Однако Карман ничего понимать не хотел и упорно молчал.
– А ты, Ширинка, что скажешь?
– Несъедобны, ваша сытость, никак не съедобны…
– Да я не об этом!
– И я не об этом, – лепетал Ширинка. – Я… я… ничего, ваша сытость…
– Оставь человека без еды пару дней… – Чрево вновь захохотало, – и всё, Ширинка, пиши пропало!
– Куда пиши? Что пропало? – растерялся Ширинка.
– Ты пропал! – закатывалось от смеха Чрево.
– Не смею возражать, ваша сытость… Вы правы… Пропал… Голод не тетка… – пропищал Ширинка, понуро свесив голову, не понимая, каким образом это связано с ним.
– Я это к тому, что вы без меня никуда! Пропадете, как пить дать! И намотайте это себе на ус! Только на сытый желудок думает человек и о тебе, Карман, и тем более о тебе, Ширинка… Понятно? В театре жизни главное – буфет…
Не успело Чрево закончить свою мысль, а Карман подумать о том, что в буфете без денег делать нечего, как всё вокруг потемнело, словно кто-то закрыл собою солнце. Откуда ни возьмись свинцовой тучей над ними нависла огромная тень. Воцарилась зловещая тишина, точно на кладбище в безлунную ночь. Ощущение чьего-то присутствия и предчувствие надвигающейся беды усугублялись осознанием собственного бессилия перед неизбежным.
– Что это, ва-а-а-ша сытость? – едва слышно зашелестел Карман, как вдруг страшный душераздирающий вопль, доносящийся откуда-то сверху, словно иглой, пронзил гробовую тишину, повергая и без того перепуганных монархов в тихий ужас. Карман, Ширинка и Чрево моментально умолкли и затряслись от страха. Где-то наверху, над ними, в кромешной темноте парил ужасный призрак…
– Мы пропали… – застонал Ширинка.
Громовыми раскатами с небес прокатилось:
– На колени!
Карман, Ширинка и Чрево грохнулись на землю и замерли в ожидании. Всё стихло. Выждав минуту, но, всё еще не смея поднять голову, Чрево оглянулось и едва слышно проурчало:
– Не вздумайте поднять головы, и главное не вздумайте посмотреть ему в глаза! Ни при каких обстоятельствах… Большего оскорбления ему нанести нельзя!
– Кому? О ком вы говорите? – едва дыша, спросил Карман.
– Я, кажется, знаю, кто это… – булькнуло Чрево.
– К-к-то-о-о же? – жалобно пропищал Ширинка.
– Не лезь, – шикнул на него Карман.
– Когда я был маленьким, – начало тихо Чрево, – мой дед рассказывал мне, а ему рассказывал его дед, а его деду его, и так далее в глубину веков… – Чрево важно проурчало. – Дед говорил, что где-то очень, очень высоко живет… божество.
– Ишь ты! А как же вы? Оно что, важнее вас, ваша сытость? – не удержался Ширинка.
– Не встревай, – пихнул его Карман, – продолжайте, ваша сытость.
– Да, важнее, куда важнее… – Чрево тяжело вздохнуло и показало пальцем куда-то вверх. – Дед говорил, что даже имя его произносить нельзя…
– Даже имя! – подпрыгнул Ширинка, позабыл об угрозе.
– Уйми его, – обратилось Чрево к Карману, закатывая глаза к небу.
– Не сидится ему на месте, ваша сытость… Натура! – вздохнул Карман, показывая Ширинке кулак. – Просим вас, продолжайте.
– Дед говорил, что прежде чем произнести имя этого божества, необходимо трижды прополоскать рот молоком… – многозначительно заключило Чрево.
– Эх, молочко бы сейчас не помешало, – залепетал Ширинка, играя молнией. – Парного бы, пропустить стаканчик, другой… да еще в хорошей компании, с девочками… Эх, за милую б душу!
– Ах ты бесстыжий! Застегнулся бы… А то нашел место, – шикнул на него Карман и обратился к Чреву:
– А зачем полоскать-то? Не лучше ли выпить!
– Это такой ритуал, дурень, – забурчало Чрево. – Ритуал очищения!..
– А! Простите нас, необразованных, простите… – с умным видом отвечал Карман.
– За себя говори, дурень! – довольно пискнул на него Ширинка. – Надо же! Ритуал… В нашем королевстве тоже есть ритуал, когда все придворные дамы и…
– Опять он за свое! Ширинка, ты свои дворцовые оргии с ритуалами не путай, это не одно и то же… Ваша сытость, а что за ритуал такой? Зачем рот полоскать?
– Говорят же для очищения! – отрыгнуло Чрево. – Чего тут непонятного?
– А-а-а! – потянул Карман, делая вид, что понимает.
– Ну, нельзя грязным своим ртом осквернять имя этого божества… Нельзя, понимаешь? А молоко, говорят, оно особенное… козье… мигом очищает…
– Надо же! Особенное…
– Да, особенное, поэтому для этого ритуала подходит не любая коза…
– Не любая?
– Не любая… нужны только те, что пасутся высоко в горах на одной сакральной поляне…
– Саксуальной поляне? – напрягся Ширинка.
– Отстань, Ширинка… у тебя только одно на уме, – тщетно силился Карман вспомнить значение слова «сакральный».
– Карман, я хочу туда, это так романтично!
– Замолчишь ты когда-нибудь? Будет тебе сейчас и романтика, и…
– А что я? Он сам сказал саксуаль…
– А почему, ваша сытость, поляна непременно должна быть… ну, это… сакральной? – тактично пытался скрыть свое невежество Карман.
– Об этом дед умолчал…
– Почему?
– Сказал, что детям такие вещи знать не следует и что расскажет, когда я подрасту…
– И?
– Вскоре дед умер…
– Какая жалость! А поляна с козами очень высоко, ваша сытость? – спросил Карман, открыв варежку.
– Выше облаков! Там высоко в горах, когда сходит снег и травы наливаются зеленью, на пастбищах пасутся козы…
– Для ритуала?
– Да, но дед говорил, что и этого недостаточно, и там строгий отбор. Не каждая коза годится для ритуала…
– Как не каждая? – Ширинка в недоумении уставился на Чрево. – Почему не каждая? Все они на одно лицо…
– Это у тебя все на одно лицо, дуралей, а если поглядеть выше, так все разные… Застегнись! – важно осек Ширинку Карман.
– Да, не каждая… не каждая коза годится для ритуала… – поучало Чрево. – Дед говорил, что для ритуала очищения требуется самая молоденькая, белоснежная, как первый снег, козочка с черным пятном на лбу.
– Ух ты! Я люблю белоснежных и молоденьких… – Ширинка засиял от удовольствия.
– Не обращайте внимания, ваша сытость… он не в себе… – виновато брякнул Карман.
– Но и это не всё!..
– Не всё? Что еще, ваша сытость?
– Подоить эту козу должна самая красивая девушка во всей округе… и она непременно должна быть девственницей…
– Ого! Губа не дура, – подпрыгнул Ширинка от радости, – этот товар даже в моем царстве дефицит! Была, правда, одна да не уберег: сгубил! По недоразумению… как так вышло даже ума не приложу.
– Всё у тебя по недоразумению…
– И только после этого… – продолжало, осторожно оглядываясь, Чрево, – только после того, как этим молоком трижды прополощешь рот – непременно тщательно! – только тогда и можно произносить имя божества и желать ему здравия и всяческих благ.
– Так кто же это, ваша сытость, как его зовут? – Карман трясло то от страха, то от любопытства.
– Увы, не могу сказать…
– Почему же?
– Молока-то нет, дурень! – икнуло Чрево.
– Мда-а-а, Карман, ни коз, ни девственниц, и на рынке таких, поверь, не найти, – хихикнул Ширинка и, забывшись, приподнял голову.
– Уймешься ты или нет? – не на шутку возмутился оскорбленный до глубины нутра Карман. – Да за деньги можно… – однако договорить он не успел.
Их возня не осталась незамеченной, тень дрогнула, шевельнула своими крыльями и стала медленно опускаться сквозь сумрак, словно одно из созданий преисподней. Она медленно опускалась, темнела и в итоге превратилась во что-то похожее на огромную черную мантию, которая окутала собою всё, что было поблизости.
– Молчать, несчастные! Уничтожу!! Всех уничтожу!!! – гаркнул властный и спесивый голос вверху.
– Чрево, спаси нас! Нам конец… – взмолился Ширинка.
– Никто вам не поможет! Вы все в моей власти! Вам конец! – продолжал мычать призрак.
– Мамочка, оно читает мои мысли… – не мог совладать с собой Ширинка.
– Мысли?! Заткнись, червяк! Ты себе льстишь, – призрак самодовольно усмехнулся и, не глядя в сторону трясущегося Ширинки, обратился к Чреву:
– Ты, глупое брюхо, как ты, пустоголов, мог позволить себе такие дерзкие речи? Как посмел? Ты знаешь, кто я? Отвечай!
– О мой господин… в общем… ну, словом… то есть, я хотел сказать… – мысли у Чрева путались, а его язык, – ближайший друг и соратник, – теперь отказывался ему подчиняться. Тихий ужас объял его. Чрево почувствовало, что судороги голода начали сводить его внутренности, несмотря на обильную недавнюю трапезу.
– Что ты несешь, бурдюк? Отвечай! Знаешь мое имя?
– Да… то есть, нет… Простите… но я не могу говорить… не имею права…
– Какого такого права? – удивился призрак, – только я даю и лишаю прав.
– Ваше превосходи…
– Короче! – взревел голос.
– Молоко… без молока… дедушка…
– Какое еще молоко, прорва! Отвечай, когда я тебя спрашиваю.
