Он опять помолчал и уже с торжеством закончил свой рассказ:
— Много сотен лет прошло с тех пор, как выросла гора над могилой голубой птицы. Много человеческих поколений сменилось на земле. Никто уже не знал места, где спит вечным сном голубая птица, а с нею и счастье человека. Только в мечтах и преданиях осталось оно. И вдруг опять засиял голубой свет.
Шел горной тропой путник. Истомила его жажда. Свернул он с тропы, чтобы напиться из гремучего ручья. Наклонился и видит: лежит под струистой водой маленький голубой камешек и, как звездочка, мерцает голубыми лучами. Взял путник голубой камень и бережно принес на груди в свой аул. И зацвел аул счастливой жизнью, как тысячу лет назад. И все поняли, что камешек этот от голубой скалы, где спит голубая птица. Подземные воды вынесли его на поверхность земли и принесли в дар человеку.
Недолго цвел аул. Новый хан спалил его дотла, а камень велел бросить в далекое море. Но разве можно остановить человека на его пути к счастью! Многие века люди искали ход к голубой скале. Одни из них погибли под обвалами, другие умерли в узких штольнях от удушья. Но в каждом ауле каждое поколение посылало новых смельчаков на поиски счастливого камня. И вспыхнул голубой свет, и потянулись к нему люди всей земли… Теперь хороший конец? — с торжеством спросил Саур.
— Хороший, — сказал я. — Но почему ты раньше не мог рассказать мне эту сказку?
— Почему? А ты поверил бы? Нет. А теперь я покажу тебе человека, про которого люди говорят, что он прикасается к голубому камню. Вчера он опять пришел в Нальчик.
Я даже привскочил:
— Саур! Ты веришь в эту сказку?!
По лицу Саура разлилось смущение. Он виновато улыбнулся и, отведя в сторону глаза, сказал:
— Зачем верить?.. Нет… Но, понимаешь, тут, может, есть наука… Ну, химия, например…
— В голубой птице?!
— Не в птице. Птицы, может, и не было. В камне.
И уже более решительно объяснил:
— Ну, есть растения, которые лечат? Есть. Есть полезные для здоровья минералы? Есть. Соль, например. Может, и голубой камень — такой же минерал, только полезней всех других.
Не зная, что на это ответить, я молчал.
Человек с зеленым сундучком
Однажды я шел в школу. На углу, у водоразборной колонки, женщина брала воду. Хрустальная струя звонко била в цебарку и наполняла ее пенящейся прохладной водой. К колонке легкими шагами подошел пожилой кабардинец. Он опустился на колено, припал к ведру, стал пить. В это время с пыльной дороги свернула огромная рыжая корова с тугим, полным молока выменем. Остановилась, нагнула голову и агатовыми глазами уставилась на цебарку. Несмотря на раннее утро, было жарко, и корова тянулась к воде. Кабардинец поднялся, вытер рукавом губы. Он строго посмотрел на корову из-под седых козырьков-бровей и что-то сказал ей по-кабардински. Женщина засмеялась, а корова повернулась и пошла прочь.
— Что он сказал? — спросил я женщину.
Продолжая смеяться, женщина ответила:
— «Иди, иди, — сказал, — молоко-то, небось, по двенадцати рублей сбываешь! Иди!»
Мне этот человек показался забавным, и я пошел за ним. Я то обгонял его, то вновь отставал. Одет он был в рыжую, поношенную черкеску, на ногах светлые остроконечные чувяки, на голове белая войлочная шляпа. Шел он удивительно легким шагом, хотя нес за спиной небольшой зеленый сундучок. Человек был худощав, длинноног. Загорелое, с бритым подбородком и седыми усами лицо его иссекли мелкие морщинки, но темные глаза смотрели молодо и задорно. Задев на ходу за веточку платана и слегка надломив ее, он быстро повернулся, приподнял шляпу и что-то учтиво сказал дереву. Прошел несколько шагов — и вернулся к нему. С виноватым видом достал из кармана ленточку, перевязал обломанную ветку и пошел дальше. Вдруг заметил отломанную планку на ставне какого-то дома, легко снял с плеч сундучок, вынул оттуда молоток и гвозди и прибил планку. Качнул одобрительно головой и пошел дальше.
Забыв обо всем на свете, я шел и шел за этим необычным человеком. Я был уверен, что он меня не замечает. Но он вдруг остановился, показал пальцем сначала на мои книги, потом в сторону школы и, смеясь глазами, сказал:
— Туда, туда иди. Арифметика, геометрия, физика. Туда.
Я смутился, неловко повернулся и побрел в школу.
Этери
— Слушай, что такое «бичо»? — спросил Саур, когда я, чуть не опоздав, вбежал в класс.
— Не знаю, — ответил я. — Мало ли разных слов на свете!
Саур рассеянно скользнул взглядом по моему лицу и прошептал:
— Странная девочка! Очень странная. Говорит: «бичо». Это я — бичо?
Вошел учитель, и начался урок. Но Саур слушал плохо. Занятый какими-то своими мыслями, он все время недоуменно поводил бровями. На перемене он отвел меня в уголок коридора и там, все с тем же недоумением на лице, шепотом рассказал:
— Я иду в школу. Иду, никого не трогаю — зачем трогать! А она подходит и говорит: «Здравствуй, бичо! Как пройти…»
— Кто «она»?
— Девочка. Очень странная девочка. На глазах слез нет, совсем сухие глаза, а плачут… И говорит: «Здравствуй, бичо! Как пройти в Пятигорск?» Я сказал: «Зачем идти? Пятигорск далеко. Надо ехать», И отвел ее к автобусной станции. Я отдал ей все вишни, что купил себе на завтрак. Она их ела, а глаза плакали. Я сказал: «Зачем ты плачешь? У тебя нет денег на билет? Так сиди и жди: я приду и принесу тебе деньги». Но она сказала: «Нет, бичо, я не плачу». И я ушел. Очень странная девочка!
— Почему же ты не расспросил: кто она, откуда идет и зачем называет тебя непонятным словом? — удивился я.
Но Саур молчал и смущенно смотрел в угол. До конца уроков он оставался задумчивым и рассеянным, а в конце сказал мне:
— Нету денег. Откуда у нее деньги? Она сидит там и плачет. Не люблю, когда плачут. Пойдем к ней, ну?
Мы свернули на широчайшую Степную улицу и зашагали к большому, далеко видному зданию автотранса. По дороге я пытался рассказать Сауру о моей встрече с забавным кабардинцем, но он почти не слушал и все повторял:
— Я Саур, Саур Ханаев. Зачем «бичо»?
Чем ближе мы подходили к станции, тем больше он волновался, а у самого здания неожиданно сказал:
— Пойдем домой.
— Как же так? — ответил я. — Надо посмотреть.
И только свернули за угол, как на скамье для пассажиров увидели одиноко сидящую девочку. Очевидно, автобус недавно отошел и увез всех пассажиров, кроме этой странной девочки.
Я тотчас догадался, что это она. Догадался по глазам. Действительно, темно-карие, с влажным блеском глаза девочки были такие печальные, будто на сердце у нее лежало неизгладимое горе. Увидя нас, девочка улыбнулась и встала. От улыбки лицо ее озарилось, но глаза продолжали смотреть грустно, и это напомнило мне один летний день, когда светило солнце и шел дождь.
— Девочка, почему же ты не уехала?
Она разжала руку, и в ней мы увидели трехрублевую бумажку.
— У меня не хватило денег.
— Мы тебе дадим денег, — живо сказал Саур. — В пять часов идет еще автобус. Не надо плакать — зачем?
— Да я не плачу, бичо, что ты! — удивилась девочка.
Я с любопытством рассматривал ее. Тонкая и стройная, она скорее была похожа на мальчика, если бы не черные косы, перекинутые на грудь, и не кротость нежного, покрытого золотистым загаром лица. Никакого багажа. Кроме тощего рюкзака, у нее не было вещей. Я спросил:
— Откуда ты, девочка?
— Из Тбилиси.
— Из Тбилиси?! — в один голос воскликнули мы с Сауром.
Мы жили у подошвы зеленых гор, за которыми, сверкая на солнце вечными снегами, поднимался к небу Кавказский хребет. Мы знали, что за хребтом, таким высоким, что на его вершинах ночуют звезды, под ярким солнцем раскинулся большой древний город, и он нам представлялся манящим, далеким и недосягаемым.
— Из Тбилиси, — повторили мы уже тихо и вздохнули.
Потом уселись на скамью. Девочка села между нами, и мы принялись расспрашивать ее.
Девочка охотно рассказала, что она — воспитанница детского дома, ни отца, ни матери у нее нет, а есть только старшая сестра Анико. Анико была на фронте фельдшерицей, долго не слала вестей о себе, и вдруг пришло письмо с коротким извещением, что она тяжело ранена и лежит в госпитале в Пятигорске. Девочка недолго размышляла, попросилась с одним военным в машину и поехала. Но под Нальчиком, в селении Большой аул, в машине что-то испортилось, она стала на ремонт, и девочка пошла пешком.
Рассказывая, она доверчиво смотрела нам в лица, а из ее глаз на нас лились тепло и кроткая грусть.
Потом мы долго расспрашивали о Тбилиси, об ущельях и скалах Военно-Грузинской дороги и не замечали, что к станции подходят люди и занимают очередь у кассы. А когда заметили, то вдруг вспомнили, что ни у меня, ни у Саура денег нет. Мы посоветовались и побежали на толкучку, чтобы продать свои кепки.
