— Что скажешь? — он поставил книгу на прежнее место.
— Глупая притча, — сказала я, не скрывая свое недовольство. — В чем ее мораль? В том, что гадкий монах испортил им жизнь?
Он рассмеялся:
— Не сердись. Она глупа только на первый взгляд. Да и к тому же у притчи не может быть морали — в ней нужно искать смысл.
— И какой же в ней смысл? «Что имеем, не храним…»? И какое, собственно, отношение это имеет ко мне?
Он снова сел и закурил сигарету:
— Первый мудрец был мудр всего лишь отчасти, как, впрочем, и второй. Они оба сделали только полдела. Так что, по сути, это рассказ о глупости двух направлений мышления. Первый умник сделал все для процветания города, и в итоге добился того, что, приумножив свои богатства, люди стали еще больше бояться их потерять. Второй решил объяснить им, что не испытывать страх можно только тогда, когда ничего не имеешь. Это видно из того отрывка, в котором у людей появляется чувство надежной защищенности только в чужом городе, в котором им ничего не принадлежит…
— Как и мне в твоем доме. Ты к этому клонишь?
Он невесело ухмыльнулся:
— Это, как и в притче — верно только наполовину. Вся соль в том, чтобы не уйти, как неудачливый монах за горизонт, а объединить обе мудрости.
— И как это сделать? Если бы я переехала к тебе, то стала бы жить в вечном кошмаре от перспективы потерять тебя. А так, я как и эти люди не имею надежных стен, всего боюсь и утешаюсь только нашими встречами?
Он задумчиво смотрел на меня, а я продолжала рассуждать:
— Но ты не уйдешь, как эти горе-мудрецы, по пыльной дороге. В конце концов, ты найдешь для меня выход из создавшегося положения. Ведь так?
Он улыбнулся и подошел к окну:
— Да. Однажды.
* 2 *
Сегодня я снова решила заглянуть к нему на пару часов, поскольку вчера осталась недовольна нашей беседой, и мне хотелось прояснить что-то недоговоренное.
Почему всегда в конце наших встреч он выстраивает между нами великую стену изо льда и камня? Почему мы не можем просто быть вместе? Здесь таилась какая-то загадка, ребус, который надо было решить во что бы то ни стало.
Он жил в старинном девятиэтажном доме, слегка потерявшем былую красоту, но трепетно хранившем в себе память о многих тревожных временах и знаменитых датах. Я подошла к знакомому подъезду, утопающему в желто-зеленых кронах акаций, в тени которых возле витой чугунной ограды стоял автомобиль цвета мокрого асфальта [4]. «Значит, он уже дома» — подумала я и потянула сверкающую полированной латунью ручку двери.
На последний этаж нужно было подниматься на лифте, подвешенном между пролетами за загородками из плетеной стальной паутины. Лифт двигался торжественно и шумно, неся ввысь свою кабину красного дерева, как будто он стремился подняться на небеса.
Выйдя на лестничную клетку, я оказалась перед знакомой дверью с витым медным номером «27» [5]и старинным поворачивающимся звонком. Спустя минуту после мелодичной трели он отворил дверь:
— Я думал, ты сегодня не придешь, — его голос звучал немного взволновано.
— Переживал?
— Да.
— А я пришла. Ты же знаешь, без тебя все лишается смысла.
— Пойдем на балкон, — сказал он, пропуская меня в прихожую. — Сегодня очень теплый вечер. Можно посидеть в твоих любимых креслах.
Мы прошли сквозь гостиную, и я обратила внимание на пепельницу в форме венка из листьев аканта [6], которая была полна. «Значит, он действительно начал волноваться, что я не приду», — подумала я. Это было приятно.
— Я хотел бы продолжить вчерашний разговор, — сказал он и протянул мне какой-то красиво запакованный сверток. — Это тебе. Небольшой сувенир.
— Спасибо. А что это?
— Посмотри. Это так… Просто безделушка, чтобы не было страшно.
Я развернула оберточную бумагу, раскрашенную золотыми якорями, и у меня в руках оказалась небольшая бронзовая статуэтка тонкой старинной работы, представляющая собой трехмачтовый парусник, украшенный щитами с изображениями быков и дельфинов [7].
— Спасибо.
— Не за что. Считай, что это просто амулет. Я раздобыл его у одного адепта тайных наук, который в перерывах между поисками философского камня приторговывает антиквариатом.
Я поставила статуэтку на стол и, устроившись поудобней в кресле, стала смотреть на проплывающие над головой замысловатые облака: некоторые из них были похожи на взъерошенные клочья пыльной ваты.
— Что тебя все время беспокоит? — спросил он.
Я так задумалась, что вздрогнула от его голоса.
— Не знаю. Какой-то страх, как у твоих «друзей» из вчерашней притчи. Как будто мне угрожало что-то, но я никак не могу вспомнить что именно. Какие-то неясные мысли — почти воспоминания о местах и событиях, которые происходили не со мной.
— А с кем?
— С кем-то, кто жил в другие времена и в других странах…
— И там все только плохо и страшно? — он говорил так, как будто уже заранее знал все, что я отвечу.
— Нет, вовсе нет, — я мечтательно улыбнулась. — Меня тянет туда как путешественника, который оставил свой дом за океаном и мечтает о возвращении. Порой бывает такое чувство, что я живу здесь не вся, а только наполовину, как будто бы часть меня навсегда оставлена в прошлом. И от этого окружающая действительность становится неполноценной, и как будто обкраденной.
— А ты кому-нибудь рассказывала об этом?
— Да, но, как правило, люди этого не понимают, говорят, что жить надо в настоящем. А как это сделать, да и надо ли?
— Конечно надо. Но не все так просто, как им кажется. Дело в том, что ты частично помнишь свои прошлые жизни.
Я удивленно посмотрела на него:
— Ты так думаешь?
— Да. Но ты должна их вспомнить полностью — шаг за шагом, век за веком, — чтобы знать, кто ты на самом деле и откуда пришла, — он улыбнулся. — Тогда ты сможешь увидеть, где и кем были рождены твои страхи, почему тот или иной человек играет в твоей жизни именно такую роль, каковы в конечном счете твои истинные привязанности и антипатии. Ведь очень многое, что для тебя на самом деле важно, остается скрыто в твоих собственных, глубоко затаенных мыслях.
— Знаешь, одно время я не верила в теорию реинкарнации, но в последствии, когда перед моими глазами, как проблески молнии, стали вспыхивать картины концлагерей с колючей проволокой, деревянных вагонов, заполненных пленными, разрушенных деревень или, наоборот, белых дворцов на берегах неизвестных морей, я стала склоняться к мнению, что это не такая уж безумная идея — верить в переселение душ.
