Фра Мартин повернул назад, к монастырю, и в это мгновение арбалетная стрела насквозь проткнула его руку. Страж пошатнулся, правая нога поехала по обнаженному склону. Потеряв равновесие, он покатился вниз.
Зацепившись за выступающие над обрывом спутанные корни деревьев, он замер, почти бездыханный, ошеломленный. Ему все же хватило присутствия духа, чтобы ухватиться за корни. Пытаясь отдышаться, фра Мартин беспомощно болтался в воздухе, испытывая головокружение и тошноту одновременно. Под ногами распахнулась пасть чудовищного обрыва — тысяча ярдов алчной пустоты. Далеко внизу маршировали рыцари. Из раны струилась кровь, пульсирующая боль пронзала руку, отдаваясь в плече. Он попытался подтянуться повыше, но в результате только раскрылась рана, и кровь пошла еще сильнее. Рано или поздно он ослабеет и скатится вниз, под ноги врагам…
Фра Мартин начал молиться, сосредоточив внимание на главнейшей части своего бытия. Всем существом обратившись к Богу, он тем не менее заметил, как вывернутое из земли огромное дерево у него над головой вдруг словно само по себе сдвинулось с места. Сначала медленно, затем все быстрее оно покатилось по склону, — пока наконец не рухнуло вниз, прямо на колонну рыцарей. Снизу раздались вопли смятения и боли.
Изумленный, фра Мартин сглотнул, наблюдая за хаосом в рядах врага.
— Это промысел Господень… — прошептал он.
— В некотором роде, безусловно, да.
Страж поднял залитые потом, засыпанные красной землей Сумелы глаза, пытаясь разглядеть говорившего. Сперва монаху показалось, что сам святой Франциск явился ему на помощь. Но потом видение улетучилось.
— фра Леони, — прошептал фра Мартин, — хвала Господу!
Фра Леони очень подходило его имя.[1] Тяжелую голову венчала копна курчавых, черных как смоль волос. С буйной шевелюрой и резкими, суровыми чертами львиноподобного лица неожиданно соседствовали ярко-голубые глаза, словно солнце проглядывало сквозь затянувшие небо грозовые тучи.
— Нужно спешить, пока они не опомнились. Время дорого, — фра Леони протянул крепкую руку, облепленную кусочками мха и древесной коры, и вытащил своего товарища на безопасное место.
Сумельский монастырь, казалось, был высечен прямо в толще вековой скалы, — зазубренный клык в самом сердце Карадаглара, или Черных гор, лежащих между Трапезундом и Арменией.
— Султан Мурат II со своим флотом заставил венецианские корабли отступить. — фра Просперо обращался с этими словами к священникам, собравшимся вокруг потемневшего деревянного стола в трапезной монастыря. Лица их были мрачны. — В любой момент Трапезунд может подвергнуться нападению. И на этот раз ему не поможет его удачное местоположение. Золотой Город падет, а вслед за этим турецкая нечисть подступит к воротам Сумелы.
— Прямо сейчас нам угрожает другая беда.
Священники все как один обернулись к закрывшей дверной проем фигуре в залитом кровью одеянии. Над их головами с выбритыми тонзурами уходили высоко вверх своды потолка, напоминавшие могучие плечи гиганта-воителя.
Фра Просперо, великий магистр ордена, поднял руку ладонью вверх в традиционном жесте радушного приветствия. Но в черных глазах мелькнуло совсем иное выражение. Он не любил, когда его прерывали, а тем паче — возражали ему.
— Входи, фра Леони, и объясни нам, в чем дело. — Великий магистр холодно улыбнулся. — Что может быть хуже, чем нашествие турецких вандалов на землю, где мы нашли прибежище, на оплот Христа в Леванте?
Фра Леони вошел в сумрачное помещение, ведя раненого фра Мартина. Двое священников поднялись и поспешили навстречу, чтобы отвести пострадавшего в лазарет.
— Что такое? — спросил фра Просперо. — Что произошло?
— На нас напали, — отвечал фра Леони. — Рыцари святого Клемента нашли нас. Они тайно высадились в Синопе пять ночей тому назад. Их войско всего лишь в часе пути от монастыря.
Фра Леони и великий магистр обменялись выразительными взглядами, но никто из них не произнес ни слова.
Фра Просперо вздохнул.
— Воистину сбываются худшие наши страхи. Страстная жажда мирской власти заставила Папу основать орден рыцарей святого Клемента, собственную армию, предназначенную для сокрушения тех, кто осмелится пойти против Святейшего Престола… Три недели назад гонец доставил рыцарям сообщение от Папы. Им приказано уничтожить наш орден.
Фра Просперо был крупным человеком с румяным и круглым, словно подсолнечник, лицом и умными черными глазами инквизитора. Голосом он обладал глубоким и выразительным. Баритон великого магистра с удивительной легкостью достигал отдаленных уголков трапезной.
— Наши с Папой пути разошлись уже давно. Но теперь Ватикан объявил наше учение еретическим и богохульственным, утверждая, что мы представляем угрозу для папского правления. Ныне мы подлежим полному и окончательному уничтожению. Кто лучше всего справится с этой задачей, как не так называемые «солдаты Христа», рыцари Священной крови святого Клемента?
Священники переглянулись; на лицах застыло выражение ужаса и смятения.
Фра Сенто нахмурил брови.
— Почему же вы раньше не сообщили нам об этом недостойном указе?
— Это ничего не дало бы, — ответствовал фра Просперо, — разве что посеяло среди нас зерна паники…
Фра Сенто встал и напряженно подался вперед, опершись о стол стиснутыми кулаками.
— Мы могли бы открыть для мира завет, — горячо произнес он, — и доказать неправоту одержимого властью Папы!
При упоминании завета в трапезной наступила гнетущая тишина. Сгущавшиеся тени потихоньку заполняли помещение, проникая через выходящие на запад окна. Над горизонтом медленно угасало закатное пламя.
Мгновенно оценив ситуацию, фра Леони шагнул ближе к собравшимся и, не дав высказанной фра Сенто мысли овладеть умами священников, заговорил:
— Разве мы не закрыли раз и навсегда этот вопрос? Могущество и влиятельность церкви таковы, что нам скорее всего просто не поверят, не говоря уж о том, чтобы принять всерьез. Да и кто, кроме служителей церкви, духовенства и горстки ученых, сумеет хотя бы прочитать рукопись? Истинно верующие примутся поносить нас, объявят изгоями и закидают камнями, словно мы и в самом деле еретики. Завет попадет в руки наших врагов из числа церковников, а они предпочтут уничтожить его, нежели признать истину… И еще раз повторю, — не должно направлять наши желания и действия на разрушение того, чему мы всецело посвятили помыслы, душу и тело!
Фра Сенто, хмурясь, сложил руки на груди. Он понимал, что фра Леони прав, но растущий в груди страх мешал рассуждать трезво.
Великий магистр подал голос:
— Верно сказано, фра Леони. Благодарю. Однако враг уже близко, и сейчас нужно позаботиться о насущных делах. Необходимо организовать оборону. Мы готовились к этому с первого дня в Сумеле, так неужто не сможем принять неизбежное достойнейшим образом? — Его пронизывающий взгляд устремился на фра Сенто. — Может быть, у кого-то найдутся доводы для возражения?
Фра Сенто опустил глаза. Очень медленно его руки разжались, фра Леони, бросив еще один незаметный взгляд на великого магистра, с должной почтительностью занял свое место за столом.
— Все мы подозревали, что Папа ищет способ одержать над нами верх, — произнес фра Кент. Это был очень высокий, выше всех прочих братьев, полнолицый священник. Он обладал острым умом и был известен своей отзывчивостью, всегда охотно приходя на помощь нуждавшимся в этом товарищам. — Настал час величайшего испытания, и сейчас нам как никогда необходимо умение действовать сообща, — словно у нас на всех одна душа и одно могучее сердце.
Великий магистр едва заметно кивнул, обводя суровым взглядом собравшихся в трапезной.
— Я полагаюсь на всех и на каждого из вас. Выполняйте свой долг. Защищайте орден.
Все поспешили выразить согласие. Голоса фра Сенто, фра Кента и прочих слились в единый хор. Великий магистр распростер руки и обратился к ним теперь уже с формальной речью:
— Да обретут мужество наши сердца и наполнит наши души огонь веры. Святой Франциск заповедал нам вовеки быть его голосом на земле, нести волю его грядущим поколениям, и ныне мы должны собрать все свои силы. Над нами клубятся грозовые тучи войны, враг у наших ворот, но мы сумеем дать достойный отпор. Мы взойдем на стены на юге и на востоке, перекроем лестницы и внутренние дворы. Мы обрушимся на врагов карающим мечом за их дерзостное вторжение в Сумелу, ставшую для нас домом. Настал тяжкий день, кровавый день, день скорби и страдания! Сегодня прольется кровь и свершится не одно убийство. И небеса, и геенна до конца этого дня получат свою дань!
Над трапезной пронесся гул многочисленных голосов, после чего она быстро опустела, фра Просперо не преувеличивал — все без исключения монахи ордена прошли превосходную боевую выучку и были в отличной форме. Когда в помещении не осталось никого, кроме них с фра Леони, великий магистр произнес с болью в голосе, ранее безупречно скрываемой:
