— И погорячее. Папа, а за что ты маму любишь?
— Она женщина… И потом она твоя мама. Без неё и тебя не было бы на свете.
— Совсем-совсем?!
— Совсем. И вообще — ни одного человека не было бы на свете, если бы не было мам… Вовка, видишь, в наших окнах свет?
— Горит.
— Это нас мама ждёт.
— Она там ждёт и беспокоится, что мы пропали.
— Конечно.
— А беспокоиться — это больно?
— Пожалуй, больно.
— А зачем же она тогда беспокоится?
— Потому что она нас, наверно, тоже немножко любит. Папа схватил меня одной рукой, как большой пакет, и я повис в воздухе.
— Вовка, люди потому и живые, что беспокоятся, плачут, смеются и любят! — сказал папа и помчался со мной по лестнице. А у меня болтались руки и ноги в разные стороны, будто я плыл под водой.
Придётся Петьку победить
Когда я его увидел, он сидел на заборе. Такой большущий, как телевизор. И весь-весь чёрный. Только ноги жёлтые, клюв жёлтый и глаза. А на голове гребень. Красный и большой. И борода у него тоже была очень красной. Я прямо засмотрелся на такого красавца.
Мне захотелось с ним подружиться, и я пошёл к нему. А он вдруг раскрыл клюв да как кукарекнет, да как замашет крыльями, да как полетит! Я и крикнуть не успел, как он запрыгнул на меня. Клюёт клювом, крыльями бьёт, а я бегу. Хорошо, что прибежал к бабушке Оле. Она увидела петуха, схватила полотенце и — хлоп меня по голове! Петух свалился на пол.
— Кыш, нечистая сила! Хулиган проклятый! — кричит бабушка. А петух даже не испугался. Посмотрел сердито на бабушку, постоял-постоял — и пошёл своими важными шагами на улицу.
Теперь я во двор не выхожу. И вообще никуда не выхожу. Сижу у раскрытого окна, смотрю на деревья и кусты. А под кустами муравьи ползают. Трудятся. Куда-то что-то всё носят. И хоть бы один муравей догадался ко мне в гости приползти. Я бы ему дал какую-нибудь палочку для строительства или кусок сахара — покормить муравьят.
Однажды пришла к нам соседка тётя Нюра. Бабушка ей и говорит:
— Ты, Нюра, зарежь своего Петьку. Добром прошу. А не то подам в суд — и будут тебя с твоим петухом-бандитом судить. Что ж такое получается? Внук отдыхать приехал, а из-за твоего Петьки будет всё лето сидеть в доме?
— Да как же это, — заплакала тётя Нюра. — Ведь у меня куры… Им без Петьки никак…
— А ты другого заведи. Посмирнее, — говорит бабушка.
— Другого… Забыли, тётя Оля, как в прошлом году у нас пристройка загорелась? Ночью случилось. А Петька как закричит — мы и выскочили. Хорошо, ещё только пожар занялся — потушить успели. Как же я Петьку зарежу? Разве на такого рука поднимется?..
— Ну, уж не знаю. А только придётся мне идти в милицию.
«Бабушка пойдёт, — подумал я, — пожалуется — и Петьку в милицию отведут. Судить. И тётю Нюру тоже, потому что она его хозяйка. А ведь этот Петька…»
Тут я подошёл к тёте Нюре и сказал:
— Тётя Нюра, можно, я вашего Петьку поколочу? Чтобы он больше меня не трогал.
— Милый ты мой! Головушка золотая! — закричала тётя Нюра. — Да поколоти ты этого ирода! Сделай милость, попужай его, попужай… Только как тут быть? Ведь он в руки не даётся. Вот горюшко…
— Я на него, тётя Нюра, с саблей…
— Сидел бы уж… Аника-воин, — сказала бабушка.
Но я сидеть не стал. Я взял длинную палку от швабры и крышку от стирального бака. Из крышки получился хороший щит. У тёти Нюры муж ездит на мотоцикле, и поэтому тётя Нюра сбегала домой. Она принесла мне шлем с очками и такие длинные мотоциклетные рукавицы. Шлем оказался очень большой, не по моему росту, поэтому я надел только очки. А вместо шлема мне бабушка дала маленькую кастрюльку. К ручкам бабушка привязала две верёвочки, чтобы шлем не свалился.
— Ну, Петька, теперь берегись! — сказала тётя Нюра.
Я вышел на крыльцо. Я думал, что Петька уже давно забыл про меня, что, может, и драться с ним уже совсем не надо. Но только я сошёл с крыльца — смотрю, Петька на заборе.
— Сейчас же иди в дом! — кричит бабушка Оля.
— Не бойся, бабушка, — сказал я и потихоньку пошёл к забору.
Петька взмахнул крыльями, кукарекнул и бросился мне на голову. Он думал вцепиться, а у него ничего не вышло. Ведь у меня на голове был шлем! Петька немного побарабанил по моему шлему ногами и упал на землю. Он очень рассердился, закричал — и снова прыгнул на меня. Я подставил щит — и Петька опять упал на землю.
Он оказался очень смелым. Он всё нападал и не собирался сдаваться. Хорошо, что у меня на голове был шлем, а на глазах — мотоциклетные очки! А саблей я всё промахивался, всё по воздуху попадал — потому что вдруг попаду по Петькиной голове?! А ведь Петьке голова ещё пригодится!
И вот мы оба с ним здорово устали. У меня ноги прямо сами стали сгибаться, и мне очень захотелось посидеть. Я бы даже сейчас с удовольствием и полежал, если бы на меня никто не запрыгивал и никто не клевал. Если бы этот Петька хоть чуточку перестал.
И вдруг оказалось, что Петька устал сильнее. Он взлетел на забор, хотел кукарекнуть, не смог и свалился к себе в огород. Я подошёл к забору и стал смотреть на Петьку. Теперь я его не боялся, потому что я его победил.
Петька лежал в траве. Клюв у него разевался, а глаза закрывались.
Я сказал ему:
— Петька, вставай! Не лежи на сырой земле — простудишься! А я драться больше не буду, ладно? Вот смотри! — Я размахнулся саблей и забросил её в кусты.
Петька всё лежал.
— Ну вставай, Петя, — говорю. — Ведь ты живой — я вижу. Ты просто очень устал. И я тоже. Зато тебя теперь судить не будут. И мы с тобой подружимся.
Петька встал на ноги. Он посмотрел на меня своим жёлтым глазом, да так, что я сразу спрятался за щит. Хорошо, ещё щит не выбросил.
С тех пор Петька на меня не нападает. Только, если я подойду к забору, он начинает хлопать крыльями и готовится к бою. Бабушка говорит, что Петька злопамятный. Глупый всё-таки он. Ведь я подхожу, чтобы послушать, как здорово он кукарекает.
Мы с Борькой лечим будильник
Спускался я раз по лестнице. Уже дошёл до второго этажа. Смотрю: на площадке, в самом углу, стоит будильник. Настоящий. Со стрелками и с блестящей чашечкой — из которой звон получается.
«Вот здорово! — думаю. — Только его, может, скоро заберут… Подожду — вдруг за ним никто не придёт».
Прошла тётя сверху. Увидела будильник и говорит:
— Дожили! Будильниками стали бросаться. Того и гляди, скоро телевизоры под ногами будут путаться.
И тут мне даже жарко стало. Вдруг он и правда ничей.
Только тётя прошла, хлопнула дверь, и кто-то побежал вверх по лестнице. Бежит и свистит. Дядька какой-то. Посмотрел он на меня. Остановился. Потом посмотрел, куда я смотрю.
— Ага! — говорит. — Будильничек с малиновым звоном! Твой?
— Нет, — отвечаю.
Дядька взял в руки будильник. Приставил к уху, послушал, покрутил ручки, постучал ногтем по стеклу, опять послушал.
— Хороший будильник, только, видать, заболел — не тикает и не такает.
— Он не больной — он железный, — говорю я дядьке.
— Железный-то железный, а вот взял и заболел. Послушай.
Я приставил ухо — и правда, совсем не слышно, чтобы в нём тикало.
— Не дышит?
— Не дышит, — говорю.
— Вот возьми и попробуй вылечить.
— А можно? Взять?..
— Конечно, чудак! Не проветриваться же его сюда выставили, а для таких любознательных, как ты. Бери и курочь его на здоровье! — Дядька хлопнул рукой меня по затылку, подмигнул, присвистнул и побежал дальше. Хороший такой дядька — сразу видно. И по затылку стукнул не больно.
Я схватил будильник и — домой. «Ну, — думаю, — сейчас его вылечу. Может, он только чуть-чуть больной. Может, в нём одно колесико за другое нечаянно зацепилось. Я их расцеплю — и всё будет в порядке. В будильнике ведь что? Одни колесики с зубцами, а остальное — стрелки».
Прибежал домой. Сел за стол. Только хотел взяться за дело — и тут подумал: «Я вот вылечу будильник, а про это никто не узнает. Ни Борька, ни Вадик, ни Толька».
Привязал я будильник шнурком от ботинка к руке, чтобы не потерялся, и побежал к Борьке.
Звоню. Открывает Борька, как всегда, в своей тельняшке. Ему её дедушка сшил. Собственными руками. Потому что дедушка когда-то был моряком. Борька говорит, что тельняшку дедушка сшил суровыми морскими нитками.
— Вон уже сколько часов, — говорю, — а ты всё за мной не заходишь!
— А мы и не договаривались… Постой, постой, а это что?!
— Не видишь, что ли? Будильник. Его на руке носить можно…
Борька схватил меня за руку, нагнулся. Рассматривает стрелки и цифры.
— Ха-ха-ха! — засмеялся вдруг он. — Наручный будильник!.. Вовка, так ведь он когда зазвенит, так у тебя рука затрясётся знаешь как?!
