После короткого раздумья она добавила:
— До завтрашнего вечера я могу обещать более или менее наверняка. Это, конечно, совсем мало, но в понедельник утром я обязательно должна быть в Заречном.
— Поставлю на место точно, во сколько скажете.
Она опять улыбнулась.
— Особой точности вовсе не требуется. Можете поставить хоть совсем поздно. Пойдемте, я дам вам ключ и покажу, где спрятаны весла.
Женщина развязала негнущийся фартук, бросила на козлы и, сразу став стройной и легкой, повела его во двор. Сколько ей лет? Около тридцати. По фигуре можно дать меньше, по лицу, — за тридцать,
По обе стороны дорожки огромными кустами росли георгины, одни — ему по плечо, другие — и того выше.
— Какие чудесные цветы! — удивился Рудольф.
— Что вы сказали? — переспросила она оборачиваясь, и его опять поразила спокойная внимательность ее светло-серых глаз. — Ах, цветы! Баловство, конечно, но разводим понемножку. И земля тут хорошая, глина, только в сушь такую, как сейчас, сильно горят.
С озера прибежали дети со щенком, тот заметил Рудольфа первым и, путаясь в тысячелистнике, подковылял ближе. С солидным опозданием он возвестил наконец о появлении в Томаринях чужого. Не в пример ему дети, босоногие и забрызганные, при виде Рудольфа замялись и остановились поодаль.
— Зайга, принеси ключ от лодки!
Девчушка побежала, взмахивая светлыми косичками. А мальчик, на голову ниже ее, смуглый и кудрявый, как цыганенок, издали воззрился на Рудольфа такими же карими и почти круглыми, как у хромого медвежонка, глазами.
— Как тебя зовут? — заговорил с мальчиком Рудольф. Однако тот не ответил, только смотрел на него с любопытством, внимательно и даже плутовато.
— Поди сюда, Марис! — подозвала женщина.
Мальчонка медленно приблизился и ухватился за ее руку:
— Мама!
— Что?
— Это папа?
Женщина покачала головой, на лице ее не отразилось ничего, она только быстро отвела взгляд и вся как-то подобралась, словно в ожидании удара. Однако у мальчика и после недвусмысленного жеста матери интереса к Рудольфу не убавилось. Марис оглядел его с головы до ног — волосы, очки, застежку «молнию», часы на руке, сандалии — с нескрываемым, пристальным вниманием, как рассматривают зверей в зоологическом саду, и Рудольф невольно засмеялся. Лицо Мариса тоже осветилось сперва несмелой, потом широкой улыбкой, которая привела в смущение его самого. Мальчик вдруг сконфузился, спрятался за спину матери и только изредка поглядывал на Рудольфа блестящим глазом.
Вернулась Зайга, принесла, ключ на шнурке с деревянной биркой. Рудольф обратил внимание, до чего они с матерью похожи — те же черты, те же глаза, только у девочки волосы еще совсем светлые, но со временем они, наверно, потемнеют и приобретут, как у матери, каштановый оттенок.
— Пойдемте вниз, — суховато предложила женщина, и они направились к озеру. Щенок быстро потерял интерес к пришельцу, зато Рудольф все время чувствовал на себе неотступный взгляд мальчика. Смеркалось. Берег озера с черными деревьями, лодкой и причалом напоминал рисунок лаком на розовом стекле.
— Такая тишина и покой, что просто уму непостижимо, — нарушил затянувшееся молчание Рудольф.
Она не сказала ни да ни нет, только чуть заметно улыбнулась.
— Ни моторных лодок, ни транзисторов…
В эту минуту с озера неясно донеслась музыка.
— Про волка речь, а волк навстречь!.. — искренне развеселился он. — Кажется, на том берегу.
Она кивнула.
Вовлечь женщину в разговор ему так и не удалось. Опять наступила тишина, которую заполняли и не могли заполнить музыка по ту сторону озера и шелест травы под ногами.
— Весла — в ольховом кусте.
Это прозвучало весьма деловито и притом запоздало — дети уже вынули весла и тащили каждый свое, сперва по траве, потом по песку, затем перекинули их через борт на дно лодки. Этот двойной удар о настил прогремел в прозрачном вечернем воздухе над водным простором, как дуплет из охотничьего ружья, спугнул в камыше диких уток, которые уже расположились на ночлег. Нырки поднялись на крыло и полетели, отражаясь в воде, над озером.
— Утки! У-у-уточки! — закричал им вслед Марис.
Щенок взбудораженно побегал взад-вперед вдоль берега, даже забрел в воду по брюхо.
— У-у-уточки…
Птицы скрылись за полуостровом по направлению к Вязам, Марис успокоился, собака вернулась, и после короткого переполоха озеро вновь погрузилось в дрему.
Женщина отомкнула и отвязала синюю плоскодонку, подала ключ Рудольфу, но уходить медлила.
«Сейчас пойдут наставления, запреты, указания — не дай бог что-нибудь потерять, уронить в воду, сломать или забыть…» — решил он, готовый все это принять как неизбежное приложение к оказанной ему услуге и с легкой иронией глядя на женщину. Но та ничего не сказала, и Рудольф, выждав немного для приличия, шагнул в лодку и оттолкнулся от берега.
— Ну, значит, до завтра! — крикнул он, садясь на весла.
— До свидания, доктор!
Рудольф подумал, что с его стороны было немного наивно полагать, будто на соседних хуторах о нем еще не проведали. В деревне все узнается быстро, люди сразу примечают новые лица, а информацию, сдобренную некоторой долей фантазии, можно получить у Марии. Интересно, что о нем известно в Томаринях? Он ехидно хмыкнул, а тем временем лодка с тихим шумом удалялась от мостков. Сглаженные чужими ладонями, точно отполированные, весла удобно лежали в руках и с приглушенным плеском рассекали воду, к берегу плыла легкая рябь, собирая в морщины зеркальную поверхность. Женщина все еще стояла на прежнем месте, по-вечернему грустный неяркий свет озарял ее стройную фигуру. Рудольф помахал рукой, но она не ответила и вообще не проявила признаков того, что она это видела. Он греб медленно, но ритмичными взмахами, откидываясь назад, отчего напрягались и даже ныли мышцы спины и живота, и вода вокруг лодки журчала. От Вязов при полном безветрии легонько тянуло дымом из бани, в воздухе пахло субботним вечером.
Рудольф не заметил, когда и в каком направлении скрылась женщина, просто берег вдруг опустел, она растаяла как призрак. Ни в воде, ни на косогоре, ни в саду между стволами яблонь не мелькнул ее гибкий стан, только изба с горы смотрела на озеро желтыми кошачьими глазами. Полумрак скрывал разрушения, причиненные хутору временем. По мере удаления от старого хутора он волшебно преображался — крыши вновь обретали внушительность и, обрамленные зелеными кронами, уплывали все дальше, в былое величие,
«Мария мне что-то рассказывала о Томаринях, По какому поводу?»
Он не мог вспомнить,
Полуостров с редкими ивами, ольхами и единственной сосной заслонил ему вид на берег.
2
На какой-то миг Лауре показалось, что свекровь уже включила свет в доме. Но, подойдя ближе, она поняла, что обманулась — это вечерняя заря зажгла медью окна. Дети взобрались на гору. Оттуда слышался смех, гомон, визг — сначала из сада (похоже, они кидались опавшими яблоками), потом со двора (теперь, наверно, брызгались из корыта). Лязгнула цепь, звякнуло ведро, Альвина забранилась — и все стихло. Только внизу, на озере, все тише и тише скрипели уключины давно уже невидимой лодки. В недвижной тишине это был единственный звук, которому аккомпанировал сонный стрекот кузнечиков.
Лаура возвратилась в сарай, однако в двери еще постояла, глядя во двор. Волнами набегал аромат скошенной травы, яблок и озера. Тихий субботний вечер настраивал на ничегонеделанье. Стоять бы вот так и стоять, прислонясь к косяку, ощущая в руках приятную усталость от тяжести лейки, стоять, пока не надоест, потом спуститься к озеру, выкупаться, а там уж юркнуть в постель, натянув до подбородка прохладную хрустящую простыню. Уключины больше не скрипели. С того берега опять послышалась музыка. Вия говорила, что Элина накроет стол в саду… Одна за другой вспыхнули звезды. Вечера в августе уже не светлые, не зеленоватые, а темные и синие.
Козлы с доской были едва видны. Она взялась за пилу. Ж-жик, ж-жик… Не режет, а просто дерет. Но как наточить? Лаура уже пробовала напильником — она видела, как точат мужчины. Да не понять, стала пила острее или не стала. Ж-жик, ж-жик, ж-жик… Ничего, как-нибудь домучит. Ворот надо приладить, хоть кое-как, чтобы утром достать воды на завтрак. Она, правда, налила давеча полное корыто, вровень с краями, чтобы запас был и не пришлось бы идти на озеро. Но ясно, что за день в корыте успели поболтаться не только дети, наверняка мимоходом напилась и корова, не без того, чтобы полакал и Тобик. Ж-жик… Ну вот, наконец-то готово.
Срез получился неровный (точно зубами изгрызенный) и к тому же косой. Ничего, этим концом она забьет стойку в землю, а выемку сделает на другом конце. Не все ли равно… Однако шершавую доску в зазубринах не мешало бы обстругать. Но не было ни рубанка (задевали куда-то), ни времени — того и гляди стемнеет, придется оставить так. И, выйдя за дверь сарая, где светлее, Лаура стала долбить полукруглую выемку для рукоятки ворота; стамеской и молотком долбила как дятел, оглашая стуком всю округу, и не слыхала — так же, как недавно шагов Рудольфа, — как подошла Альвина.
