— торопился на ночной стук.
Наспех закутавшись в теплый халат, сшитый бережными руками заботливой супруги, благодаря офицерской выправке, спустя одно мгновение он уже спускался к тяжелой скрипучей входной двери. Матвей Петрович, он же «Мапет» — так когда-то называли его в шутку товарищи по службе, был в прошлом первоклассным оперативным работником.
Им были раскрыты самые громкие дела. На погонах друга-одноклассника, который перевел его к себе в отделение, вскоре заблестели две горящие позолоченным блеском отличницы — звезды подполковника. Максим Петрович был лучшим по службе, внимательным и отзывчивым соседом, верным и преданным другом и, конечно, заботливым мужем. Его фотография много лет подряд Его ставили в пример молодежи, писали хорошие рапорты, а сам он то и дело получал путевки в санаторий за вредность, ну и премиальные, конечно.
— Добрый вечер, — неброско сказал Мапет, простым и неназойливым взглядом оглядев стоящего напротив и промокшего до последней нитки мужчину лет пятидесяти с засученными по локоть рукавами белой рубашки, скрывающими таким образом мокрую дорожную грязь. С его челки расторопный дождик проложил дорогу и, на правах хозяина возникшего положения, торопливо и настойчиво капал прямо за шиворот.
— Ну и ночка выдалась. Не правда ли? Я, Михаил, из газеты «Народный вестник». Я только с поезда. С вами должны были связаться из нашей редакции.
— Я, журналист.
— Проходите, чего стоять на пороге.
Дом Матвея Петровича был ведомственной квартирой, привыкшей встречать то офицеров по распределению, то приехавших в город на время делегации, то вот… командирующихся. Михаил снял с носа запотевшие очки, прищурил глаза, оглянулся и, протерев краем мокрого пальто окуляры, принялся вместе с чемоданом размещаться на новом месте.
— Вот, здесь кровать, там полотенце. Чай не предлагаю, простите. Спал очень плохо. Бессонница, мать ее за ногу. Кухня внизу, все удобства там же.
— Мне кажется, или вы и есть тот самый Матвей Петрович Головин — отставной офицер, двадцать восемь лет на службе МВД в оперативном? Это, кажется, вы занимались делом о пропаже рыжеволосых девушек, которое гремело в девяностых в Кишиневе? Я изучал это дело.
Матвей Петрович неохотно отрезал внезапно возникший разговор:
— Давайте до утра оставим все разговоры. Располагайтесь.
Ночные шорохи вскоре затихли, отпуская на волю уставших от дневной суматохи людей и их запутанные в долгой дороге, в осенней непогоде и в бессоннице, тягучие и провальные сны.
Раннее утро усталых мужчин случилось только к обеду. На стенах в гостиной, в коридоре вдоль лестницы на второй этаж, а также, как оказалось, и во всем остальном доме красовались большие и маленькие медальоны-косули, сделанные талантливой рукой охотника, выделанные с особым терпением и достоинством.
— Увлекаетесь? — спросил Михаил сонного Матвея Петровича, спускающегося вниз.
— Да, слабость, — коротко, но по существу ответил тот, сонно почесывая затылок и доставая из холодильника пачку холодного молока.
Стал вкрадчиво закипать сонный чайник, начала отчаянно потрескивать в сковороде полюбившаяся своей простотой еда на завтрак любого мужчины в отсутствие его женщины — глазунья с репчатым луком. Супруга Мапета — Наденька, в отличие от любимого мужа, не имела на работе повышенной вредности и, как следствие, ранней пенсии.
Поэтому каждые два дня (по графика 2/2) она ходила с утра на работу в почтовое отделение, расположенное за углом ее дома, работать оператором почтовой связи.
— Наверно, вы спросите, что я делаю в этом городе? — Михаил опередил вопросительный взгляд Мапета и вступил раньше его инициативы.
— Конечно. Если вас не затруднит.
— Я, журналист, Михаил Степанович Покровский.
— Не походите, — вспыхнул своей внезапной улыбкой Матвей Петрович, перебив вступление своего собеседника.
Вопросительный взгляд Михаила донесся до старого оперативника и заставил продолжить его внезапно начатое замечание.
— Обходительный больно. Ваш брат-журналист этим качеством не блещет, прямо скажем.
— Ну и кто же я, по-вашему?
Матвей Петрович спрятал неуместный в непринужденной беседе оценивающий взгляд себе под ноги и размеренно ответил:
— По-нашему вы, Михаил, излишне честолюбив. Это было видно по рукавам, которые вы испачкали в дороге и наспех засучили и спрятали.
Значит, не можете переносить неопрятность. В молодости я знал журналистку, которая могла оторвать подол у своей любимой длинной юбки и повязать на себе голову, если ей вдруг, к примеру, нужно было попасть незамеченной в церковь. Она могла легко отломать каблуки на своих лаковых туфельках, если они своим стуком мешали работать или обращали на себя излишнее внимание. Вы не такой. Вы — острожный, вкрадчивый, все внимательно взвешивающий и оценивающий, не делающий поспешных выводов. Человек, работающий в чистоте и привыкший к ней, и не исключено, что в белом. Не вам говорить, что тонкое и белое носить в холод и грязь непрактично. Но привычка, брат, дело особое! — Мапет усмехнулся, покрутил в руках коробок спичек и заключительно ударил последними с шумом о стол.
— Вы, Миша, врач. И, наверно, в недалеком прошлом хороший. Наступила тишина.
— А вы, наверно, в недалеком прошлом хороший бывший оперативник, — добавил Михаил. — И бывших, как мы с вами точно знаем, не бывает.
— Так, что случилось? — с вопросительным и острым взглядом прокатился по Михаилу Мапет. — Неудачная операция? Сварливая жена или тянущая под венец надоедливая любовница? Нужна передышка в вашей блестящей карьере? Перерыв, так сказать.
— Я психотерапевт. Двадцать лет самоотверженной работы в городской клинике сделали свое грязное дело. Перегорел. Не могу, да и не хочу больше. Всю свою молодость я вытаскивал щипцы из намертво зажатых рук маразматиков, вытирал мокрую пену у рта бившихся в припадке молодых и красивых женщин, видел десятки и сотни сломанных судеб и навсегда ушедших от нас несчастных больных. Мой знакомый узнал о моем решении уволиться и пригласил меня вести рубрику «Народного вестника», работать в ней обозревателем. Кто бы мог подумать, но очерки пишу я неплохо, и, как оказалось, мой многолетний опыт пришелся как нельзя кстати. А что до дел сердечных, так там все просто — incompatibles alien us — плохая совместимость. Ну, вы понимаете?
Мапет по-отечески заулыбался собеседнику и, с шумом затягивая горячий кипяток в рот, иронично отметил:
— «Мы хорошо понимаете», Михаил Покровский. Мой «инкомпатибилс алиенус» уже как два часа на работе, и дай-то Бог ее не достанут особо вежливые местные посетители и она в хорошем настроении вернется домой. А то я не советую попасть вам или кому-то еще под горячую ручку моей Наденьки.
Мужчины понимающе засмеялись. Обстановка стала более мягкой и располагающей к дальнейшему общению.
— Ну а здесь вы зачем? Какое дело «Народному вестнику» до нашего провинциального брата?
— Дело в том, что много времени тому назад к нам в редакцию обратилась некая
