В последний день всё шло как обычно, готовились к отъезду на железнодорожный вокзал. Мы собрали все вещи, а так как с нами был маленький сын, то одежды было много. Зная, что документы на ребёнка у нас не проверяли ни разу, упаковали их и уложили на дно чемодана. Свои же паспорта оставили при себе.
Вдруг на границе города потребовали всех выйти из автобуса и приготовить документы. Мы в надежде на то, что данная акция – абсолютная формальность, пошли вместе с сыном к стойке контроля. Нас с женой представитель власти быстро пропустил, а вот с ребёнком произошёл казус. Его не выпускали за пределы пункта контроля. Мы начали объяснять ситуацию, что свидетельство о рождении в автобусе в чемодане, что в наших паспортах вписаны данные сына, но блюстители порядка ничего не хотели слышать.
Корбаска
В 1939 году внезапно по приказу Сталина летную боевую дивизию из Кировограда в Украине начали перебрасывать в Узбекистан. Серёже тогда едва исполнилось два года, и всё что будет описано в этом повествовании, ему рассказала мама, Софья Михайловна, жена военного лётчика по воле судьбы…
Эшелоны стояли на вокзале, готовые к отправке. На открытых платформах были закреплены разобранные зелёные с красными на боках звёздами фюзеляжи самолётов. Отдельными стопками были прикручены крылья и другие механизмы. Всё это было накрыто зелёными брезентовыми покрывалами так, что виднелись лишь лопасти от винтов.
Нас сопроводили в вагон с деревянными полками, где уже были расквартированы жёны лётчиков-офицеров с детьми. Дорога предстояла длинная, практически через всю бесконечную Россию и такой же бескрайний жаркий Казахстан. Поэтому у каждого пассажира было много чемоданов, корзинок, уезжали навсегда. Многие брали с собой самое ценное, нажитое нелёгкими годами после гражданской войны. Но большие скарбы составляли практически необходимые в далёких краях вещи. Вагон был захламлён, в таком уплотнённом месте дышать было практически нечем. А тут маленький ребёнок, едва начавший говорить и ходить…
Первые сутки прошли нормально, все пассажиры были знакомы друг с другом, поэтому в замкнутых условиях больших проблем в коммуникациях не происходило. По очереди бегали на станции за водой, помогали друг другу при необходимости.
На вторые сутки ни с того ни с сего у маленького Сержика, так ласково называли сына командира, началась какая-то болезнь. На весь поезд нашёлся один фельдшер, но и он ничего толком сказать не мог. Мамаши быстро отстранились от болезненной семьи, недавно ласковые и доброжелательные женщины смотрели на семью с больным ребёнком как на врагов народа. О помощи можно было забыть. Никто даже приближаться не хотел к Софье Михайловне. День ото дня Сержику становилось всё хуже и хуже. Лекарства и медицинская помощь, которую мог оказать поездной фельдшер, не помогали. Стало очевидно, что до конца поездки двухлетний мальчик не доживёт. Он несколько суток ничего не ел, лицо стало пепельно-серым, температура не спадала. При всём при этом Серёжа перестал говорить.
При пересечении границы с Казахстаном фельдшер объявил Софье Михайловне, что мальчишке осталось жить несколько часов. Вдруг Сержик начал произносить какие-то невнятные слова: «Корбаски, корбаски, очу корбаски…» По его интонации мать всё поняла. Но где её взять? Мамашки в вагоне отвернулись и с презрением и ненавистью смотрели в их сторону, у них воздуха не допросишься. Один выход, ждать очередной остановки.
В это время вдалеке показались глиняные дома, налепленные один на один. Вокруг пустыня, покрытая белоснежным солевым налётом, изредка попадались израненные кустарники. Кое-где виднелись перевёрнутые баркасы. Поезд остановился в городе Аральске, что находится на берегу знаменитого высыхающего озера. Невыносимая жара и тяжёлый перегретый воздух мгновенно оцепили весь состав. На перрон никто даже не сделал попытки выйти. В вагонах было прохладней.
На станции оказался ресторан, в котором Софье Михайловне удалось купить немного конской колбасы, жёсткой, твёрдой и с не очень приятным запахом. Но как её давать больному умирающему мальчику, который несколько суток крошки во рту не держал? Софья Михайловна отрезала кусок такой, что его проглотить нельзя, но в рот Сержику он поместился. Мальчишка начал сосать этот горько-солёный кусок копчёного мяса. Глаза у Серёжки заблестели, появился легкий румянец на щеках. А через сутки мальчонку уже было не узнать. Он начал улыбаться. И только иногда повторял: «Хочу корбаски». Мама отрезала небольшой кусочек копчёности и помещала за щёчку малышу…
Когда через сутки в вагон пришёл фельдшер, он не мог поверить своим глазам, на него смотрело очень худое, но розовощёкое лицо Сержика, а рядом сидела счастливая мама.
Провидец
Эту историю мне рассказал дядя Серёжа, человек ребёнком переживший войну, смерть своего отца, военного лётчика…
Воинская часть моего отца, после переброски с прекрасного местечка из-под Кировограда, расположилась в жаркой, бесконечно-ровной степи в Узбекистане. Место было безлюдным. Вокруг ни кишлаков, ни аулов. Дерево найти в этом месте было проблематично. Редкие небольшие кустарники, да море всевозможных колючек. Иногда к нам забредали вечные путешественники этих земель: ишаки и верблюды. Взлётную полосу оборудовали в солончаках. Самолёты укрывали тёмно-зелёными брезентовыми одеялами, которые на солнцепёке нагревались так, что можно об них было обжечь руки. Работать механикам в чёрных комбинезонах было нелегко. От повышенной температуры тело покрывалось испариной, а внутренняя часть амуниции от пота промокала так, что её можно было выжимать. Жара угнетала всех…
Зной донимал и женщин, которых разместили в нескольких километрах от воинской части, в небольшом лагере, состоящем из маленьких домиков, разбитых на небольшие комнатки. Хатки были сделаны из глины, так называемого самана, поэтому в них было прохладно летом и достаточно тепло зимой. Все здания были побелены грубой извёсткой. Издалека они казались выросшими посреди жёлтой степи белыми грибами. В таких грибках жили жёны военных со своими детьми. Редко, в основном в праздничные дни, лагерь оживал. На побывку приезжали мужья. Этот день для семьи был праздником. Стол накрывали сразу несколько семей, друживших между собой. Хотелось угостить чем-то вкусненьким, свеженьким, домашним…
Так как вокруг лагеря не было ничего, то и продукты купить было негде. Редко приезжал полевой чипок, в котором было сплошное однообразие. Единственной радостью у хозяек стал старик-узбек, который раз в неделю привозил на тачке вкусные фрукты и овощи, да узбекский свежий хлеб и южные сладости. Продавец всегда был одет в одну и ту же одежду: серый затёртый ватный халат, подвязанный красным выцветшим поясом, на голове темная облезшая тюбетейка с кое-где оставшимся национальным орнаментом, на ногах чёрные пыльные кожаные сморщенные сапоги, со сбитыми и стёртыми каблуками. Лицо продавца было очень смуглым, покрытым большими морщинами. Узкие вдавленные глаза выдавали в нём мудреца. От него всегда пахло восточными пряностями и домашним очагом.
Женщины гурьбой набрасывались на привезённые угощения и с быстротой ветра скупали практически всё. Старик же был их главным глашатаем, привозил с собой последние новости, прочитанные в газетах или услышанные по громкоговорителю, установленному в ауле, рассказывал различные интересные истории из жизни односельчан, так что время, проведённое с узбеком, многие относили к положительной части проживания в невыносимой местности.
Конечно же, уши старика становились и последней инстанцией в тяжёлой неустроенной жизни дамочек, которые жаловались на несносные условия и на жесточайшую жару, которая многих донимала больше всего, на назойливых насекомых, которые не давали покоя никому, а средств избавления от них в лагере не было. Старик же в ответ только усмехался: «Как вам повезло, как вам всем повезло!». Не могли понять женщины такого сарказма продавца и иногда в грубой форме ругались с ним, обращали внимание на его неграмотность и несмышленость…
Практически каждый приезд узбека сопровождался жалобами на зной, песчаные бури и огненное солнце, выжигающее всё пространство. Продавец выслушивал женщин, не перебивал их, а когда гневный запал заканчивался, повторял: «Как вам повезло, ой, как вам всем повезло!»…
Потом внезапно началась война, и в первые дни войны Кировоград был стёрт с лица земли немецкой авиацией. Город был в руинах, не осталось ни одного высотного целого дома, от бывшего воинского гарнизона не осталось ничего. Информация, которая доходила до военных в Узбекистане, была тревожной и печальной. Оставшиеся родственники и знакомые остались без крова, от красивых благоустроенных домов ничего не осталось. Военный аэродром превращен в усыпанную воронками землю.
