– Не-е-е, хорошие места все заняты.
– Да-а, – вздыхаю. – Трудно вам будет на коров людям деньги раздать.
Встаю, чтобы уйти, а она смотрит всё ещё с надеждой. Закрывая за собой дверь, оборачиваюсь, а у неё слеза на щеке.
Ох, люблю я ходить по чиновникам, душевные они люди, добрые как… Кстати, ума не приложу, что мне делать с этой коровой, всю ночь на балконе мычала…
Не-а! (монолог чересчур упрямого человека)
– Послушай друг, упрямства во мне чересчур. Даже больше, чем у того животного, про которого вы подумали. Вот, например, мне тут говорят, после работы:
– На, Витёк, держи стакан. Угостись и катись.
– Не-а, – говорю я им, головой мотая. – Либо угощайте как следует, до икоты, либо нечего мне рот одним стаканом марать.
Или другой пример. Собирали мы тут в лесу ягоды – малину. Мне говорят:
– Виталий Осло… Петрович. Пойдёмте в другое место ягоды собирать, слышите – медведь утробой урчит, малину жрёт где-то рядышком. А я в ответ им головой мотаю:
– Не-а! Никуда я отсюда не пойду, ведь малинник-то вон какой знатный. А медведь паршивый мне не авторитет.
Смотрю – товарищи мои вёдра в зубы и бежать, а я упрямо руку тяну к ягоде. Рву и в ведро, рву и в ведро, рву и… простите, это у меня нервное, я вам потом пуговицы пришью. В общем, пока медведя за нос к ведру не притянул не успокоился. Вернее, это медведь меня успокоил. На полгода. Полгода я в гипсе провалялся. И всё равно он мне не авторитет!
А вот ещё: жена первого апреля сообразила. Тут я поподробнее, можно?
Возвращаюсь из командировки как раз первого апреля. Поздно. На цыпочках прохожу в спальню, она же зала, она же столовая, она же… простите, больше мата не будет. Значит прохожу, только собираюсь открыть шкаф, чтобы пиджак повесить, жена как завопит:
– Не надо!!!
Вот тебе и спящая красавица. От её крика люстра зажглась во все шесть ламп, и на стене наш свадебный фотопортрет качнулся.
– Это почему не надо? – спрашиваю её.
– Потому, – отвечает Верка. – Лучше тебе его не открывать.
– Это почему лучше мне его не открывать, Вера?! – спрашиваю опять. – Вера, – говорю, скажи честно – в шкафу твой любовник?
– Да! – рубит она.
Тут у меня воздух в груди закончился, я рубаху на себе рванул и лбом об шкаф – бомм! Потом ещё – боммм! Потом ещё – бом, бом, бом! Последние разы об косяк получилось. Простите, я сейчас всё подниму. Нет, мне не больно. А вашему лбу?… Вот и жена как закричит:
– Витя! Ты же так искалечишь… шкаф! Да открой ты его! Там одежда одна, нет там никакого любовника. Дурень! Сегодня же первое апреля, я пошутила. Ха-ха-ха! Разве тебе не смешно?
– Не-а, – говорю.
Распахнул я шкаф, а в нём и вправду одни вещи и никакого любовника. Верка смеётся, а я чувствую: ни ревность, не обида, а упрямство меня захлёстывает.
– Не-е-е, – блею. – Он где-то зде-е-есь.
Верка креститься давай – вот прямо как вы сейчас. Оправдывается:
– Первое же апреля, Витя, я пошутила.
– Он под кроватью, – предполагаю я. – И откуда только силы взялись после медвежьих-то переломов. Дубовую двуспальную кровать вместе с женой на попа поставил! Смотрю – никого. – Он где-то в квартире, – не унимаюсь.
Всё кругом перевернул, линолиум вскрыл, обои… Ну, нет любовника, хоть ты тресни!
Уж не помню как и успокоился. А! Полиция меня успокоила. На пятнадцать суток.
Да-а, не ладно что-то со мной. Недавно у экстрасенса был. Он меня гипнозом полечил, пальцем щёлкнул. «С тебя, – говорит, – десять тыщ.» Я поначалу было протянул ему деньги, – под гипнозом что-ли находился ещё, – но потом чувствую: моя шея мою голову поворачивать начинает. Вправо-влево, вправо-влево… Простите, я вас сигаретой по лицу шоркнул. Видите, какой этот экстрасенс халтурщик. Я ему:-«Не-а! Фиг тебе, а не деньги!» Так и ушёл, не заплатив. Он теперь судом грозиться, ишь какой упрямый. Я вас не утомил?…
А не плохой здесь бар. Давайте-ка выпьем. За что? За знакомство? Не-а!
Новый вид (ночные философствования супруга)
– Валь, ты спишь? Спит… Вот пришла же мысль в голову на ночь глядя… И всё же, почему так говорят: курица – не птица, баба не человек? Хорошо, допустим, баба не человек. А кто она тогда? Енот-полоскун? Тепло. Слон? Ну, в общем-то правильно. Кобыла – во! Потому что всё время пашет, хотя бывает и не пашет. Всё время. Пила, нет, рыба-пила. А причём здесь рыба? Рыба – существо немое, а это. Каррр! Каррр! Может всё просто: баба – это змея. Нет, ну, это уж слишком просто. Ворона-змея – во! Блин… Баба, кто ты? Дай ответа. Не даёт ответа. Не даёт!
– Я тебе сейчас дам такого ответа!
– Ой! Это я во сне, Валя – приснилось чёрте что.
– Спи немедленно!
– Ага, сплю… Баба – это мужаед.
– Кто мужаед?! Ты, животное, которое капусту трескает в огороде, в ухо хочешь?!
– Я сплю, Валя, сплю… Му – жа– хлопка – во…
– Да будешь ты спать, или нет? Тьфу на тебя!
– Мужаплюйка.
– Да заткнёшься ты!? Мама, как будто клоп укусил…
– Клопокляпка.
– Что ты там сказал? Не поняла, говори громче!
– Клопокляпка из семейства глухо-слышащих, но громко-каркающих.
– Чё?
– Точка. Спи, Валя, спи родная.
– Ты давай сам спи. А то пну!
– Я сплю, Валя, сплю… Клопокляпка кривоногая из семейства… Хрррр!!!
Фундук
Кабинет. Фээсбэшник допрашивает рядового срочной службы – Фундукова.
– Что-ж, давай рассказывай: как всё было, рядовой Фундуков. К стати, откуда такая фамилия?
– От отца с мамкой.
– А у них откуда?
– Так у нас в дяревне Фундуково все Фундуковы. А ещё я хочу сказать, что наша дяревня расположена в живописнейшем месте, правда на окраине нашей дяревне поля…
– Оставим географию, поля там всякие, говори по существу. Насколько я знаю, тебе прислали из дома орехи?
– Ага. Фундук. Двадцать пять килограммов.
– А причём здесь сломанный автомат?
– Так я их автоматиком колол. Их. Фундуков.
– Находясь на посту?
– Ага.
– Охраняя склад боевых, я подчёркиваю, боевых припасов, ты спокойненько колол орехи заряжёнными боевыми патронами автоматом?
– Ага.
– И как успехи?
– Сломался автоматик – приклад не выдержал, раскололся. Уж очень они крепкими оказались. Они – фундуки.
– А зачем ты стрелял?
– Он сам. Он автомат… ик. Всю обойму зараз.
– Рассказывай дальше.
– Никто не прибяжал на выстрелы. Раз автоматик всё равно сломался, я тем что от него осталось сбил замок с ворот склада бояприпасов и стал замком колоть фундуки.
– И как успехи?
– Сломался замочек. Я же говорю, крепкие они оказались – фундуки.
– Да ты что?!
– Вот я и взял тогда в руки этот проклятый снаряд. Я думал яму ничаво не будет. Он во-о-он какой большой, а фундуки – они мааалянькие.
– Мааалянькие!!! Ну и фундук ты, рядовой Фундуков! Одного я не пойму, рядовой Фундуков. Склад боеприпасов в клочья, а на тебе ни царапинки. Как так?
– Так я же не договорил в самом начале нашего с вами разговора. Наша дяревня Фундуково находится в живописнейшем месте, правда на окраине нашей дяревне полягон расположен, военно-учебный.
– И что?
– А ничаво. Мы, Фундуковы, к взрывам-то прявыкшие…
Артистка огородная
– Здравствуй, Клава, девочка моя.
– Здравствуй, Коля. Спасибо тебе, конечно, за девочку но теперь я не только твоя.
– Не понял…
– А что тут не понятного. Теперь, Коля, я – народная.
– Опять не понял.
– Да что ты заладил: не понял – не понял! Артистка теперь я. Народная. Ты же сам прекрасно знаешь как я мечтала стать артисткой. И вот стала, при чём сразу – народной.
– Да как так-то?
– А вот так: съездила в город, в подземном переходе заказала себе корочку, меня сфотографировали, съездила второй раз, выкупила эту корочку. Ну, корочку, удостоверение, понял?
– Теперь понял. Покаж.
– На! Гляди!
– Так (читает). Удостоверение. Так. Народная артистка Риссии. Риссия – это что? Китай что-ли?
– Да это просто описка, Коля. Можно ведь подправить. Тихонько.
– Тихонько, говоришь. (читает дальше) Народная артистка Риссии Пулькина Клавдия Владимировна. Но ты же Васильевна, Клава!
– Да какая разница – какое отчество. Можно ведь подправить.
– Тихонько?
– Ага. Тих… онько. Зато фотография моя.
– Фотография-то твоя. Сколь отдала?
– Пят…
– ????
– Десять тыш.
– Десять тыш!!!
– Зато я теперь артистка. Народная.
– Ой-ли. Странная какая-то корочка… Клава! А ты обложку этой корочки внимательно разглядывала? Смотри на оттиск.
– Ну, смотрю – золотыми буквами: УДОСТОВЕРЕНИЕ.
– А ниже. Читай!
– УДОСТОВЕРЕНИЕ.. НКВД…
– Ну ты и отчебучила… артистка. Подшутили над тобой. За твои же деньги.
– Ха! Так всё же правильно! НКВД – это значит Народная Клавдия ВлаДимировна.
– Васильевна. А лучше так – Народная Клавдия Васильевна – дура!
