Вновь вышел в дождь и направился к забору.
– Все тихо. Можешь идти домой.
– Меня здесь нет.
– О? – Он не мог разглядеть Кэрри в темноте леса.
– Если хочешь знать, пантера утащила меня на целый фут.
С мокрыми белокурыми волосами, прилипшими к лицу, Кэрри перелезла через забор.
– Похоже, в дом они не заходили. Даже овсяная кашка осталась нетронутой.
– Главное, что они не тронули мою маринованную свеклу.
На кухне Кэрри огляделась, дабы убедиться, что все в полном порядке.
– Я хочу принять душ. Горячий душ. Составишь мне компанию?
– Пожалуй, помоюсь после тебя.
– Пойдешь со мной наверх?
– Пантер там нет. Я уже проверил.
Он вытащил из буфета банку рыбных консервов.
– Ты проголодался? – спросила Кэрри.
– Нет. Знаешь, дай-ка я схожу наверх за дробовиком. А потом ты пройдешь в гостиную, погасишь там свет и подождешь меня.
– Ну конечно. – Кэрри дрожала, мокрая и замерзшая. – Тебе же надо пригнать джип.
Оставив Кэрри в углу гостиной с дробовиком в руках, Флетч двинулся к вершине холма, где они оставили джип. Он нисколько не сомневался, что, появись в гостиной незваный гость, Кэрри не просто выстрелит, но и попадет в цель, поскольку обычно стреляла она отменно. И у нее не дрогнет рука снести голову всякому, кто сунется в ее дом. За долгие годы жизни в южной части Соединенных Штатов Флетч проникся уважением к местным женщинам. К каковым в полной мере относилась и Кэрри.
Не рискнув спуститься по размокшему от дождя склону, Флетч развернул джип, поехал назад по лесной дороге, выехал на шоссе и уже по асфальту подкатил к ферме, а затем поставил джип под навес между грузовиком и пикапом.
– Если ты не подстрелишь меня, я проживу достаточно долго, чтобы одарить тебя поцелуем, – произнес он из столовой, не заходя в темную гостиную.
– А чем ты одаришь меня, если я тебя застрелю?
– Тяжелой работой. Не так-то просто вырыть в мокрой земле большую яму.
– Ты один?
Такого вопроса он, пожалуй, не ожидал.
– Не считая За-За и Фифи.
– Мне не до шуток.
– Я один.
– Докажи.
– Все сбежавшие преступники на поверку оказались трусами.
– Я тебе верю.
В спальне, когда Кэрри уже блаженствовала под душем, Флетч снял башмаки и мокрую одежду. Накинул халат.
– А вот и я. – Кэрри вышла из ванной с полотенцем на голове.
– Ты хочешь высушить волосы феном?
– Ничего другого не остается.
– Я подожду.
Когда у нее просохли волосы, Флетч оставил ее в спальне с дробовиком и сам быстренько принял душ.
– Однако хорошо, – он положил дробовик на пол рядом с кроватью Кэрри, подальше от входной двери в спальню. – Что бы мы делали без горячей воды?
– Ходили бы грязными.
Он переоделся в сухие джинсы, рубашку, надел кроссовки.
– Я побуду внизу.
– Собираешься сидеть там всю ночь?
– Возможно.
В кухне Флетч снял телефонную трубку, послушал. Ни гудков, ни треска.
Телефон не работал.
Флетч открыл банку консервов, вывалил тунца на тарелку, добавил нарезанный лук, сельдерей, майонез, все перемешал. Чуть поджарил два куска хлеба. Положил один кусок на противень, намазал рыбным салатом, добавил сверху швейцарского сыра и накрыл вторым куском. Противень с сандвичем поставил в плиту. Включать ее не стал.
Затем он прошел в кабинет.
Открыл стеклянную дверь во двор.
Сел за стол, спиной к ней.
Пистолет положил на стол, прикрыв какими-то бумагами.
За дверью бушевала непогода. Дождь оглушительно лупил по крыше. Ветер шевелил бумаги на столе. Ночной воздух быстренько выхолодил нагревшийся после теплого дня кабинет.
Долго ждать Флетчу не пришлось.
Через несколько минут маленький круглый предмет уперся ему в голову, чуть пониже левого уха.
– Не двигайтесь, – предупредил раздавшийся за спиной голос.
– Добрый вечер, сынок, – ответил Флетч. – Как поживает твоя мамочка?
Глава 2
Стараясь не двигаться, Флетч продолжил:
– Сынок, опусти ПВХ, – и хохотнул.
– Что такое ПВХ? – спросил за его спиной юношеский голос.
– В данном контексте я имею в виду тот кусок белой пластиковой трубки длиной в шесть дюймов, диаметром в дюйм, который ты держишь в левой руке.
Круглый предмет, однако, продолжал упираться в его голову, пониже левого уха.
– Это дуло пистолета.
– Из этого дула ты выстрелишь на два фута и только сухой горошиной, да и то при условии, что зовут тебя Луи Армстронг.
Юноша тяжело дышал.
– Вы не можете знать, что у меня в руке. С чего вы решили, что это не пистолет?
– Потому что на тропинке я оставил тебе не пистолет, а кусок трубки.
– Вы оставили мне трубку?
– Да. А потом зажег свет в кабинете, чтобы ты сразу ее заметил. Надобно вселять в молодежь уверенность. Поощрять семейные встречи.
Юноша за спиной Флетча трижды глубоко вдохнул.
– Вы знаете, что я ваш сын?
– Еще нет.
Несколько минут спустя на голову Флетча уже ничего не давило.
– Я вот сижу, – добавил Флетч, – а ты стоишь у меня за спиной, то есть имеешь преимущество, так что позволь спросить, можно ли мне повернуться?
– Зачем?
– Чтобы посмотреть на тебя. Меня разбирает любопытство.
– На предмет чего?
– Хочется увидеть произведение Кристел.
– Кристел? – эхом отозвался юноша.
– Твоей матери. Кристел. Твою мать зовут Кристел Фаони, верно?
Вновь глубокий вдох.
– Хорошо.
Флетч медленно повернулся на вращающемся стуле.
Одновременно юноша отвернулся к стене.
Поначалу Флетч увидел только мокрую спину высокого, гибкого молодого человека лет двадцати. На джинсовой рубашке поперек спины тянулась надпись: «ФЕДЕРАЛЬНАЯ ТЮРЬМА ТОМАСТОН».
Флетч хохотнул:
– Молодежь в своем репертуаре. Не могут носить одежду без чьей-либо рекламы. «Йель» выглядело бы куда лучше.
Юноша сунул кусок пластиковой трубки в карман.
Флетч ногой выдвинул из-под стола корзинку для мусора.
Парень правильно определил, что означает раздавшийся за его спиной звук, повернулся и, коротко глянув на Флетча, бросил трубку в корзину.
– У тебя глаза матери, – отметил Флетч.
– Она говорит, что все остальное – от вас.
– Бедняга. Ты испачкал весь пол. – Высокие ботинки юноши до самых завязок покрывали грязь, навоз, соломинки.
– Типично отцовская фраза.
– Снимай их, где стоишь. – Флетч постучал кроссовкой по корзине для мусора. – Ты уже не в тюрьме. Бесплатно тут не работают.
Стоя сначала на одной ноге, потом на другой, парень снял ботинки, грязные белые носки и бросил все в корзину.
– Не стоило ли поздороваться? Спросить: «Как поживаешь? Чем занимался всю сознательную жизнь?»
– Тебе нравятся слойки с тунцом?
– Что такое слойки с тунцом?
– В детстве я их очень любил. И сейчас люблю. Теплыми.
– Теплая еда лучше холодной.
Флетч прошел в примыкающую к кабинету ванную. Вернулся с двумя полотенцами. Одно протянул молодому человеку. Второе бросил на грязную лужу у его ног. Вытер им деревянный пол.
– Как тебя звать? – спросил Флетч.
– Джон.
– Фаони?
– Джон Флетчер Фаони.
– Правда?
– До последней буквы.
– А как зовут тебя люди?
– Джек.
– О!
– Иногда я говорю, что меня зовут Флетч.
– Ага. Вот это мне ближе.
– Флетч Фаони. Слишком многих зовут Джек.
– Ты абсолютно прав. А мне-то все время казалось, что Кристел нравятся имена, которыми нарекли меня родители.
– Ирвин Морис, – уточнил Джек. Флетч вытер грязь, поднял полотенце, повернулся к юноше:
– Поверишь ли, но я понятия не имел о твоем существовании.
– Я знаю. Мама этого не хотела.
Флетч смотрел на босоногого парня с мокрыми от дождя щеками. Джек не стал вытирать лицо полотенцем, просто повесил его на шею.
– Почему?
– Говорила, что вам нет до меня никакого дела. Что я не должен быть вам обузой. Вы не просили ее родить вам ребенка. Она вас провела, заманила в ловушку. Можно сказать, зачала меня, прибегнув к искусственному осеменению.
– Это не совсем верно. Хотя, полагаю, ее бы больше устроил партеногенез.[3]
Джек не спросил, что такое партеногенез.
Флетч продолжал разглядывать юношу, а тот словно застыл на месте. Волосы его курчавились от воды и пыли, лицо покрывала грязная корка, сквозь которую пробивалась одно – или двухдневная щетина.
От него пахло дождем, потом, деревьями, сеном, усталостью.
– Мы совокуплялись лишь однажды.
– Она рассказала мне, как вы вдвоем, голые, лежали на полу в ванной, пытаясь освободиться от пластиковой занавески, которую сорвали, падая. Так вот я и получился.
– Совершенно верно. – Флетч улыбнулся. – Мы совсем запутались в этой занавеске. Но нельзя сказать, что она заманила меня в ловушку. Мы были на журналистском конгрессе в Виргинии. На плантации Хендрикса. Я хорошо помню, что в ванну я влез добровольно. Разумеется, это была моя ванна, и я не помню, как там оказалась Кристел. Более того, это был классический случай coitus interruptus.[4] To есть после того, как третья персона прервала нас, мы не вернулись к тому занятию, что вызвало твое зачатие. Кристел, должно быть, рассчитала все идеально. Я только потом понял, что она хотела забеременеть. От меня. Но считать Кристел умела всегда.
