Дома у Мурочки и хорошо и худо. Хорошо в детской, где они втроем спят, и няня тоже на своем сундуке за печкой. Хорошо играть всем вместе, слушать нянины сказки вечерком, в полутьме, когда только лампадка теплится перед образами. Мурочка давно знает наизусть все нянины сказки: и про Василису Прекрасную, и про морского царя, и про лебединых дев, которые по утрам скидывают у реки свои белые перистые сорочки и становятся царевнами… Чего-чего не знает она! А все-таки каждый раз жмется, к няне и трепещет, когда опять баба-яга догоняет девочку или Кощей-бессмертный губить царевича… Страшно!
Дима, с тех пор как в школе, сталь важничать и уже не с прежним интересом слушает нянины сказки.
— Ну уж, все старье! — говорить он.
У Димы теперь товарищи — мальчики и учителя — мужчины, и он свысока начинает смотреть на баб: на няню и Мурочку, и даже на тетю Варю.
Он боится, как и прежде, тети Вари, но уже начинает храбриться и важничать с нею, впрочем, покамест только в своих мыслях.
Зато с няней и Мурочкой нечего стесняться! Вот он и разгуливает по детской, задрав нос, и критикует, и все, что прежде ему нравилось, кажется теперь вздором и глупостями, не стоящими внимания. И — что всего хуже — он выучился в школе таким словам, как «наплевать», «дурачье» и даже «свинья…»
— Димка! на Лизу наступил! — взмолилась Мурочка, бросаясь спасать свое сокровище — старую, полинявшую куклу.
— Бабье! — небрежно говорить Дима. — Что она, живая, что ли?
Да что ты озорничаешь, батюшка, — говорить старая няня, которая сидит у окна и, надев очки, штопает детские чулки на деревянной ложке. — Погоди, тете скажу.
— Очень боюсь! — бойко отвечает Дима, однако уходит подальше от сестриных игрушек и начинает что-то строгать.
Мурочка вытирает слезы себе и кукле (надо же думать, что Лиза заплакала, когда очутилась под Диминым сапогом) и начинает ее укачивать, напевая нежным голоском:
«Спи, дитя мое, усни!Сладкий сон к себе мани!..»
— Хи-хи! это днем-то! — смеется Дима у своего окна. — И днем и ночью спит.
— Тебя не спрашивают, — говорить обиженно Мурочка.
— Даже игры придумать не умеют, — небрежно ворчит Дима.
Ник устал бегать в саду и теперь сидит тихо, не балуется. Он строить себе вавилонскую башню на полу, и когда она с треском разваливается, опять собирает кирпичи и снова воздвигает стены.
— Ох-ох! Царица небесная, Миколай угодник… — вздыхает няня, штопая чулки. — Что-то косточки мои ноют. Видно, быть непогоде.
Она смотрит в окно на небо, а неба видать только краешек, потому что окно выходить на двор; с четырех сторон стены, и в них окна. Даже можно видеть напротив у соседей, как шьют на машинке портнихи: там мастерская. Шьют и шьют весь день, с утра до ночи, и Мурочка часто подходить к окошку со своей Лизой на руках и долго задумчиво смотрит, как, нагнувшись, шьют большие девушки и девочки…
Они знают уже Мурочку, потому что не раз кланялись друг дружке через окна, и раз — какая радость! — оттуда прибежала тоненькая стриженая девочка, в розовом платье и черном переднике, и принесла Мурочке целый ворох ярких лоскутиков: красных, зеленых, голубых, желтых и розовых.
Мурочка даже оторопела, увидев такое со кровище. Ома звонко и крепко расцеловала девочку. Няня попросила себе лоскуточков, чтоб — сшить сумочку: «Некуда, — говорить, — наперсток спрятать, катушки и все», и Мурочка с такой радостью отдала ей, сколько надо было, и все-таки осталось еще на роскошные наряды для Лизы.
И потом она еще чаще смотрела в окошко и кланялась и улыбалась им, и думала про себя: «Чем бы только мне отблагодарить их, чем бы показать, как я довольна?»
Но у Мурочки, кроме старых игрушек, не было ничего.
К тому же она и не знала, как живут они там, в мастерской. Сыты ли они, хорошо ли им так шить с утра до вечера, не хочется ли им побегать и посмеяться или, может быть, поплакать, как Мурочка плакала иногда, уткнувшись лицом в нянины колени. Она не знала их жизни, и никто не рассказывал ей про них. Она знала пока только свою крошечную жизнь и жизнь братьев, и еще знала волшебную, страшную, удивительную жизнь разных царей и царевичей: Ивана-царевича, Салтана, Гвидона, Еруслана и Синагриппа, которые жили где-то в тридевятом царстве, в тридесятом государстве, — там, где летают страшные змеи и ковры-самолеты, и где живет, чудная огненная Жар-птица.
IV
Тетя Варя всем недовольна
Раз, поздно вечером, когда Мурочка уже убирала игрушки, а Ник, уже раздетый, в одной рубашонке, прыгал на своей постели, раздался звонок.
Звонок как звонок, никто на него не обратил внимания. Кому-то отворили двери, кто-то вошел, чьи-то вещи вносили в комнаты, отец с кем-то разговаривал.
Димы не было дома, он отпросился к товарищу и в первый раз один пошел в гости. За ним хотели послать кухарку Аннушку. Дима, конечно, выскочил бы посмотреть, кто приехал, но Мурочка не так была любопытна.
Её мир ограничивался детской, и она не любила заглядывать, что делается в других местах.
Но не успела она сложить все вещи в шкапчик, как случилось нечто необыкновенное. Дверь растворилась, и вошел отец с незнакомой барыней.
Незнакомка была высокая, стройная женщина в темном платье с белым воротничком и рукавчиками. Её волосы были пышно зачесаны наверх. Серые глаза смотрели строго и решительно.
Мурочка застенчиво приподнялась и, молча, смотрела на вошедших. Ник так и присел на постели.
Отец подозвал к себе дочь.
— Это Мария, или Мурочка, как ее зовут у нас, — сказал он.
Барыня поцеловала ее в лоб.
— А где же няня?
— Няня в кухню ушла, — прошептала Мурочка.
— А этот разбойник — меньшой, Ник. Старшего нет: отпросился в гости.
— Как, один? — удивилась барыня.
— Тут недалеко, — сказал отец. Он погладил по головке дочь, которая прижалась к нему. — Друзей у себя в школе приобрел. — Он нагнулся к Мурочке и, взяв ее за подбородок, сказал добродушно — Ведь это тетя Варя приехала.
Вошла няня с вычищенными сапожками Ника.
— Няня, вот Варвара Степановна приехала, будет жить с нами, — сказал отец.
Мурочка удивленно посмотрела на тетю Варю. Низко поклонилась няня и сказала:
— Добро пожаловать, матушка.
Варвара Степановна несколько времени разглядывала старушку, потом обвела глазами детскую.
— Как душно здесь. Отворяют ли форточки?
— Отворяем, матушка, по утрам.
Варвара Степановна обратилась к брату и сказала:
— Надобно сейчас сходить за Дмитрием. Восемь часов — детям давно спать пора.
Так началось царствование тети Вари.
Оказалось, что она всем осталась недовольна. Недовольна была она и тем, что дети много шалили, недовольна и тем, как ходила за ними няня.
Няня была старый человек и воспитывала детей по простоте, как умела, не мудрствуя лукаво. И шлепнет, бывало, Ника, если он заупрямится или очень расшалится, и в кухне посидит с Аннушкой, чайку попьет, но зато уже строго-настрого прикажет детям не ша лить. И дети слушались и вели себя смирно.
С первых же дней тетя Варя нашла, что многое в жизни детей надо изменить.
Прежде всего, каждое утро их стали обтирать холодной водой. И не няня, а сама Варвара Степановна приходила, брала большую губку и обтирала холодной водой сначала Ника, а потом Мурочку. Ник плакал и капризничал, но ни слезы, ни капризы не помогали. Мурочка, молча, подставляла спину и живот и только смертельно боялась, когда в первый раз прикоснется к её телу холодная губка.
— Что ты, Мари, корчишься, — строго говорила тетя Варя.
Понемногу дети, однако, привыкли к холодной воде, и все пошло, как следует.
Вторая новость, которую ввела тетя Варя, касалась Димы, или Дмитрия, как она его называла. Надо сказать, что эта новость чрезвычайно понравилась ему. Тетя Варя раз пришла в детскую и сказала:
— Няня, Дима уже большой мальчик, его надобно перевести из детской. Николай Степанович желает, чтоб он спал на диване в столовой.
— Ну, что ж, матушка, воля ваша, — сказала няня.
Позвали Аннушку, и в детской поднялась кутерьма. Убрали Димину кровать, перенесли его шкапчик в столовую, поставили его рядом с диваном, где должен был с этих пор спать Дима. В датской стало просторнее и даже пусто как-то с непривычки.
Няня, пригорюнившись, сидела на своем сундуке и перебирала чистое датское белье и откладывала в сторону худое, что нужно было зашить и поштопать. Мурочка подошла к ней.
— Нянечка, ведь так лучше? — спросила она. — Дима все смеется надо мной.
— Лучше, матушка, лучше, — проговорила няня. — Папаша захотел, значить, лучше.
Тетя Варя заняла маленькую комнату, которая была рядом со столовой. Там она си дела и работала, туда являлись кухарка Аннушку и няня за приказаниями. Тетя Варя строго распре делила свое время, и все в доме теперь дела лось по часам. Она вставала рано, будила Диму, приказывала ему идти в детскую обтираться холодной водой, и через 10 минут уже являлась в столовую, отворяла форточку; Аннушка накрывала на стол, подавала самовар, и Николай Степанович пил чай вместе с Димой, и потом оба уходили, — один на службу, другой в школу.
