экспедиции, будучи человеком в возрасте, близком к преклонному. Мечтал, понимал, радовался. Но в то же время был сторонником обстоятельности и расчета, а не безрассудных подвигов. Он как никто иной знал – космос не любит ребячества. Космос умеет жестоко наказывать…
Шипение декомпрессионных насосов утихло, и Демиденко активировал наружную пластину шлюза. Она поползла в сторону, открывая пустынную панораму нагорий. В это утро тумана было меньше, чем обычно, поэтому распустившийся над волнистым горизонтом венчик Солнца заливал плато жестким светом, заставляя каждый камешек рисовать рядом с собой резкий провал тени.
Каждый раз, когда капитан выходил на поверхность, ему казалось, что тишина разреженной атмосферы и спокойствие сизоватого пейзажа вот-вот лопнут, явив незваным гостям всю мощь чужой планеты, покажут свой таинственный норов.
И каждый раз ничего не происходило.
Тишина давила на перепонки, спокойствие граничило с равнодушием, и мерзлота дрожала где-то рядом, в нескольких сантиметрах от тела, обогреваемого климат-системой.
Первое впечатление от планеты было обманчивым. Марс не заигрывал с пришельцами, не кокетничал с ними. Он просто-напросто не нуждался в людях.
Абсолютно.
Мы вернемся, думал Демиденко, и тысячи умов – прозорливых и предприимчивых – будут изгаляться, вычислять степень рентабельности колонизации необитаемого соседа Земли. И ведь в конечном итоге скорее всего они придут к выводу, что заселять его необходимо, как и разрабатывать ресурсы такой манящей целины. Но они не видели его морщин, не слышали его безмолвия, не чувствовали редкого холодного дыхания – им никогда не понять, что мы не нужны Марсу.
Для самого же себя капитан никак не мог ответить на один вопрос: нужен ли Марс нам?
Лишь ступив на этот мертвый песок и посмотрев на бледно-желтое небо, можно ощутить, насколько мы разные…
Геофизик и биолог, облаченные в белоснежные скафандры, уже возились около неуклюжего на вид «Крестоносца», забрасывая в грузовой люк аппаратуру. Вездеход был четырехосным и весил около восемнадцати тонн. Точнее – весил бы на Земле. Здесь же – от силы тонн пять с половиной. Задняя его часть вздувалась полутораметровым «пузырем»: в ней за свинцовыми переборками располагался чрезвычайно компактный для такой машины атомный двигатель. А в передней части титанового жука отсвечивало толстое стекло-хамелеон кабины с поляризационным слоем, коэффициент отражения которого менялся в зависимости от условий освещенности.
– Володя, не лихачь, – сказал Демиденко, подходя к пыльному борту «Крестоносца».
Локтев резко обернулся и состроил недовольную гримасу, нахмурив густые брови.
В наушниках раздался его сипловатый голос:
– Товарищ полковник, разрешите две ремарки?
– Валяй.
– Не пугайте так. Раз. И два: я не лихачу.
Кряжистый Повх тем временем забросил в нутро вездехода ящик с дополнительными аккумуляторами для ручного спектрографа, задраил герметичный люк и щелкнул перчаткой по шлему Локтева. Сказал с усмешкой, слегка картавя:
– Слова «лихачить» нет в русском языке. Поехали.
– Занимайся биологией, – беззлобно огрызнулся Локтев, легко взбираясь по лесенке к шлюзу, который находился наверху.
Когда вездеход тронулся с прокруткой, подняв кучу буроватой пыли, в наушниках послышался негромкий, но отчетливый голос капитана:
– Володя, ты все-таки не лихачь…
Локтев дернул предохранительную скобу и откинул шлем назад.
– Тьфу ты, – хмыкнул он, вдавливая педаль газа. – Сами бы водили эту дурынду, если такие умные.
Повх тоже снял шлем. Сдерживая улыбку, обронил:
– Ну что ты кипятишься, Володь? Ты просто не лихачь, и всё…
Локтев рыкнул что-то неразборчивое и дерзко бросил «Крестоносец» вверх по склону русла.
Когда-то здесь, по-видимому, текли потоки лавы с гигантской кальдеры, увлекая за собой каменные глыбы, плавя песок, раскаляя воздух и в конце концов покрываясь замысловатым узором пепла. Дно русла было довольно ровное и широкое, но с каждым километром вездеход шел все труднее: увеличивался угол подъема. Не спасала даже втрое меньшая сила тяжести.
– Как думаешь, – спросил Повх, – есть на этой ледышке что-то стоящее?
– Ты имеешь в виду горы Фарсида?
– Нет. Я про Марс в целом.
Локтев помолчал, выруливая между двумя наносами-ракушками. «Крестоносец» ощутимо накренился на правый бок, но уже через десяток метров вновь пошел прямо.
– Скорее всего нет, – откликнулся наконец геофизик.
– А вдруг все же найдем что-нибудь на маршруте?… – промямлил биолог, как-то отрешенно уставившись на спидометр. Скорость не превышала тридцати километров в час.
– Да ты посмотри вокруг! – неожиданно резко сказал Локтев. – Оглядись.
Повх повернулся к нему.
– Что ты на меня вытаращился? – фыркнул Володя, не отрывая взгляда от скользящей под колеса ленты русла. – Туда смотри. Вверх, вниз, по сторонам…
Поправив горловину скафандра, Повх послушно поглядел через стекло. Даже с каким-то неподдельным интересом, будто впервые увидел оливковую пустыню.
Солнце уже поднялось довольно высоко, и его лучи наискось пробивали прозрачную атмосферу. На склонах кое-где гулял ветерок, вскидывая бурунчики пыли, но он был слаб и не мог поднять настоящую бурю. Вдали виднелись вспухающие линзы буро-сизых гор, над которыми остановилось желтоватое небо.
Повх провел взглядом по линии горизонта слева направо. Ее бугры и впадины почему-то напомнили ему край плохо отформатированного текста.
– Весна… – задумчиво сказал он.
– Что? – переспросил Локтев.
– Весна, говорю.
– Рехнулся? Какая, на хрен, весна?
– Марсианская.
Локтев подвигал плотными бровями.
– Н-да. Тебе, наверное, пора домой. Повх промолчал.
До места замера осталось примерно километров пятнадцать. «Крестоносец», надрывно гудя генератором, взбирался все выше, забывая за собой вздыбленные клубы пылевой взвеси.
Марс был равнодушен…
Вдруг биолог напрягся и подался вперед всем телом. Его тут же швырнуло обратно в кресло пневморемнями безопасности, крест-накрест перехватывающими грудь.
– По-о… о… постой-ка! – Повх всегда начинал заикаться на «о» при волнении. Он ткнул перчаткой в стекло: – Во-о… о… вон там!
Локтев уже видел: на склоне, метрах в ста правее русла, возвышались четыре столба. Он засопел и торопливо остановил вездеход – «Крестоносец» ухнул тормозными системами и замер.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
