Да-да, вы абсолютно правы – женщины каждой нации своеобразны и интересны по-своему, и мне, специалисту со стажем, весьма лестно ваше внимание в этом вопросе.
Да, национальная принадлежность придаёт красавице определённый шарм и обязывает к своеобразной, только этой нации присущей стервозности.
Есть, конечно, исключительные случаи, где дамы попирают условность, со свойственной женщине тяге к непокорности, нарушают установленный порядок. Я, например, недавно видел чеченку в шортах. Это неправдоподобно звучит, но поверьте уж мне на слово.
Так и татарки. Кто они? Итак, татарки.
…Ареал обитания татарских женщин очень обширен, хотя и это ими не афишируется.
Очень похоже на домашних кошек. Вы будете потрясены, к примеру, если узнаете сколько в вашем многоквартирном доме кошек. Не имея и малейшего понятия, вы спокойно проживаете в своём подъезде, даже не подозревая, что буквально в каждой квартире есть кошка.
Так и татарские женщины. Они никогда не заявляют о своём присутствии без надобности, вместе с тем полностью владея территорией в своём распоряжении. Они ведут хозяйство, воспитывают детей, ходят друг к другу в гости, а вы этого даже не замечаете. Именно татарки ведут себя так. И если вы наивно полагаете, что у вас живёт кошка, вы глубоко заблуждаетесь. Это она позволяет вам жить рядом с ней. Так и татарки.
Татарских женщин выгодно отличает завидное упрямство.
Моя супруга, например, совершенно непонятным для меня образом в короткий срок поставила у нас в семье всё так, что у меня и мысли не возникнет что-то предпринять, не согласовав с нею. Прочно встав на позицию «мы», она совершенно спокойно принимает все решения самостоятельно, называя это «мы решили, мы так хотели», и мне остаётся только признать свершившийся факт, хотя в большинстве случаев я даже не подозреваю, что принимаю участие в согласованиях.
… – А мы решили Новый год отмечать дома, тихо, по-семейному, – щебечет она по-телефону очередным знакомым, которые намекали на совместное застолье, и я чуть поднимаю брови, и не успеваю сказать «э-э», как мне затыкают рот точёным мизинчиком, и строго шепчут «да! Мы так решили!», и моё «э-э» само собой растворяется где-то у неё в рыжих кудрях за левым ушком…
Примерно так всё и происходит. Она просто не даёт мне шансов протестовать по всем правилам.
Изнурённый работой, я скорбно влачу свои мощи вечером домой, с трудом попадая дрожащим ключом в замочную скважину, как передо мною открывается дверь, и жена в пеньюаре и серьгах звонко целует меня, опьяняя ароматом груди:
– Хороший мой! Давай сумку!
И я, словно под гипнозом, получаю в руки пакет с мусором, список, и строгое указание:
– Только по списку покупай. Пива выпьешь – я тебя урою.
И я бодро шагаю назад, выбрасываю мусор, и шурую в магазин, еле сдерживая смех, потому что понимаю, что я олух царя небесного. И через пять минут жена, вооружённая пылесосом, строго проверяет, не нарушил ли я её список, нюхает, насчёт пива, звонко целует, и выгоняет на кухню, что бы я не мешал «… пятнадцать минут! Пока я не допылесосю… пылесошу… Тфу, блин!.. Короче, пока не позову!"… И я разбираю пакеты, усмехаясь, а перед глазами её плечико с упавшей бретелькой…
Такие вот татарки.
Она просто бежит впереди меня, периодически дёргая за поводок, чтобы я не отставал, а всем треплется на каждом углу, что я её хозяин!
****
Отец
Мне ещё не было семи лет, когда с отцом мы ушли куда-то «по делам». Прогулки с отцом «по делам» – это ни то, что с мамой. С мамой всё понятно, ещё дома, шнуруя мне ботинки, мама подробно объясняла, куда мы идём и что нам предстоит:
– К тёте Зое кофту занесём, рукава надо подбить, сметану надо взять на оливье, вечером гости придут, твои анализы заберём…
Мама всё время тихо щебечет, а я смотрю, как она быстро и бесшумно скачет по квартире, смешно пугаясь сущим пустякам. Например, она неожиданно замирает с туфлей в руке и открытым ртом: «Ох… И хлеб же нужен! Вот я тетеря…» А на лице такой ужас, будто Гитлер вошёл.
С отцом всегда интереснее, потому что всегда неожиданно. Мы выходим из подъезда и он кричит кому-то:
– Лёха! Здоров! Ты в гараж?
И мы здороваемся с дядей Лёшей и я первый раз в жизни еду в кабине грузовика (!!!) с отцом и дядей Лёшей и отец с дядей Лёшей делово обсуждают какой-то «долбаный карбюратор».
Потом у меня замирает сердце, потому что мы въезжаем в тёмный огромный гараж и отец убегает в темноту включить свет и я слышу эхо его шагов и щёлканье выключателей.
Потом я таращу глаза, потому что отец неожиданно появляется переодетый в грязную спецовку и целый час лежит на спине под автобусом, а я с руками в карманах прохаживаюсь по гаражу, и пахнет бензином, а вокруг стучат, говорят из тёмных углов, кто-то ругает мать какого-то Петровича, а незнакомые дядьки спокойно здороваются со мной за руку, причём обычно дают пожать запястье, потому что ладони и даже лица у всех вымазаны чем-то серым и блестящим. Хотя и запястья по локоть у них тоже грязные.
С отцом всегда всё неожиданно. Вот он выползает на свет божий, грязный как чёрт, особенно лицо:
– Ну всё, Гасанов, хорош, (меня с детства так называют в семье, даже мама), пошли обедать! (и шёпотом, быстро наклонившись ко мне) Ты писять не хочешь?
…Я, твёрдо уверенный, что мы поедем домой, жду отца возле душа. Мимо меня спокойно проходит толстый и розовый голый дядька с полотенцем на бёдрах, бормоча под нос: «… а любов як сон стороной прайшла…» Потом мы поднимаемся на четвёртый этаж здания в столовую! Тут так шумно и много народу, что я сначала опешиваю. Отец подсаживает меня к кому-то за столик и убегает в толпу (он всё время бегает). А я сижу с тремя огромными мужиками, которые чавкают и сёрбают, и отвечаю на ихние вопросы; сколько мне лет и когда мне в школу, и каждый говорит, что я молодец.
Потом я ем кислый борщ. Нет, это совсем ни мамин. Но ничего, вкусно. Да ещё из железной тарелки! А ложка вроди железная, а лёгкая… А под конец я получаю полстакана сметаны. Первый раз вижу сметану в гранёном стакане.
…Мы с отцом уже сходили к дяде с диковинным именем «Моторист» в самый дальний угол огромного здания и собирались выходить за ворота, когда отец вдруг замер на месте, грубо остановив меня всей огромной пятернёй в грудь. Я недоуменно посмотрел на отца. Щурясь, словно от мозоли, отец несколько раз цокнул языком с сожалением и, развернув меня на 180 градусов, сказал неожиданно строго: «Стой так! Я сейчас.» И побежал в сторону. Я послушно встал, косясь на отца, который уже возвращался обратно бегом с большим кирпичом в руках. Удивлённый, я повернулся и посмотрел, что он там увидел.
…В нескольких метрах вдоль бордюра по направлению к нам на передних лапках полз котёнок. Задняя его часть, видимо раздавленная машиной, волочилась кровавой тряпочкой, собирая песок на длинные лоскуты мокрых кишок. Беззвучно и судорожно раскрывая рот, огромными от ужаса и боли глазами котёнок смотрел на меня, когда отец подбежал к нему, и с силой прибил к земле огромным камнем, полностью накрыв…
…Я долго не мог простить отца и не любил его после этого.
Лишь спустя много лет я всё понял.
****
Ангрибёрц
Всё чаще возвращаюсь за полночь домой…
Хлеб больше по привычке покупаю.
Усталость молча тащится за мной.
Не раскрывая рта, перед витринами, зеваю.
Мой Бог, опять стихи я сочиняю…
Эта проклятая наклонность уже не раздражает, но заставляет вздыхать всё время… Главное – не декламировать вслух. Людей это пугает. Девушке-кассиру на невинный вопрос: «Вам пакет нужен?», в прошлый раз я ответил неожиданно: «Нет-нет, красавица… Нет-нет… Совсем не нужен мне пакет…» Неприязненно подняла брови, подумала, что пьяный, наверное. В магазине звенящая тишина. Ох уж эта мне «звенящая» тишина… В каждом рассказе моём она непременно… До закрытия минуты три. Пусто. Холодильники гудят сонно. Возле кассы четверо столпились. Три парня, девушка с ребёнком. По уровню громкости понимаю – наши. Я их называю «ребята нашего двора». Помните, Расторгуев поёт? Вот-вот… Это они. Недавно был случайным свидетелем разговора такой компании. Возле лавочки собралось человек десять. Как они собираются в таких количествах? Мне, чтобы десять человек собрать, надо полчаса обзванивать, уговаривать, и то, если троих-четверых уболтаю немедленно приехать, то хорошо. А тут – с утра до вечера такой коллектив собирается запросто… Сижу в десяти метрах, ветошью прикидываюсь, слушаю, что же объединяет сие сообчество? Буквально слышу:
…Двое сидят на лавочке, трое стоят по краям, двое сидят «на кортах», один чуть поодаль по телефону беседует так, что слышно и соседнему двору. Один, тот что на лавочке, десять минут уже доказывает тому, что «на кортах»:
