Пока барон рассказывал, я уловил тихий шум, не скрывшийся от моего изощренного морскими плаваниями слуха.
— Знаете ли, где мы находимся? — спросил я, когда он окончил, — нас привезли на судно. Я слышу, как плещется вода. Судно стоит на якоре… мы еще в гавани.
— Но куда же, куда хотят нас увезти?
Голос барона выдавал страх и растерянность.
Вдруг меня точно ошеломило. Я содрогнулся всем телом, почувствовал, что ноги и руки мои похолодели. Быть может, с губ моих сорвался возглас удивления, или что-нибудь в этом роде…
— Что с вами? — спросил барон.
В памяти моей мгновенно пронеслась вся картина пережитого, — с такой яркостью и рельефом, точно я снова вижу ее собственными глазами.
— Вы помните, — сказал я в ответ, — пагоду в Чи-нан-фу?
В сущности, смешно было и спрашивать, помнит ли он эту пагоду. Такие происшествия не забываются.
Я не могу объяснить, почему именно в эту минуту вспомнил я о пагоде в Чи-нан-фу. Не натолкнуло ли меня на эти мысли одинаковое ощущение угрожающей смертельной опасности? Такое ощущение овладевает нами иногда и во время странных кошмаров. Быть может, на мое воображение повлияло мимолетное впечатление, произведенное лицом иностранца, спросившего у меня о дороге? Или — особенное расположение глаз? желтоватый оттенок кожи? Не знаю. Знаю только, что сцены, разыгрывавшиеся в пагоде, пронеслись с живой отчетливостью перед моими глазами.
IV.
Барон Лацман сопровождал войска в походе на Пекин, отважно участвовал в военных действиях против повстанцев и посылал интересные корреспонденции в свою газету. Зато, после вступления в резиденцию богдыхана, он предался всем удовольствиям своей обычной рассеянной жизни.
Едва было установлено сообщение с берегом, как барон затеял ряд любовных приключений. Венера не отставала от Марса. Местные красавицы и дамы, последовавшие за войсками из больших портовых городов, взапуски состязались между собой. Около барона Лацмана и его подруги Гортензии, взбалмошной, легкомысленной француженки, образовался веселый кружок, жадно искавший развлечений. К нему принадлежали и некоторые офицеры нашего отряда.
На один из дней была назначена поездка в пагоду Чи-нан-фу считающуюся чудесным памятником буддийского храмостроительства. Я принял приглашение участвовать в этой экскурсии и, по справедливости, должен сказать, что барон в совершенстве обладал искусством поддерживать веселое настроение среди своих гостей. Было выпито очень много, и мы все были уже очень возбуждены, когда кто-то предложил проникнуть внутрь пагоды и осмотреть ее, — для чего мы, собственно, и приехали.
Мы расположились в виде торжественной процессии и с пением, подражая обычному церемониалу, двинулись на деревянный мостик, ведущий к храму. Мы не обратили внимания на ропот нескольких жрецов, которые открыли пагоду лишь после настойчивого требования с нашей стороны.
В пагоде господствовал таинственный полумрак и пахло благовониями. На высокой эстраде, куда вела узкая лесенка, восседала священная статуя Будды — с застывшей на устах усмешкой, со сложенными на животе руками. Статуя была покрыта драгоценными шелковыми одеяниями.
Вопреки предупреждению удерживавшего нас служителя пагоды, мы поднялись по ступенькам на возвышение, чтобы поближе рассмотреть статую. Статуя была, очевидно, весьма древней, вылепленной из глины и поражала своим странным, как бы внутрь обращенным взором. Она находилась прямо против лестницы.
Гортензии вдруг взбрело на ум непременно примерить, пойдут ли ей к лицу священные одеяния. Некоторые из нас, сохранившие еще остатки благоразумия, пробовали отговорить ее. Большинство, однако, одобрило ее затею рукоплесканиями.
Подзадоренная поощрением Гортензия сорвала одежды со статуи и накинула их на себя. Она проделала это с ловкостью и грациозностью, ей присущими, так быстро, что жрецы, находившиеся под нами в темном помещении храма, не успели очнуться от оцепенения, как Гортензия была уже наряжена. Статуя Будды, со своим выдавшимся животом, осталась почти обнаженной.
Француженка кокетливо поворачивалась, расправляя свой фантастический наряд: затем, подобрав его с боков руками, начала танцевать менуэт.
Пагода огласилась гневными криками.
Среди нас очутился маленький старый жрец. Никто не заметил, как он пробрался сюда. Он был безобразен, как обезьяна; на губах его выступила пена. Я увидел в его руках изогнутый кинжал и раньше, чем успел опомниться, он дважды погрузил его в грудь Гортензии.
Барон Лацман и я ринулись на него, схватили и бросили вниз головой с высокой эстрады.
Произошло ужасное замешательство.
Кто-то, стоявший возле меня, выстрелил из револьвера в толпу бонз, которыми кишело все внутреннее помещение пагоды. Выстрелы не произвели, по-видимому, никакого впечатления. Рассвирепевшая толпа осадила лестницу, ведущую к статуе, теснилась на ступенях, лезла на возвышение. Мы поняли, что погибли.
Я обменялся с бароном быстрым взглядом; он понял мое намерение. Мы бросились на статую Будды, сдвинули ее и, напрягая все свои силы, наклонили над выступом эстрады. Она на мгновение остановилась над ее краем, и я успел в последний раз заметить странную усмешку на губах Будды. Затем, статуя рухнула на деревянную лестницу и раздробила ее своей тяжестью. Облако пыли покрыло обломки и засыпанных ими наших врагов.
Пагода огласилась нечеловеческим ревом. Но осаждающие не могли больше воспользоваться лестницей, и мы получили возможность защищаться.
Спустя полчаса, нас освободил патруль из матросов, высланный за нами из Пекина одним предусмотрительным товарищем.
Вот что было пережито нами в Чи-нан-фу и воскресло теперь в моей памяти.
V.
Выслушав мое мнение, барон погрузился в молчание. Я слышал, как тяжело он дышит.
— Почему вы вспомнили о Чи-нан-фу? — спросил он, наконец.
— Неужели вы сами никогда не думали, что это происшествие может повлечь за собой дальнейшие последствия? — ответил я.
Говоря откровенно, я и сам никогда не тревожился мыслями об этом. Но в возбуждении, которое я переживал тогда, мне казалось, что я давно уже сжился с ожиданием каких-либо осложнений, имеющих непосредственную связь с побоищем в пагоде. Мы осквернили тогда буддийскую святыню. Мы двое разбили древнюю статую Будды в Чи-нан-фу. Вправе ли мы ожидать, что жестокие и мстительные азиаты оставят безнаказанным такое, на их взгляд, неслыханное злодеяние?
— В самом деле, очень странно, что именно нас двоих захватили и доставили сюда таким предательским образом, — сказал, барон, видимо, делая над собой усилие, чтобы говорить спокойно.
