«Что-то замышляют. За должников взялись, — раздумывал Корнил. — Но не следовало бы им начинать с Аскольда. Как бы не ошиблись! Помельче бы им кого выбрать!.. У Аскольда — девять сыновей. Правда, все, кроме младшего, живут своим домом. Но стоит только их кликнуть… И готова дружина! Ох, не просто будет с ними сладить! Все сыновья у Аскольда — великаны и смельчаки. Особенно младший. Кажется, Глеб… Отчаянная голова! Воин от рождения. И прозвище у него — Воин…»
Десятник покосился на своих дружинников.
«Тоже неслабые люди. В обиду себя не дадут. Испытанные».
Он улыбнулся своим мыслям. Со стороны его улыбка выглядела кривой злой ухмылкой. Корнил уже десять лет ухмылялся так. И никак иначе. Иначе он просто не умел; изуродованная щека не позволяла. Так зло и криво десятник улыбался всем: и князьям, и иным господам, и женщинам, которые ему нравились… Многих, кто послабее духом, бросало в дрожь от его «улыбки». Корнил это знал. Иногда это ему нравилось, иногда злило его — в зависимости от настроения.
Сейчас никто не видел его злобной ухмылки.
Десятник тяжело глядел в спину князю и Святополку. Крепкие белые зубы поблескивали через дырку в щеке.
«Молод еще Мстислав. Рано Владимир дал ему удел, рано отделил. Не тому человеку молодой князь доверился, не с тем тайные разговоры говорит. Старый Владимир всегда больше полагался на тех, кто умело владеет мечом, чем на тех, кто велеречив не в меру и за пиршественным столом чувствует себя вольготно — подобно рыбе в воде. Старый Владимир никого к себе не приближал».
Корнил вздохнул. Взгляд его зацепился за рыжеватые волосы Мстислава, выглядывающие из-под отороченной мехом шапки.
«Неужели только за цвет волос порой зовут его Златым? Неужели не разберется, не блеснет золотым разумом, не прогонит от себя хитрую змею? По наущению змеиному будет жить?.. По следу змеиному ходить?.. С языка змеиного говорить?.. Наберется от высокомерного высокомерия?.. А десятник так и останется десятником?..»
Между тем Святополк с оглядкой — нет ли кого поблизости, не подслушивает ли кто — говорил:
— Все решает казна. Пуста она — на тебя никто и не взглянет. И к слову твоему не прислушается никто. Даже отец. Он будет слушать твоих братьев, у которых тяжело в кошельке. В твою сторону и не взглянет… А полна будет твоя казна, соберешь дружину. И не в тридцать человек, а в триста. Какое там! В три тысячи!.. Тогда тебе, Мстислав, никто не указ. Ни братья твои, ни даже отец в Чернигове!.. Это истина.
Мстислав внимал этим речам с искрой надежды во взоре. А Святополк продолжал:
— Отнимешь уделы у старших братьев. Что тебе оглядываться на них! Войдешь во вкус, почувствуешь силу… И Чернигов обложишь. Скинешь с престола отца. А там и прямая дорога на Киев. Всей Русью править будешь!..
При этих словах вздрогнул молодой Мстислав, выше приподнял голову.
Медоточивые речи Святополка проникали ему в самое сердце. Хитрый киевлянин заглядывал князю в глаза, был неумолчен:
— Я же не говорю, что ты лишишь их жизни: братьев и отца. Ты дашь им по такому уделу, какой сейчас у тебя. А сам возьмешь их власть. И сложишь воедино. И тогда сумеешь многое! Вообрази только: вся Русь — от моря до моря — у твоих ног. Ты ею правишь. Ты наравне с иными государями, ты многих выше. Ты — в жемчугах и пурпуре. Твой трон высок, только Бог над тобою… Ты сносишься с латинским миром, ты с Царьградом ведешь переписку… Со всех торговых подворий к тебе стекаются золотые ручейки…
— Что ж тут невозможного! — уверовал Мстислав.
— Вот, вот! — воодушевился Святополк. — И не так уж много от тебя требуется, князь! У тебя уже многое есть: родовитое имя, молодость, а значит — будущее; есть приметная внешность, ум… И очень важно: есть честолюбие!.. Лишь не хватает казны. А почему?.. Ты сердцем, видно, добр. Ты мягок. Потакаешь бездельникам, памятуя о былых заслугах, множишь должников… Будь жестче, князь. Увереннее бери то, что принадлежит тебе. Не давай спуску таким, как Аскольд. Вставай им на плечи, иди по их костям.
— Ты прав, конечно. Мы пойдем с тобой далеко. Мы пойдем до самого Киева.
— О Киев!.. — вздохнул Святополк.
Тем временем они проехали лес. За лесом увидели вырубки, за вырубками — только что вспаханные поля, а за полями — Сельцо. Издалека услышали лай собак.
Слева от дороги заметили пахаря в поле. Понукивая на кобылку, он шел за плугом, переворачивая толстые жирные пласты земли. Борозда взбиралась на горку.
— К нему подъедем, — сказал Мстислав. — Спросим, кто такой.
Святополк пожал плечами:
— Что спрашивать? Их сразу бить надо, если хочешь в Киеве хозяином сесть…
Здесь десятник выехал на опушку, присмотрелся к пахарю, нахмурил брови:
— Это Аскольд.
— Вот как! — оживился князь.
— Он-то нам и нужен, — обрадовался Святополк.
Всадив в бока коней золоченые шпоры, они поскакали по пашне. Корнил, скрипнув зубами, погнал коня за ними.
Сильно пахло землей, перегнившей листвой.
Старый Аскольд не сразу заметил князя: может, плуг громко скрипел, шуршала земля, постукивали о лемех камешки; может, с возрастом глуховат стал. Пахал себе и пахал… Но, видно, почуял неладное. Остановился, утер рукавом пот со лба, медленно оглянулся.
В двух шагах от него улыбался из седла молодой князь. Рядом на вороном коне сидел какой-то незнакомец. Взгляд у него был неприятный — точно буравом сверлил. И еще подъезжали какие-то люди.
Оглядывая лица, прищурился Аскольд. Только одного из воинов узнал — десятника Корнила. Этого человека трудно не узнать: очень уж приметное у него на лице осталось уродство после ранения. Остальные воины Аскольду были незнакомы, молодые.
Князь Мстислав загораживал солнце; склонился из седла:
— Ты Аскольд?
Голос князя показался Аскольду веселым. Это настораживало. Ведь явился сюда Мстислав явно не на веселье и не на охоту. Слухи до Сельца доходили: поехал князь по деревням «кормиться».
Ответил пахарь:
— Я Аскольд. А ты разве меня не узнал?
Мстислав недобро усмехнулся:
— Почему я должен тебя узнавать? Оброк ты не платишь, подарков мне не везешь… Мой человек говорит, а у него записано, что ты ничего мне не даешь, — князь кивнул на незнакомца с неприятными глазами. — Он говорит, что за те два года, какие я правлю этими землями, ты ни разу ничего не дал. Что скажешь?..
Аскольд молчал. Глядел на князя снизу вверх. Потом перевел взгляд на незнакомца, потом на Корнила-десятника. Лицо Корнила, с которым Аскольд не раз ходил на половцев и на некоторые русские города, с которым ел из одного котла и накрывался одной накидкой, не выражало ничего. Это сейчас было не лицо, это была холодная каменная маска. Ничего хорошего не стоило ожидать Аскольду от человека с таким лицом.
И другие воины смотрели равнодушно. Взяли Аскольда в кольцо. Не спешивались — дурной знак.
— Что молчишь? — бросил молодой князь.
Аскольд развел руками:
— Нечего мне дать. Годы неурожайные были: то засуха, то потоп. А семья большая… Зима была холодная, заждались тепла. Голод у людей. Болеют люди. Болеет скот… У меня вот осталось немного на семена…
Незнакомец оборвал его неприятным трескучим голосом:
— Говоришь, семья большая!.. Выходит, работаете плохо. Если бы работали, жили бы в достатке. И князю платили бы вовремя…
Молодой князь смотрел вопросительно.
Святополк «наехал» на Аскольда конем:
— Говори, что дашь…
Аскольд — высокий могучий старик — только чуть-чуть посторонился, ухватил коня под уздцы. Смотрел на Святополка гневно, прожигал его взглядом:
— Ты на меня не наезжай, человек! Ты еще с мамками в тереме сидел, когда я со старым Владимиром в походы ходил. И знаю, как поставить коня на колени! Упадешь, человек, в землице испачкаешься… Неловко получится.
Растерянность на мгновение мелькнула в глазах Святополка. Но он быстро взял себя в руки. Схватился за плеть.
— Не угрожай мне, старик! Прошло твое время… Перед князем голову склони. А подойдет обоз — семена свои отдай.
Аскольд покачал головой, сказал спокойно:
— Ничего не дам.
Святополк замахнулся плетью, но в это время конь его вороной, действительно, пал на колени, — что-то Аскольд ему в ухо шепнул. Святополк, не удержавшись в седле, перевалился через голову коня и ткнулся лицом в землю — прямо в борозду, возле самого лемеха. Верно говорят, что если кто относится к врагу с пренебрежением, то враг над тем одерживает верх…
Кто-то из воинов не сдержал смеха; на того Мстислав посмотрел с досадой. Некоторые воины схватились за рукояти мечей — ожидали приказа; молодые горячие — только и думали о том, кому бы кровь пустить; бежали от покоя.
Десятник Корнил побледнел, пристально глядел на князя.
А Мстислав смотрел на Святополка, который возился в борозде, отплевывался, ругался, но, запутавшись одной ногой в стремени, никак не мог подняться. Кто-то из воинов подал ему руку.
