— Как же она… сестра твоя?.. Ей лучше?..
Этери хотела ответить, но губы ее дрогнули. Она припала лицом к коленям и затряслась в беззвучном плаче.
Мы растерянно молчали.
— Не надо, — сказал наконец Саур, и я не узнал его голоса, таким он был нежным и горестным. — Не надо… Зачем плакать!.. Вот я, Саур, и вот Иван — мы будем тебе братьями. Разве мы позволим кому-нибудь обидеть тебя! Нет, не позволим. Мы всегда будем с тобой, и ты забудешь немножко свое горе.
И он осторожно погладил девочку по голове…
Какие тревожные и в то же время счастливые дни! Чудесный друг наш Байрам, трогательная в своем горе Этери с ее ясной, как молодой месяц, душой, пылкий и благородный Саур — мы все живем в одном доме, одной семьей. С раннего утра до темноты мы роем окопы и противотанковые рвы, закладываем окна домов камнем, пробиваем в стенах амбразуры, вбиваем на улицах железные надолбы. Мы работаем так, что рубашки наши просолились от пота и стали твердые, как картон. Но усталости мы не чувствуем и возвращаемся с таким зудом в руках, что, кажется, могли бы работать и всю ночь напролет. Только поев, мы замечаем, какими тяжелыми становятся наши руки, ноги, головы, как тянется в постель тело.
Кормила нас Этери. При доме был огород, в нем наливались соками и зрели овощи. Из них Этери готовила замечательно вкусные кушанья, которые носили необычные названия — пхали и аджаб-санла. Впрочем, она и овощи называла по-своему: фасоль — лобио, лук — хахви, свеклу — чархали. От этого все казалось почему-то еще более вкусным.
Спали мы в большой и единственной в домике, если не считать кухни, комнате: Байрам, Саур и я — на полу, а Этери — за занавеской, на хозяйкиной кровати. На ночь окна раскрывались, и прямо из комнаты видны были далекие звезды, от которых горизонт светился неприятным, мертвенным светом: это были вражеские ракеты, там проходила линия фронта. Время от времени слышались глухие, тяжкие вздохи и вздрагивала земля.
— Дедушка Байрам, расскажи что-нибудь, — просила из-за занавески Этери.
Немного помолчав, Байрам вполголоса, чтобы не помешать нам с Сауром уснуть, говорил:
— Хорошо, я расскажу тебе про серну, которую охотник хотел убить, но не убил, а стал ее преданным другом. Так в жизни бывает. Много лет назад жила в горах Кавказа серна — легкая, быстрая, как мысль. И хоть слыла она первой красавицей среди всех серн Кавказа, но этим не гордилась и была со всеми ласкова и приветлива…
Удивительно рассказывает Байрам о животных. Они и думают и чувствуют, как люди, и притом они совсем не похожи на животных из басен: в баснях сразу видно, что животных нарочно такими показывают, а Байрам и сам верит, что у них человеческие мысли.
Усталое тело наполняется блаженством покоя, к глазам приливает дремотная теплота, образы расплываются, точно причудливые фигуры в облачном небе. Сон, как вата, мягко окутывает меня, и голос Байрама постепенно удаляется и стихает вовсе. Опять дрожит земля. Но я знаю, что рядом мои друзья, и сплю спокойно.
Волк
С того дня, как я начал рыть окопы, все мои размышления о голубом камне как ветром смело. До сказок ли тут, когда в двадцати километрах фашисты! И вдруг опять вернулись все недоумения и странные догадки.
Однажды, когда мы возвратились с работы и мыли в кухне руки, Саур незаметно сделал мне знак выйти. Во дворе уже было темно, и я не мог видеть выражения лица Саура, но по таинственности, с какой он сделал мне этот знак, я понял, что случилось что-то особенное.
— Слушай, — сказал он, отведя меня под густую листву липы, — я слышал разговор, очень странный разговор.
Он оглянулся, на цыпочках подошел к забору и прислушался, потом так же тихо вернулся к дереву и стал рассказывать.
Они с Байрамом закладывали в медицинском техникуме кирпичом окна. Саур вышел на лестничную площадку за ломом и тут увидел, что по лестнице поднимается старый человек с толстым, как подушка, лицом. Заметив Саура, он скрипучим голосом сказал по-кабардински: «Ступай вниз и там жди». Саур подумал, что человек какой-нибудь начальник — так властно он это сказал, и пошел вниз. И вдруг у него заныло сердце, будто в предчувствии беды. Он тихонько вернулся, вошел в соседнюю комнату и прильнул ухом к двери. Вот что он услышал:
Старик. Байрам, ты узнал меня?
Байрам (после молчания). Ты — Алтай Шалимов. Я думал, ты в Иране.
Старик. Я был в Иране, двадцать лет был в Иране. Теперь вернулся.
Байрам. Жареным запахло?
Старик. Оставим это до завтра. У меня другой к тебе разговор.
Байрам. А что будет завтра?
Старик. Завтра вернется то, что украли твои друзья: наша власть и наше богатство. Но оставим, говорю, это. Байрам, я долго тебя искал и наконец нашел. Слава аллаху!
Байрам. Зачем коршуну жаворонок?
Старик. В твоем сердце вражда, Байрам, а я пришел к тебе с раскрытой душой.
Байрам. Я не золото. Зачем я твоей душе?
Старик. Золото — сила. Завтра мы купим на него все, что захотим. Байрам, протяни мне руку — и завтра мы будем с тобой хозяевами жизни.
Байрам. Я и без того хозяин жизни. Говори короче, мне некогда.
Старик. Байрам, ты на девять лет старше меня, но я отяжелел и задыхаюсь, а ты остался таким, как был: глаза твои молоды, ноги легки и не гнется спина. Байрам, ты знаешь след к залежам голубого камня, ты прикасался к нему, в твоем зеленом сундучке есть от него осколок. Не отпирайся, Байрам! Ты сам не раз проговаривался перед людьми, что живешь голубой жизнью.
Байрам. Я просил тебя говорить короче. Что тебе надо?
Старик. Я хочу знать путь к голубому камню. Я хочу купить то место, я хочу быть хозяином голубой скалы. У меня много денег, Байрам. Я поделюсь с тобой, и мы вместе купим ту землю. А потом, Байрам, потом мы начнем там разработки. У нас будут сотни рабочих. За каждый карат голубого камня мы будем получать пригоршни золота. Байрам, на всем Востоке не будет людей богаче нас.
Байрам. Откроем лавочку голубой жизни? Это дело.
Старик. Но торопись, Байрам, торопись! Может, еще кто-нибудь знает след туда. Нас могут обогнать. Завтра здесь будет новая власть, и мы не должны упускать момент…
— Дальше, дальше! — чуть не крикнул я, когда Саур, дойдя до этого места в рассказе, умолк.
— Дальше слов не было.
— А что же было? Да говори же!
— Был шум и грохот. Я выскочил и увидел, что старик кубарем катится вниз по лестнице.
— Почему же ты не спросил Байрама, кто это был?
— Я спросил, но он ответил: «Волк» — и куда-то ушел.
Саур приблизился ко мне вплотную и еще тише сказал:
— Ты заметил, что Байрам никогда не расстается со своим сундучком?
— Заметил, — заражаясь подозрениями Саура, так же шепотом ответил я. — Но почему же он не открыл свой секрет Советской власти, почему, а?
— Не знаю, — озадаченно сказал Саур и вдруг свирепо заскреб в затылке. — Зачем такая глупая голова! Глиняный кувшин, а не голова. Ничего не понимает!
Удар камнем
Мы вернулись в комнату. Байрам выглядел необычно озабоченным. После ужина он вскинул за плечи свой сундучок и ушел. Мы долго томились ожиданием и не могли уснуть. Не выдержав, все рассказали Этери и уже втроем принялись строить всякие догадки.
Вернулся Байрам только к утру. Завидя его из окна, Этери бросилась навстречу. За короткое время она привязалась к нему, как к родному отцу, и он обращался с нею нежно и осторожно, будто она была самым хрупким существом на свете.
— Дедушка Байрам, — повисла Этери у него на шее, — мы так ждали!.. Где же ты был так долго? — И вдруг испуганно вскрикнула: — А сундучок? Где же твой зеленый сундучок?.. У тебя отняли его?!
Байрам поцеловал ее ресницы и лукаво сказал:
— Я спрятал его. Пусть попробуют найти!..
Саур так ущипнул меня, что я чуть не вскрикнул.
Какой это был несчастливый день! Ранним утром налетели фашистские самолеты. Еще и сейчас у меня кулаки сжимаются, когда я вспоминаю отвратительное нытье их моторов. В городе все грохотало, скрежетало, лопалось, выло. Новые дома, которыми мы так недавно любовались, обращались в безобразные кучи обломков.
Байрам схватил полураздетую Этери на руки, наклонился над нею, чтобы защитить своим телом, и прыжками помчался на площадь, к щели. Саур и я бежали рядом.
Час спустя, когда мы вернулись домой, Байрам сказал:
— Пора. Приготовьте себе мешки на плечи. Пора…
Правду сказать, мы с Сауром не очень этому обрадовались: лучше бы нам забраться в окопы и швырять оттуда в проклятых фашистов гранаты. Мы повздыхали и с помощью Этери принялись мастерить себе рюкзаки.
В полдень мы двинулись в путь. Шли по дымным, обезображенным улицам, осторожно переступая через кровавые лужицы на асфальте.
В почерневшей от ожогов аллее голубых елей Саур остановился и с тоской сказал:
